На его губах играет дерзкая ухмылка. — Если это не по-настоящему, то пусть хотя бы выглядит красиво, — положив руку мне на затылок, он погружает пальцы в мои волосы. — Иди сюда, — шепчет Келвин и облизывает нижнюю губу. А потом, когда он наклоняется, мне приходится запрокинуть голову, чтобы увидеть его. Глаза Келвина закрыты, дыхание ровное, и на какое-то мгновение возникает заминка, словно нам обоим в голову приходит одна и та же мысль: «Сейчас все действительно свершится». Я кладу руку ему на грудь, и ее твердость поощряет меня сократить крохотное расстояние между нами. Прикосновение его теплых губ мягче, чем я себе представляла, и сквозь мое тело проносится волна легких вспышек, эффект от которой по ощущениям схож с действием кофеина. Это просто идеальный поцелуй — не слишком мокрый и не чересчур нежный, и я успеваю досчитать до двух, прежде чем Келвин отстраняется и прижимается своим лбом к моему. И только я подумала, что он меня снова поцелует — хотя, конечно, вряд ли, — как Келвин еле слышно шепчет: — Спасибо. Раздаются аплодисменты и поздравления, несколько раз срабатывает вспышка. Поскольку другие пары тоже ждут своей очереди, мы спешим на выход и в коридоре останавливаемся у картины с изображением исторического здания. На его фоне позируем для фото — сначала я с Келвином, потом Келвин с Марком, потом я с Лулу (она угрожает расчленить мой труп, если Джефф или Роберт увидят это фото и поймут, что она моя сообщница) и наконец все вместе. — Ты это сделала, — крепко обняв, шепотом говорит Лулу мне на ухо. Мать вашу, а она права. Я! Вышла! Замуж! Я никогда не задумывалась о возможности брака, и даже само слово всегда звучало странно. Лулу вручает мне маленький подарочный пакетик. — Твой первый свадебный подарок! Внутри под ворохом шелковой бумаги лежит красный магнитик с белым сердечком, на котором написано: «Поженились в Нью-Йорке». Глава 10 И что теперь? Впереди нас идут Лулу с Марком и болтают ни о чем: о работе, о Нью-Йорке и о погоде. А мы с Келвином идем за ними и чувствуем себя заметно неловко. Ветер сильный и холодный, и, кутаясь, мы молча направляемся в «Галлагерс стейкхаус». Келвин хороший человек. Я тоже. И наши два свидания показали, что мы неплохо ладим… но я уверена, мы оба еще не свыклись с мыслью, что теперь женаты. Мы женаты. Келвин мой муж. А я его жена. Я смотрю на кольцо на своей левой руке, и мне кажется, что металл на моем пальце обжигающе холодный. — Ты в порядке? — спрашивает Келвин. Вздрогнув от звука его голоса, я поворачиваюсь посмотреть ему в лицо. Его нос розовый — и это так мило. Ох. Я вышла за Келвина замуж, а он и понятия не имеет, что уже несколько месяцев я пишу в уме книгу про Холлэнд и одного сексуального уличного музыканта. Ну и насколько удачная в итоге вся эта идея? — Ну да, конечно, это же день моей свадьбы, — в пику своим расшалившимся мыслям я решаю ответить прохладно. Когда Келвин снова поворачивается ко мне, я с трудом вижу его лицо из-под капюшона черного пуховика. Но улыбку все-таки замечаю. — Ты притихла. Я знаю тебя не очень долго, но уже догадался, что ты не из молчаливых. Что ж. Он сообразительный. — Ты прав. Я не молчунья, — слегка улыбнувшись, отвечаю я. От холода уже не ощущаю свое лицо. — Просто обдумываю все случившееся. — Жалеешь? — Нет, мои раздумья скорее из серии «И что теперь?». Нужно будет сказать Роберту. — Мы можем обсудить это здесь, вдали от чужих ушей. Я снова смотрю на него. От «Галлагеров» мы сейчас в половине квартала, и Келвин дело говорит. Едва мы окажемся на месте, нас может услышать кто угодно, и все станут свидетелями, как мы пытаемся ответить на вопрос дня: «И что теперь?». Поэтому ждать окончания ужина не стоит. Остановившись, я наклоняюсь и делаю вид, будто поправляю ремешок на обуви. А Келвин кричит Лулу и Марку: — Идите. Встретимся внутри. А потом садится на корточки и встречается со мной взглядом. — То, что ты сделала, — это для меня очень важно. — Да, — я чувствую себя во власти его внимательного взгляда. — И я понимаю, почему ты сейчас не особенно разговорчивая. — Ну да. — Хочешь, я пойду с тобой, когда ты соберешься поговорить со своими дядями? — Ладно. Скажи что-нибудь более информативное, Холлэнд. Скажи ему, что ты чувствуешь совсем не сожаление, а чистую панику от перспективы делить квартиру с незнакомцем (и при этом самым сексуальным мужчиной, к которому ты когда-либо прикасалась). Боже, что, если ты пукнешь во сне? — Я хочу, чтобы ты знала, — продолжает Келвин, — что если не брать во внимание кражу жвачки, я не какой-то там проходимец. И никогда не сделаю тебе ничего плохого. Но ради твоего комфорта мы можем жить в разных местах… — Не можем. Хотя он прав, мои мысли сейчас как в тумане, плюс я ощущаю внутреннюю дрожь и тошноту. Я на девяносто девять процентов уверена, что Келвин не насильник и не наркоман. Но сейчас идея привести его к себе домой выглядит чересчур импульсивной — и вовсе не потому, что я могу пукнуть во сне. — Мне важно, чтобы ты знала, насколько я ценю то, что ты сделала, — говорит он, — и я ничего не стану принимать как само собой разумеющееся. Мне непривычно быть той, кого так благодарят, и, промямлив что-то нечленораздельное, я киваю. — Значит, план у нас таков: сегодня я приду к тебе домой? — Думаю, да. — У тебя есть диван? Я киваю. — А спальня запирается? Отпрянув, я смотрю на него. — А мне стоит запираться? Келвин тут же мотает головой. — Конечно нет. Просто я хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. — Ты, наверное, думаешь, что я с приветом. Он улыбается и тем самым возрождает к жизни что-то внутри меня. — Ну ведь так оно и есть? Думаю, именно это мне в тебе и нравится, Холлэнд Баккер Маклафлин. А еще твои веснушки. Мы медленно выпрямляемся, и все это время Келвин широко улыбается, нависая надо мной на добрый десяток сантиметров. И я умудряюсь наконец сказать хоть что-то нормальное: — Решил, я возьму твою фамилию? — Уверен на все сто. Челюсть у меня отвисает, хотя я не перестаю улыбаться. — Я что, вышла замуж за первобытного дикаря? — Это всего лишь мои личные предпочтения. Может, хочешь на это поспорить? — Другими словами, — медленно уточняю я, — если я проиграю, то возьму твою фамилию? А если проиграешь ты, то оставлю свою? Что-то выигрыш маловат. — Если я проиграю, возьму твою. Ничего себе. Что это такое сейчас происходит? Келвин мягко берет меня за руку. — Так значит… завтра разговор с дядюшками? Я отвожу взгляд от наших соединенных рук. — Сначала я договорюсь, чтобы они были дома. — Хорошо. А сейчас пойдем скорее внутрь и сделаем ставку. А то я уже яйца отморозил. Я чуть не падаю прямо здесь, на тротуаре.