– Не было такого приказа. В зале повисает тишина. Все понимают: Горджес их предал, не только отпустив заложников, но и обманув с тысячей бойцов. Если бы не этот соблазн, Эссекс отправился бы ко двору, а не в Лондон, и все было бы совсем иначе. – Теперь уже ничего не исправишь. – Пенелопа берет инициативу на себя. – Надо сжечь все твои бумаги. Дай мне шотландские письма. – Эссекс стоит словно в трансе, невидящими глазами глядя перед собой. – Ради бога, Робин! Не раздумывая, она отвешивает ему пощечину. Кто-то из присутствующих ахает. Эссекс ошеломленно смотрит на нее. – Письма из Шотландии, – Пенелопа протягивает руку. Он послушно стаскивает шнурок через голову, безмолвно отдает кошель. – А теперь соберись. Твои люди ждут приказаний. – Все в зале молча наблюдают за ними. – Что уставились? – Она срывается на крик. – Поставьте охрану у выходов. Мы должны приготовиться к осаде, по крайней мере, до тех пор, пока все бумаги не будут уничтожены. – Черный кошель летит в огонь; пятнадцать лет тайных переговоров гибнут в пламени. Однако между домом Деверо и королем Яковом уже создан крепкий союз, не требующий письменных подтверждений. Зал наполняется едким запахом горелой кожи. Снаружи доносится громкий треск: видимо, штурмующие вышибли ворота. Следом раздается отчаянный женский крик. Эссекс наконец приходит в себя, подходит к окну и произносит с горьким смехом: – Вижу, она прислала всех, – и начинает перечислять: – Ноттингем, Камберленд, Линкольн, Говард, все с отрядами. Смотри-ка, – он хлопает Саутгемптона по плечу, – вон твой добрый друг Грэй. – Его голос полон сарказма. – Все мои старые друзья, даже Роберт Сидни… Женщина не перестает кричать. Глядя, как Роберт Сидни, один, без охраны, приближается к дому, Пенелопа вспоминает его покойного брата. Тот держался точно так же – военная выправка, уверенный шаг, вздернутый подбородок, который многие ошибочно принимали за признак высокомерия. Только сейчас Пенелопа замечает на Стрэнде две большие пушки – их дула, словно пара бездонных глаз, вызывающих леденящий ужас, смотрят прямо на дом. Вокруг пушек суетятся люди – видимо, заряжают ядра. Крики все не смолкают. – Кто-нибудь, найдите и заткните эту бабу, – рявкает Эссекс. – Пусть кричит, – возражает Пенелопа. – Ее вопли будут действовать на совесть тех, кто снаружи. Если среди них остались порядочные люди, они не захотят стрелять из пушки по дому, в котором полно женщин. – Эссекс, прошу тебя, сдавайся! – кричит со двора Роберт Сидни. – Я выйду, поговорю с ним, – говорит Саутгемптон. – Слишком опасно; тебя сразу же пристрелят, – возражает Эссекс. – Поднимайся на крышу; оттуда тебя не достанут. – Он хватает друга за плечо и настойчиво произносит: – Тяни время. Пенелопа права: нужно избавиться от бумаг. Кое-какие я спрятал, надо их уничтожить. – Он раздает собравшимся приказы, целует сестру в щеку, шепчет: «Спасибо», – и уходит из зала вместе с остальными. Слышится лязг оружия. Несколько мгновений спустя с крыши доносится голос Саутгемптона. – Ради всего святого, сдавайтесь. – Роберт Сидни в отчаянии хватается за голову. – Ноттингем не отступит. Пушки камня на камне не оставят. – Он указывает на два черных дула, которые неотрывно смотрят на Эссекс-хаус сквозь сумерки. Пенелопе чудится, будто время повернуло вспять. Она чувствует под пальцами хруст пергамента, пробегает взглядом по строчкам. Эти слова навеки запечатлелись в ее сердце: «Когда Природа очи создала / Прекрасной Стеллы в блеске вдохновенья, / Зачем она им черный цвет дала?» Ей слышатся те же строки из уст Блаунта. Воображение переносит ее в день их первой встречи, одиннадцать лет назад, в этом самом зале. Пенелопа улыбается, а потом вновь возвращается к реальности и видит два пушечных дула, смотрящих немигающим взглядом прямо на нее. Саутгемптон что-то отвечает, но его слова уносит ветер. Служанка по-прежнему кричит. – По крайней мере, выпустите женщин, прежде чем дом попадет под обстрел, – говорит Роберт Сидни. Пенелопа заставляет себя взглянуть на него, невольно ищет различия с братом: волосы темнее, рост ниже, и он старше, чем был Филип, когда умер. От этой мысли в сердце словно вонзается нож. Нельзя поддаваться давним чувствам. Прошлого не вернешь. – Я остаюсь или погибну вместе с Эссексом! – кричит Пенелопа, распахнув окно. Роберт Сидни выглядит подавленным. – Попробую убедить других женщин выйти. Правда, не думаю, что леди Эссекс согласится покинуть моего брата. Она поворачивается к мужчине, чьего имени не знает, оставленному защищать ее, и просит передать слова Роберта Сидни служанкам. – Скажите, никто их не осудит, если они пожелают уйти. Выглянув из окна, Пенелопа уже лучше слышит слова Саутгемптона; вероятно, ветер переменился. – Отправьте переговорщиков, и мы придем к соглашению. – Он говорит как человек, которому есть что предложить. Впрочем, сомнений уже не осталось – положение безнадежно. Лучше бы он прекратил свои безрассудные речи. Войска полностью окружили дом. В вечерней тьме, словно светлячки, покачиваются факелы. С одной стороны смутно видна шеренга алебардщиков, на лужайке, припав на одно колено, стоят мушкетеры с ружьями наготове. На Стрэнде толпятся всадники; слышно, как по мостовой звенят подковы. Несколько факелов освещают черные дула пушек – вероятно, ими подожгут фитиль. В воздухе повисло напряжение. Пенелопа понимает, стоит отдать приказ – и бойню будет не остановить. Ей не хочется об этом думать. – Сэр Роберт, – кричит она, перекрывая голос Саутгемптона, – передайте Ноттингему: чтобы убрать барьеры от дверей, потребуется время! Попросите его дать нам два часа, чтобы освободить выход, выпустить тех дам, кто пожелает уйти, а потом восстановить блокаду. Тогда сражение будет честным. – Она от всей души надеется, что двух часов будет достаточно. Сидни отходит, чтобы передать послание командиру. Ноттингема не видно; наверняка держится на безопасном расстоянии. Ноттингем связан с Деверо узами родства – он женат на их кузине Кейт, – сражался вместе с Эссексом во многих битвах, тем не менее никогда не питал к нему добрых чувств. Пенелопа уже давно поняла: этот человек предпочитает держаться подальше от всего, что дурно пахнет. В ожидании ответа она думает о Сесиле – наверняка тот сейчас довольно потирает руки, празднуя неминуемую победу. Много лет они с переменным успехом разыгрывали карточную партию, но теперь игра подошла к концу, и у Сесила на руках все козыри. Однако есть одна карта, до которой ему не добраться, – король Шотландии. Хотя какой сейчас от этого прок? Вот если бы граф Мар приехал поддержать Эссекса от имени Якова, Сесил остался бы с мелкими картами. Уже почти ничего не разглядеть, кроме движущихся факелов. Пенелопа даже рада, что ей не видно жутких дул, не сводящих с нее леденящего взгляда. В воздухе по-прежнему висит напряжение. Сердце сжимается от предчувствия смерти, как от предвкушения встречи с возлюбленным. Руки заледенели, будто она и вправду умерла. – Даем вам два часа, миледи, – раздается голос снизу. – Слово Ноттингема. – Я навеки у вас в долгу, сэр Роберт, – говорит Пенелопа, думая про себя, что в данном случае «навеки» продлится не очень долго. – Молодец, Сидни, ты всегда был славным парнем! – с крыши кричит Саутгемптон. Пенелопа закрывает окно, подходит к камину, берет окоченевшими пальцами перо и царапает записку для Блаунта со словами любви. Нельзя долго думать о нем, иначе можно лишиться последней храбрости. Ей представляется, как завтра утром эту записку найдут среди развалин. «Позаботься о наших детях, мой милый. Забудь меня, найди себе новую любовь. Не хочу, чтобы ты оставался один». Уже несколько месяцев она отчаянно по нему тоскует, но сейчас даже рада, что его здесь нет: сажа от семьи Деверо не оставит на нем следа. На бумагу капает непрошеная слезинка. Пенелопа глубоко вздыхает, запечатывает письмо, надписывает: «Чарльзу Блаунту, лорду Маунтджою, лично в руки», и засовывает в раму большого портрета Лестера. Там его сразу заметят. Лестер смотрит на нее высокомерным взглядом. Интересно, что он обо всем этом думает, если и вправду может следить за ними из могилы. В кабинете кипит работа. Прачка и швея вместе с Фрэнсис жгут бумаги, младшие горничные в углу пытаются успокоить старшую, которая уже не кричит, а стонет, словно напуганное животное. – Где Эссекс? – спрашивает Пенелопа. – Обыскивает дом. Мы почти закончили. – Фрэнсис берет Пенелопу за руку и крепко сжимает, словно нуждается в чьем-то прикосновении. Впрочем, с виду она спокойна. Женщины молча смотрят в огонь. Пенелопе приходит в голову, что их усилия тщетны. Брата уже не спасти: он поднял восстание против королевы – этого достаточно, чтобы отправить его на плаху. – Мне удалось выиграть нам немного времени. Думаю, стоит употребить его на то, чтобы убедить Эссекса сдаться, а не… – Пенелопа замолкает, думая о давешнем мальчике-стражнике, олицетворяющем бессмысленные жертвы, которые повлечет их неудачное предприятие. – А не сражаться насмерть и забрать с собой несколько десятков жизней? Все зашло так далеко? – Боюсь, что да. Фрэнсис согласно кивает. Обе понимают, насколько высоки ставки. Февраль 1601, Уайтхолл / Вестминстер – Граф сложил оружие, мадам, – докладывает Сесил. – Обошлось без кровопролития. – Где он? – В Ламбетском дворце[33]. На рассвете его переведут в Тауэр, – тихо говорит он, ожидая услышать из уст королевы слова сожаления, однако та не проявляет никаких чувств. Елизавета сидит прямо, без малейших признаков усталости, несмотря на то что время уже к десяти вечера, а она с раннего утра на заседаниях совета. Сам Сесил изнемогает от переутомления – спину нещадно сводит, глаза закрываются. Он уже готовится к потокам клеветы, которые граф, без сомнения, обрушит на его голову. – А леди Рич? – Я отдал приказ, чтобы ее поместили в дом Сакфорда. При ней был обнаружен меч. – Надо же, меч! – Елизавета как будто рада: то ли впечатлена, что леди Рич взяла в руки оружие, то ли довольна тем, что это дает ей право рассматривать свою крестницу как источник угрозы. – Генри Сакфорд твой друг, не так ли? – Верно. По крайней мере, в его доме леди Рич не станет руководить прислугой. – Да уж, она отлично умеет прибирать людей к своим изящным ручкам. – Кроме того, я доверяю Сакфорду как самому себе, – добавляет Сесил. – Доверие – лишь иллюзия. Но тебе-то я могу доверять, Пигмей? – Разумеется, мадам. – Видимо, ее вопрос означает сомнение. – А что с Саутгемптоном и остальными? Сесил принимается перечислять имена арестованных и места их заточения. – Я составил список, мадам. – Он передает ей лист бумаги. Краем глаза Сесил видит, как Рэли перешучивается со своим родственником Фердинандо Горджесом. Тот со смехом фыркает: «Обвели его вокруг пальца!» Рэли чокается с кузеном, оба пьют. Горджес вытирает рот рукавом, на ткани остается темное винное пятно. Ворот его дублета порван, локти протерты едва ли не до дыр. Оказывается, он уже некоторое время входил в ближний круг Эссекса. Сесил весь кипит от раздражения, что столь значимые события произошли без его ведома. Он подтягивает манжеты, расправляет складки, с удовлетворением оглядывает бархатные туфли, чернильно-черные чулки, матово блестящие атласные бриджи; безупречный порядок в одежде придает уверенности. – Где леди Эссекс? – осведомляется королева. – С матерью в Барн-Эльмсе. С ней остальные дамы. – Отдельно от леди Рич. – Елизавета постукивает пальцем по списку. – Я хочу, чтобы ты сам ее допросил, Пигмей. Ты-то уж точно не поддашься ее знаменитым чарам. – Как пожелаете, мадам. – Сесил лихорадочно соображает, можно ли извлечь из допроса личную выгоду. – Не проявляй к ней снисхождения. – Голос королевы сух и резок. – Если леди Рич стояла во главе заговора, пусть отправляется на плаху вместе с братом. – Она фыркает и качает головой, словно пытается отогнать воспоминания. – Я хочу, чтобы это дело решилось до конца месяца. В комнате мрачно: темные некрашеные стены, голые дубовые половицы, немилосердно скрипящие от малейшего шага. В крошечном камине теплится слабый огонек, неспособный разогнать февральский холод. Пыль комками скопилась в углах, ровным слоем покрывает все поверхности. Сесил невольно отряхивается. Леди Рич сидит у оконца спиной к нему – старая уловка, призванная нарушать спокойствие собеседников, – однако, к его удивлению, встает и с улыбкой подает руку. Кожа у нее холодная как мрамор и столь же гладкая. Сесил задерживает ее пальцы в своих; он уже и не помнит, когда прикасался к женской руке без перчатки. – Я бы предложила вам выпить, однако здешняя прислуга… – В черных глазах леди Рич появляется негодование. – …не очень-то обходительна. Возможно, если вы попросите вина, они проявят больше рвения. – Она подходит к столу, рядом с которым стоят два разрозненных стула. – Беги на кухню, – говорит она лакею Сесила, – и скажи, что твой хозяин желает перекусить. – Похоже, ее совершенно не тревожит перспектива остаться с Сесилом наедине. Он же, напротив, взволнован; за все годы при дворе ему ни разу не выпадала возможность оказаться с леди Рич без посторонних.