–Спасибо за комплемент, братец. С кем ещё я ассоциируюсь в твоём воображении? –С полудохлой акулой. –Весьма лестно… –Извини, родная, но я годами общаюсь с матроснёй, что выросла в подворотне. Другого языка они не понимают. Я стал грубым, несдержанным морским волком. Злых больше уважают. Наяда задумчиво кивала. «Полудохлая акула» – это меткое определение всё ещё звучало в её ушах. «Он прав: я не живу полнокровно, а полудохло существую, в то же время агрессивно настроена против всех, готовая цапнуть любого, кто подойдёт ближе»,– думала она. Орин потянул женщин в столовую пробовать ананас. Обе хвалили изысканный вкус фрукта, съели по нескольку кусков. Затем Наяда и Лэсли скорчили удивлённые гримасы – у них заболели языки. Капитан от души хохотал. –Где Норман?– спросил он. Сестра безразлично доложила: –Ты найдёшь его в бордели или в кабаке. –Был бы жив папа, он бы так отвратительно себя не вёл,– вздохнул молодой человек. –Да, возможно он продолжал бы врать и лицемерить, и бегал бы к весёлым куртизанкам втихаря,– пожала плечами Наяда. Филдинг сменил тему разговора, засыпав слушательниц рассказами о дальних странах и островах. Когда же Норман появился на пороге дома, его ждал суровый шурин. –Ты что творишь?– с вызовом вопрошал капитан у мужа сестры. –Разве тебе не видно, как ярко я живу? Пью виски, трачу деньги, имею кучу женщин! А ты предлагаешь мне стать скупердяем, трезвенником и евнухом? –Мне кажется: Вы игнорируете мою сестру. –Молчи, сопляк, у нас дивные, чистые отношения. –Вы говорите со мной невежливо и неучтиво. –Не лезь в наши семейные дела: с госпожой баронессой Сэндлер я разберусь сам. –Я тоже член семьи. –Пижон и зануда. У Орина округлились глаза от возмущения: Норман от выпитого вина совсем распустился! –Значит, в Ваших глазах, я – пижон и зануда? –Это самая скромная оценка, сэр. На самом деле Вы гораздо хуже. Просто моя природная скромность не даёт мне широко раскрыть Вашу поганую сущность. –А наш душечка-Норман, надо полагать, скромный ангел, который мучается от людской злобы, находясь среди нас! –Примерно так и обстоят дела. –Ты же обещал не огорчать сестру! –Моя сестра – Иллария, и её я никогда не обижаю. –Гад! И Филдинг ударил зятя кулаком в подбородок. Норман отлетел к стене и потирал ушибленное место. На лестнице взвизгнула Наяда, что подслушивала их разговор: –Что ты делаешь, Орин?! Ему же больно! –Жена, скажи, что ненавидишь меня – и я уйду,– обещал Сэндлер. –Скажи, сестра, все знают, что каждое твоё слово – истина! Можно ли дальше терпеть этого прохвоста! Но женщину взял испуг: муж уйдёт навсегда? Что же будут злословить в Свете про неё? Наяда закрыла глаза и сказала: –Я ненавижу…вино в тебе! Этот бес меняет твою личность, заставляет куролесить. То, что муж избегает её, Лэсли даже не удивило: сказавшись на дикую усталость Орин ушёл спать в свою спальню. А утром за завтраком капитана не оказалось за столом. На немые вопросы домашних Лэсли наигранно отвечала: –Сказал, что дела в конторе Росса…Как обидно чувствовать себя дурой, которую водят за нос, наставляя рога прямо на глазах бессовестно и самодовольно. Так опустить моё достоинство человека в глазах общества! И самому унизиться до животного…какой он подлый и мерзкий – мой муж. Вся эта тирада говорилась для Наяды. Та прятала глаза и не знала чем возразить. Норман подмигнул любовнице: молодец, так их! А вслух ехидно заметил: –Учил меня жить, а сам бежит не в бордель, как остальные аристократы, а к замужней даме! Правду говорят: в чужом глазу соринку видят, а в своём бревна не замечают! –Похоже, эта итальянка заколдовала парня,– заохала старая служанка Джоанна. Лэсли, изображая истерику, убежала в слезах. –Ревнует – значит, любит,– рассеянно проговорила Наяда. Муж, искусно орудуя вилкой, тут же опроверг это заявление: –А я думаю: ревность – не любовь. Представь: древние племенное общество. Женская особь зависит от мужчины-охотника. И вдруг её благодетель приводит завоёванную или похищенную женщину из чужого племени, и все привилегии и лакомые кусочки отдаются новенькой пассии. Разве первая жена не будет пытаться избавиться от соперницы? –Ты видишь ревность однобоко. Больно делить любимого человека с кем-либо. Ужасно даже думать, что тот, кого любишь, целует и шепчет слова любви другой. Норман встал из-за стола, и, не глядя в глаза жены, покинул столовую. Та заплакала. Джоанна заохала, запричитала: –Оё-ё, да что это сегодня такое? Миссис Сэндлер, возьмите себя в руки! В магазине Оттавии некая барышня долго перебирает шляпки. Сетует: –У Вас такое обилие фасонов…это просто преступление какое-то… Итальянка топчется возле неё, помогая примерять шляпные изделия. Входит Орин. И при виде его хозяйка магазина Малевольти падает в обморок. Филдинг едва успевает её поймать. –Ах,– срывается с губ продавщицы Жаклин и покупательниц. –Видите ли, я так прекрасен, что при моём появлении, женщины падают в обморок от счастья,– говорит с улыбкой Орин. –Не следовало миссис Малевольти так быстро приступать к работе после родов,– качает головой привереда-покупательница. –Что?– переспросил барон не своим голосом. Он унёс Оттавию в подсобку. Она пришла в себя, и мужчина усадил её на диван рядом с младенцем. Он присел на корточки рядом и заглядывал ей в глаза. –Как прошло путешествие? Вы нашли золото?– шептала Отта, пытаясь шутить. –Да. Прямо перед собой я нашёл самородок по имени Оттавия. Отти, это мой ребёнок? Она могла бы соврать, что Дэниэл родился семимесячным, и отец ребёнка он, Орин, но как можно солгать любимому человеку? Но язык отказывался говорить. Из её глаз ручьями потекли слёзы. –От твоих слёз раскиснут все дороги в Милфорд-Хейвене! Что случилось? Боу гонит тебя из дому?