–Чезорино, с тобой всё в порядке?– взволнованно узнавала Отта. Её брат приподнялся. Затем с помощью Артура встал на ноги. –Сынок, проводи пострадавшего до кареты,– дала указание пасынку мачеха. Итальянец шел, пошатываясь, словно пьяный. –Прислуга, вы свободны на сегодня,– распустила работников миссис Драммонд. Оттавия не спешила уходить. Баронесса решила, что девушка хочет услышать подробности об инциденте. Она уже собралась оправдываться, как жгучий взгляд карих глаз остановил её. Отта с жаром заявила: –Если б я знала, что ты захочешь совратить моего брата, я никогда бы не пошла тебе навстречу. –Я не хотела гнусной интрижки, не хотела! Наши сердца сами потянулись друг к другу, не слушаясь нас! –Как теперь я буду смотреть в глаза Зиле? –Я осыплю семью Малевольти деньгами, они не будут ни в чём нуждаться… –Разве Зиле деньги заменят мужа и заботу? –Зила вправду сильно больна? –Она угасала и чахла, а мы не обращали внимания на её тщедушность и частые простуды. Она всё время сидела дома, не видя свежего воздуха, а нам опять не было дела до её странностей. –Почему ваша семья её не любила? –Сначала дурацкий, пресловутый национализм, затем забитый характер Зилы не давали увидеть нам в ней полноценного человека. Наверное, мы своим темпераментом и талантами задавили в ней личность; она чувствовала себя возле нас несовершенной и малозначимой. Всё, я побежала. –Пусть Чезорино отдохнёт несколько дней, не спешит на работу. –Бернхард догадывается о вашей связи? –Он не возражает,– лгала Августа. –Что-то я сильно сомневаюсь,– тяжело вздохнула Малевольти, переводя взгляд на разломанную стремянку. –Я дорожу твоей дружбой, Оттавия. Итальянка обняла подругу на прощанье. Прошептала: –Прощаю тебе роман с моим братом. Через пару дней слуга доложил миссис Драммонд, что в холле её дожидается скульптор Чезорино Малевольти. Женщина, излучая самую милую улыбку, спустилась вниз. Лакея, что стоял у дверей, отправила позавтракать. Не успела она рта раскрыть в приветствии, как итальянец вымолвил: –Я пришёл попрощаться. Я навсегда покидаю этот дом. –Ты разрываешь нашу связь? –Я виноват перед Зилой. Я совсем не уделял ей внимания, считая бестолковой. –Любимый, разве ты виноват, что она заболела?– вразумляла его Августа. –Я не хочу отравлять её последние дни. Я не могу приходить сюда, и подвергаться искушению видеть тебя. –Теперь ты наказываешь не только себя, но и меня. –Прости, но совесть совсем измучила меня. Я ухожу. Малевольти открыл дверь. –Береги себя, Чезорино! Итальянец оглянулся и пожелал того же: –Ты тоже будь предельно осторожна с этим извергом Драммондом. Работа в мастерской не клеилась у Малевольти-младшего, долото валилось из рук. Кашель Зилы бил по нервам. Франческо отправили жить к Берте, опасаясь за его здоровье. Мальчик рос крепким, но чахотка заразна и коварна, лучше держать ребёнка подальше от тяжело больной. –Что себя мучить, всё равно скоро стемнеет,– сказал парень вслух. Пришёл от Драммондов отец. Старик не догадывался, почему сын отказался работать у баронов. Подумаешь, стремянка сломалась, никто ж не пострадал. Марко обиделся и не разговаривал с Чезорино. В дверь постучали. Малевольти-старший открыл. Оттавия бросилась на шею отцу, щебеча: –Папа, больше ты и Чезорино не будите ютиться в этой маленькой квартирке. Я отвоевала у Боу приличную часть с продаж. Я куплю вам небольшой домик неподалеку от дома Боу. Франческо отправим учиться на бухгалтера: вырастит – начальником будет. 9 сентября 1.812 года. Особняк Филдинга. Норман Сэндлер за завтраком делает удивлённые глаза и переспрашивает жену: –Я обещал тебе к нынешнему празднику диадему? Не помню. –Конечно, как всегда был пьян, сыпал обещаниями, а, протрезвев, забыл! –И вовсе не поэтому. Я давеча упал с кровати, и вот не помню не клятв, ни обещаний что давал. –И это паясничают те люди, что должны нести в массы порядок! Такие бессовестные люди, как ты, должны сами себя в раскаянии публично сечь розгами и просить у народа прощение за недопустимую манеру поведения. –Извини, дорогая, я не ношу с собой перо, чтоб записывать твои советы, требования и пожелания. А так как у меня ветер в голове, то твои мудрые наставления пропадают зазря. –Исправляться ты и не думаешь. Громкий колокольчик оповестил весь дом о том, что на пороге гость. –Господин барон! Вы вернулись!– радостно вскрикнул лакей Руперт Буркс. Пока домашние не видят, Орин обнял слугу. Тот прослезился. –Хозяин, никто из господ так не ведёт себя. –Плевать. Благодаря тебе я приобрёл такой несгибаемый характер и чувство юмора. Ты давно стал членом семьи, Руперт. Я знаю, когда ты меня ругал, то делал это деликатно, любя. И все эти годы я скучал по тебе так же, как по Наяде. Слуга оглядел повзрослевшего Орина. Барон Филдинг не стал безупречным красавцем, его внешность портил крупноватый нос, но лицо располагало к себе своим простым, без напускной гордости, выражением. Жизнерадостная улыбка часто озаряла его лик. А непосредственное поведение сближало двадцатилетнего парня с любым классом, с кем бы он не общался. Буркс окликнул молодого слугу, чтоб тот доложил о возращении Орина в родной дом. Наяда вскочила из-за стола, заслышав радостное известие. Но вот уж и сам брат вошёл в столовую. Придерживаясь этикета, сестра позволила себе холодно поцеловать Орина в щёку пару раз. Тот иного и не ожидал, горячо поцеловал руку сестры. Миссис Сэндлер распорядилась принести ещё один столовый прибор для барона Филдинга. Усевшись за стол, Орин делился впечатлением: –После Лондона Милфорд-Хейвен мне кажется глухой провинцией, где львиная часть интеллигентного населения умеет читать только по слогам.