А! Сестра Келвина! — Келвин? Я выхожу из ванной и вижу Келвина на кухне. И могу только догадываться, что на нем все-таки надеты трусы, ведь оттуда, где стою — и в то время как нижняя половина его тела скрыта столом, — у меня складывается впечатление, будто он сидит ест хлопья в одном лишь обручальном кольце. Помогите. Увидев меня, Келвин предплечьем вытирает рот, и я чувствую, как вытаращились мои глаза. От этого движения более заметными стали мышцы рук, груди и живота… Я вижу его полуголым каждый день — вот это жизнь, а! — но всякий раз это зрелище впечатляет. — Поскольку ты есть не хочешь, я решил по-быстрому перекусить перед уходом, — говорит он, а потом показывает на телефон в моей руке и шепотом добавляет: — Ты с кем-то разговариваешь? Неохотно оторвав взгляд от его торса, я говорю: — А. Телефон. Ты случайно мой номер своей сестре не давал? Келвин ставит тарелку в раковину и обходит стойку кругом. Теперь мне видно, что на нем надеты трусы, но сейчас моему взгляду предстают еще и его ноги. Даже не знаю, что было пережить проще. Он смущенно опускает взгляд. — Бригид просила несколько раз, и поскольку она не знает, что это… — Келвин показывает на нас обоих, и я понимаю, о чем именно он хотел сказать: что это не по-настоящему, — я решил пойти навстречу. Надеюсь, ты не злишься. Она не большая любительница смс-переписки, поэтому устать от общения ты не сможешь. — Да нет, все нормально. И ты прав, это покажется странным, если мы совсем не будем общаться. Подойдя ко мне ближе, Келвин наклоняется ко мне, и тут у меня появляется ощущение, что его наготы слишком много. Я делаю шаг в сторону и разворачиваюсь в сторону коридора. С одной стороны, иметь возможность общаться с его сестрой приятно. Наши жизни начинают переплетаться; мы словно гравируем новые истории на наших судьбах. С другой же, Келвина четыре года не было дома. Так что трудно понять, насколько сильно он вовлекся в наши отношения эмоционально, познакомив меня со своей сестрой. — Не волнуйся, Бригид никогда не была навязчивой, — уверяет он. — Как и все Маклафлины. Я смеюсь. — Как и Баккеры. Кстати, мне теперь не нужно врать, что я общаюсь с твоими родными. — Это точно, — с его губ соскальзывает улыбка, и вместо нее появляется другая — не отражающаяся в глазах. Я стала замечать подобные мелочи. — И кстати, не пора ли нам выходить? *** Запрокинув головы и глядя вверх, мы с Келвином стоим у правительственного здания. — У меня сейчас то же чувство, что и в детстве, когда говорили: «Вот погоди, скоро придет отец!». Я согласно киваю и мысленно благодарю себя, что решила не завтракать. Иначе прямо сейчас мне стало бы плохо. Келвин поворачивается ко мне, и от его румянца я начинаю паниковать. Он совершенно не волновался на прослушивании и превосходно держал себя в руках на нашей свадьбе. Поэтому от того, что Келвин нервничает, мне становится совсем дурно. — Прежде чем войдем туда, — говорит он, — давай удостоверимся, что у нас с собой есть все необходимое. Откровенно говоря, мы с ним проверили и перепроверили все десяток раз, но мне радостно знать, что потребность Келвина прийти во всеоружии почти такая же навязчивая, как и моя. Свернув с главной дорожки, мы идем по боковой, обсаженной деревьями с обеих сторон. Весной тут все будет цвести, а над головой сомкнутся зеленые ветви. Сейчас же деревья похожи на скелеты на фоне серого неба. Келвин идет ссутулившись от ветра, а я осторожно, чтобы не поскользнуться на льду, достаю папку с документами. — Все нужные копии мы уже отправили, — листая бумаги, говорю я. — А фотографии, совместные счета, копии твоих заявлений… — киваю я, — все на месте. Келвин кивает в ответ и, прищурившись, смотрит на здание. — То есть мы готовы? — Нет. По крайней мере, его это смешит. — Что еще мы можем успеть перепроверить в ближайшие… — Келвин берет мою руку и приподнимает край рукава пальто, чтобы взглянуть на часы, — четыре минуты? Такой пусть и незначительный жест — он знает, что я ношу часы — меня немного успокаивает. — Думаю, у нас все хорошо. Я до сих пор мало знаю о его семье, детстве и том, как складывалась его жизнь в Штатах, но надеюсь, это будет встречено с пониманием… ведь мы познакомились якобы всего полгода назад. Поцеловав меня в лоб — у меня сразу же сердце подпрыгнуло в горло, — Келвин глубоко вздыхает и, отойдя на шаг, берет меня за руку. На его щеках вспыхивает румянец, а когда он поднимает голову, я замечаю, что и на шее тоже. Келвин мягко увлекает меня за руку в сторону входа. — Тогда давай не будем тянуть. *** Едва мы заходим в здание, до нас окончательно доходит вся серьезность происходящего. Атмосфера внутри строгая — словно здесь вряд ли можно кого-нибудь очаровать, чтобы добиться своего. У дверей нас встречают рамки металлодетектеров и суровые охранники, наблюдающие, как мы со вздохом достаем свои пропуска. Молча снимаем пальто, шарфы и сумки, кладем их в серые ящики и ставим на конвейерную ленту. Келвин пропускает меня вперед. Когда мы проходим сканер и идем к лифтам, мое сердце стучит отбойным молотком, а лежащая в моей руке ладонь Келвина ощущается вспотевшей. Свободной рукой он нажимает на кнопку нужного нам этажа. Я проклинаю на чем свет стоит жесткую колодку своих Мэри Джейнс и бешусь от того, как стучат каблуки по гладкому плиточному полу. Попытавшись идти с Келвином в ногу, в итоге я изображаю что-то вроде нелепого шаркающего танца. — С тобой не соскучишься, — с сарказмом замечает Келвин. Издав полустон-полусмешок, я стараюсь идти нормально. — В таких условиях сохранять спокойствие мне не удается. — Да ну! — притворно удивившись, восклицает он. Я пихаю его в бок. — Хорошо, хоть в туалет не хочется. В детстве мама говорила, что знала, где находятся все туалеты в Де-Мойне. Малейшее беспокойство — и у меня мокрые штаны. — А я постоянно сосал большой палец, — стараясь не рассмеяться в полный голос, говорит Келвин. — Так делают почти все дети. — Но только не когда им уже четыре. Боже, что только мама не перепробовала, лишь бы я перестал. Надевала носки на руки, подкупала чем-нибудь вкусным, даже наносила на ногти эту прозрачную штуку, которая на вкус просто гадость, — поморщившись, рассказывает он. — А когда мы приехали навестить моего дядю, он разрешил мне побренчать на своей старой гитаре, едва я в очередной раз отправил палец в рот. И все. Помогло. Когда мы оказываемся у нужного кабинета, я убираю этот рассказ в мысленную папку. По вполне понятным причинам, кабинет радужных надежд не внушает, в отличие от бюро регистрации браков. Здесь серый ковролин и непримечательные металлические стулья. И в приемной уже ждут несколько других пар. Судя по всему, кто-то привел с собой адвоката. Джефф убедил нас этого не делать, сказав, что в таком случае сотрудник миграционной службы будет настроен по отношению к нам подозрительно, чего мы совершенно точно не хотим. Надеюсь, мой дядя прав. Проходит не меньше двадцати минут. Мы с Келвином продолжаем расспрашивать друг друга, стараясь, чтобы со стороны это было похоже на флирт, а не зубрежку перед экзаменом в последнюю минуту. Мы так увлеклись, что подпрыгнули, услышав свои имена. Воображение рисует мультяшных персонажей, истекающих потом и с надписью «Лжецы» над головами. Когда встаем, Келвин берет меня за руку, и вот нас уже приветствует улыбчивый мужчина с высоким лбом — это и есть тот самый Сэм Доэрти. Войдя в свой кабинет, офицер Доэрти садится на стул, который поскрипывает при любом движении. — Итак. Пожалуйста, повторяйте за мной: «Клянусь, что собираюсь говорить правду, только правду и ничего кроме правды. И да поможет мне Бог». После того как мы хором тихо повторяем эти слова, я вытираю об коленку свою вспотевшую ладонь. Глядя в лежащий перед ним документ, Доэрти начинает. — Келвин, передайте мне, пожалуйста, паспорт и водительское удостоверение, если оно есть. И, Холлэнд, мне нужны документы, подтверждающие ваше гражданство. Мы кладем на стол принесенные с собой документы, и несмотря на то, что знаем содержимое папки как свои пять пальцев, нам требуется комично большое количество времени, чтобы достать нужное. Наши с Келвином руки заметно дрожат. — Спасибо, — говорит Сэм. — И спасибо, что сделали копии. Это очень хорошо. Я понимаю, что Сэм старается быть милым, но мое сердце все равно колотится где-то в горле. Впрочем, когда перевожу взгляд на Келвина, замечаю, что он стал совершенно спокойным. Расслабленно сидит на стуле, скрестив ноги и положив руки на колени. Сделав глубокий вдох, я надеюсь, что его спокойствие передастся и мне. — Когда вы въехали в страну? Келвин честно отвечает, что восемь лет назад, а я не могу не заметить, как еле заметно дрогнули брови Доэрти, когда он записывал себе эту информацию. Зажимаю ладони между коленей, чтобы не наклониться вперед и не начать объяснять, какой Келвин блестящий музыкант и как он не переставал ждать своего шанса, который долгое время все никак не появлялся, а между тем прошло четыре года, пока он жил тут незаконно. И как он был напуган, что его мечта так никогда и не воплотится. Келвин смотрит на меня, приподняв бровь, словно понимает, что я на грани выложить все это миграционному офицеру, но когда подмигивает, это снимает все мое напряжение. И тогда на меня накатывает ледяная паника.