Мой телефон падает на бетонный пол и отскакивает в сторону. — Холлэнд! Все происходит так быстро — в общем-то, я всегда считала, что подобное случается именно так быстро; будь все помедленней, я бы успела подумать хоть о чем-нибудь. В одно мгновение я стою на желтой ограничительной линии платформы, а в следующее — падаю на пути. Глава 2 Раньше я никогда не была внутри машины скорой помощи, а заснуть и захрапеть в присутствии двоих медиков унизительнее некуда. На меня угрюмо смотрит женщина-фельдшер с глубокой морщиной поперек лба. Пикают мониторы. А когда я смотрю по сторонам, в моей голове, ставшей на мгновение ракетой, начинается обратный отсчет до взрывного старта. Рука болит. Нет, не просто болит — она воет от адской боли. Глянув вниз, замечаю, что на руке специальный слинг. Услышав неподалеку рев прибывающего поезда, я вспоминаю, что меня столкнули на рельсы. Кто-то столкнул меня на рельсы в метро! Сердце в груди начинает демонстрировать какое-то непоследовательное кунг-фу, а паника резонирует со звуками попискивающих вокруг аппаратов. Превозмогая чудовищный рвотный позыв, я сажусь ровнее и хриплым голосом отрывисто говорю: — Вы поймали его? — Эй, эй, — с беспокойством в глазах говорит мне фельдшер и мягко укладывает меня на спину. Ее имя написано на табличке на груди: Росси. — С вами все будет в порядке, — она уверенно кивает несколько раз. — Все в порядке. А потом вкладывает мне в руку визитку: Национальная Горячая Линия по предотвращению самоубийств 1-800-273-8255 Я переворачиваю ее, решив, что там должно быть написано что-то вроде: «Звоните, если вас столкнул на пути какой-нибудь пьяница», — но, к сожалению, ничего подобного нет. Посмотрев на Росси, я чувствую, как от негодования горят щеки, и говорю: — Я не прыгала. Та кивает. — Все нормально, мисс Баккер, — в ответ на мое удивление она добавляет: — Ваше имя мы узнали из документов в кошельке, который валялся на платформе. — То есть он не взял мой кошелек? Поджав губы и нахмурившись, она оглядывается на напарника в поисках помощи. Здесь на самом деле два фельдшера — один из них взъерошенный и похожий на модель; он словно Фельдшер Месяца и сошел со страниц календаря. Стоя у скорой, он что-то старательно записывает. На бейдже написано его имя: Гонсалес. Неподалеку припаркована полицейская машина, и два копа мирно беседуют рядом с открытой водительской дверью. Меня не покидает чувство, что это далеко не самый изящный способ предотвратить возможное самоубийство: я только что храпела как поросенок, юбка скомкана на бедрах, колготки уползли далеко на юг от экватора, а блузка расстегнута для накожных электродов кардиомонитора. Любой собравшийся совершить самоубийство был бы унижен. Одернув юбку со всей грациозностью, на какую только способна в подобной ситуации, я повторяю: — Я не прыгала. Гонсалес поднимает взгляд от документов и опирается на дверь скорой. — Но нашли мы тебя именно там, дорогуша. Я закрываю глаза и ворчу от его снисходительного тона. Картина по-прежнему не ясна. — То есть два фельдшера просто бродили по метро и случайно наткнулись на меня, когда я упала на рельсы? Он еле заметно улыбается. — Поступил анонимный звонок. Нам сообщили о человеке на путях. Но про то, что кто-то тебя толкнул, ничего упомянуто не было. По своему опыту могу сказать, что в девяти случаях из десяти это попытка самоубийства. Анонимный звонок. КЕЛВИН. На обочине рядом с машиной скорой я замечаю какое-то движение. На улице темно, но, черт, это точно он, я же вижу. Встретившись со мной взглядом, Келвин вздрагивает и отворачивается. И, не глядя назад, идет по 8-й авеню. — Эй! — показывая на него, говорю я. — Подождите. Поговорите с ним. Гонсалес и Росси медленно поворачиваются. Поскольку Росси даже не собирается вставать, я снова энергично показываю в сторону уходящего Келвина. — Вот он, тот парень. — Это он тебя столкнул? — спрашивает Гонсалес. — Нет. Думаю, он позвонил. Росси мотает головой, и ее взгляд больше не сочувственный, а скорее жалеющий. — Этот парень появился уже после того, как мы прибыли на место, и сказал, что ничего не видел. — Он наврал, — я стараюсь сесть повыше. — Келвин! Но он не останавливается. Более того — ускоряет шаг и, пропустив перед собой такси, перебегает на другую сторону улицы. — Но он был там, — недоуменно говорю я. Боже, сколько же я выпила? — Там была я, уличный музыкант — то есть Келвин — и пьяный мужчина. Мужчина хотел отнять у меня телефон и столкнул с платформы. Гонсалес наклоняет голову и показывает на копов. — В таком случае тебе стоит написать заявление в полицию. Не сумев сдержать грубый тон, я восклицаю: — Да неужели? В ответ получаю еще одну улыбку — это все потому, что в своих приспущенных колготках и расстегнутой блузке в розовый горошек я не кажусь напористой и смелой. — Холлэнд, мы считаем, твоя рука сломана, — Гонсалес залезает в машину и поправляет мой слинг. — И еще возможно сотрясение мозга. В первую очередь мы должны доставить тебя в Маунт-Синай Вест [медицинский комплекс в Нью-Йорке — прим. перев.]. Тебе есть кому позвонить, чтобы тебя там встретили? — Да, — мне нужно позвонить Роберту и Джеффу, моим дядям. Я поднимаю взгляд на Гонсалеса, вспомнив, как сначала мой телефон был в руке, а потом я оказалась на путях. — А телефон мой не нашли? Поморщившись, он смотрит на Росси, которая в первый раз за все это время мне — виновато — улыбается. — Надеюсь, вы знаете нужные номера наизусть, — она показывает мне упакованные в полиэтиленовый пакет останки моего разбитого телефона. *** После того как проверили мою голову (сотрясения нет) и на руку наложили гипс (перелом локтевой кости), я прямо с больничной койки подаю заявление в полицию. И только во время разговора с двумя пугающего вида офицерами понимаю, что я избегала зрительного контакта со схватившим меня мужчиной. Толком не разглядев его лица, я, впрочем, хорошо помню, как от него пахло. Копы обмениваются непонимающими взглядами, после чего тот, что повыше, спрашивает меня: — Парень подошел так близко, что схватил вас за пальто, кричал на вас и толкнул на рельсы, но вы не видели его лицо? Мне хочется закричать, что они явно никогда не были женщиной, которую преследует пугающий незнакомец, но вместо этого решаю им не мешать. По лицам офицеров понятно, что из-за отсутствия описания внешности напавшего, они перестают верить в версию, что я не прыгнула на пути сама. И, чувствуя себя немного униженной, я прихожу к выводу, что не хочу становиться в их глазах еще более подозрительной, заявив, будто знаю имя уличного музыканта, играющего в метро, который при этом не остался мне помочь. Поэтому решаю не упоминать имя Келвина, и полицейские записывают только общие детали, которые дают весьма смутную картину произошедшего. После их ухода я лежу, таращась в серый потолок. До чего же безумная ночь. Подняв здоровую руку, я смотрю на часы. Уже давно за полночь. Что за черт, уже почти три часа. Как долго я там пробыла? Пытаясь превозмочь пульсирующую боль, которую не в состоянии убрать даже ибупрофен, я вспоминаю, что видела Келвина, стоящего у дороги. Раз он все еще был там, когда я очнулась, это ведь что-то значит, так? Но если тот анонимный звонок сделал он — а я по-прежнему считаю, что это был именно он, поскольку у «зомби» телефона не было — почему Келвин не сказал полиции, что меня столкнули? И зачем врать, будто он ничего не видел? Доносящийся из коридора стук каблуков дорогой мужской обуви по линолеуму заставляет меня сесть ровнее: я отлично знаю, кто сейчас войдет. Резко отдернув занавеску, врывается Роберт, а за ним чуть менее стремительно появляется Джефф.