Все эти мысли бродили в его башке после клуба, но до пляжа. После пляжа ему, честно говоря, уже все равно, уже пофиг, по крайней мере, на себя. Так или иначе, но прежним его мир в любом случае больше не будет — со скрежетом и внутренним сопротивлением, но приходится это признать. Не будет. Страх вот только никуда не уходит — наоборот, давно проснулся и исподволь плетёт внутри свою паутину, и сегодня чуть беспокойнее, чем вчера. Опыт прошлого питает чёрные бутоны, и они раскрываются в хищные цветы. Ну хорошо, сейчас он сдается. Что потом? Что за поворотом? Что он, себя не знает? Эти качели когда-нибудь доведут до психушки. И всё же… Стремление к свету и теплу сильнее страха. Ну окей, когда-нибудь, допустим, и доведут, но вот сейчас же ему хорошо. И спокойно. И даже радостно. И зачем себя этого лишать? Если бы еще кое-кто не трындел без умолку… Полпути до метро они с Ульяной уже преодолели, а она всё никак не иссякнет. Просто слова не вставить! — Что за песню ты играл? — спросила малая, размахивая своим рюкзачком туда-сюда, как восьмиклассница какая-нибудь. Еще чуть-чуть — и пустится вприпрыжку. И поспевай за ней, догоняй. Вспомнилось, как в третьем классе она тоже вот так ходила — размахивая полупустым рюкзаком. По средам. К третьему уроку. Картина один в один. Пятнадцать лет позади, а стоит перед глазами, как вчера. — «Мимо подъездов», — сдержанно ответил Егор, подмечая, как спешащие навстречу, сосредоточенные на своих мыслях прохожие, таки заприметив угрозу, предпочитают обогнуть их по широкой дуге, а лучше сразу по проезжей части. — Максим Свобода. — Не слышала… — «Какое счастье, что в твоих руках сейчас не моя гитара! Господи…» — А… — Малая, остановись! — ухмыльнувшись, перебил её Егор. — Моя очередь вопросы задавать. — А, да?.. — искренне удивилась она. Рюкзак озадаченно повис в руке, какой-то десяток сантиметров не доставая до асфальта. — Ну давай, задавай. Сощурила глаза, будто каверзы какой ожидала. Ну, придется разочаровать: сейчас его интересуют самые банальные и приземлённые в этой жизни вещи. Память услужливо сохранила детали разговора на кухонном балконе. Ульяна тогда призналась, что с матерью поссорилась из-за того, что вместо работы весь день гитару мучила. — Ты говорила, что работаешь. Кем? — Ага. На фирму «Рога и копыта», — коротко хохотнула Уля. Натужным вышел у неё смешок. — Письменные переводы с английского, реже — с испанского. Переводчиком, в общем. — А закончила ты… Неудобно за собственную неосведомленность, но… Как-никак то был уже период полного забвения. Когда Ульяна поступила, мама упоминала вуз, языковой какой-то как раз, но к тому моменту Егор насобачился всё, что касалось малой, пропускать мимо ушей. Намеренно. И отлично на этом поприще поднаторел. Мать, на глазах которой произошло резкое отдаление, сама извелась и его вопросами по перво́й изводила. Ответ на всё у него всегда был одинаковый — универсальный и очень походящий на правду: «Ма, ну некогда!». Эффективный оказался способ — мудака из себя строить, Егор тогда распробовал. Жалость в свой адрес он не переносил, а подобные ответы и поведение желание пожалеть тут же на корню обрубали. — МГЛУ, — охотно подсказала Ульяна. — По маминым стопам. «Точно… МГЛУ» Любопытный выбор, вроде как не совсем в её характере. Он, правда, и сам, когда пришло время вуз выбирать, ошибся, и, как результат, пока ни дня не проработал по полученной специальности — востребованной и довольно доходной. Премудрости кода взрывали Егору мозг на протяжении пяти лет учебы, и выпускался он с ощущением, что сыт этой хернёй по горло. Но мысль о том, что, когда ему всё окончательно остопиздит, он спрячется от реальности в мире единиц и нолей, немного утешала. — И как? Нравится? Работа? — поинтересовался Егор осторожно. Складывалось ощущение, что ответ он уже знает — наперед. Малая замедлилась, а потом и вовсе встала посреди тротуара как вкопанная. Взглянула с сомнением, вздохнула и отвела глаза: — Честно? Нет. Мечтала я совсем не об этом. Он даже не удивился, вот ни разу, ни на секунду. Жизнь вообще такая штука, в которой мечты очень часто остаются лишь мечтами. Якобы недостижимыми. Что мешает людям сделать шаг на пути к их осуществлению? Страх перед необходимостью отказаться от привычного, тупая лень, очень «ценное» мнение окружающих. Подозрение, что на этом тернистом пути будет что терять. Самому Егору в этом плане повезло, если такое слово вообще уместно по отношению к нему: что такое зона комфорта и лень, ему неведомо, а терять, кроме семьи, всегда было нечего. В основе его отношения к вопросу лежит чёткое, пришедшее в очень раннем возрасте осознание, что подарков от судьбы ждать не стоит. Что, если хочешь таки отжать у жизни собственный кусок пирога, потрудиться придется в поте лица. Лично. Не ожидая, что подарочек доставят на блюдечке, украшенном голубой каёмочкой. Нужно прощупать почву. — Тогда зачем этим занимаешься? — спросил он, пытаясь контролировать интонации. Меньше всего Егору сейчас хотелось, чтобы малой показалось, что её осуждают. — Потому что закончила МГЛУ, ясно же, — скорчила она забавную насуплено-недовольную рожицу. Опомнилась, отмерла и зашагала вперед. Рюкзак больше не описывал опасные дуги — плохо дело. — Ладно, логично. А нравится тебе что? Повернув голову, Ульяна изумленно уставилась на него. В свете вспыхнувших фонарей Егору в её взгляде даже укор почудился, будто всё это он должен бы знать и сам. Нет, так-то он перечислит — но это же устаревшая информация. Что там? Книги. Рисование… — Окей. Давай я попробую, — кивнул он поспешно, пока его этим самым рюкзаком не прибили. — Нравятся тебе… книги. Рисование. Мороженое. Танцы. Вопросы. Вызовы. Новое. Свобода. Тишина, спокойствие. Природа. Коты и вообще живность всякая… Кроме бабочек, бабочек ты боишься. Возможно, музыка. Думать. Пока перечислял, вдруг с удивлением обнаружил совпадение интересов по восьми пунктам из десяти, или сколько там их набралось? В общем, фактически полное. Сладкое он не любит — не приучен, разве что барбариски. Надо же… — Даже не знаю, что к этому добавить, — в смятении воззрясь на него, растерянно протянула Уля. — Пилон… — Пилон попадает в категорию «Вызовы», — усмехнулся Егор. — Ты ведь вроде неплохо рисуешь. Можно рисовать арты на заказ. Можно отучиться — ну, на дизайнера промышленного, например. Можно писать рецензии на книги. Попробовать себя копирайтером. Ты творческая натура — дай тебе только волю. И еще одно совпадение — вдруг. В детстве об этом совсем не думалось, просто интуитивно душа к ней тянулась, а потом общение сошло на нет — и всё. Общего между домашней девочкой и уличным мальчишкой обнаружилось внезапно много. Уля ответила глубоким вздохом. — Мама сказала, что этим на хлеб с маслом не заработаешь, — поджав губы, удрученно возвестила она. Понятно — эти мысли её угнетали. Приятно — наболевшим она готова была делиться с ним, как когда-то… А он смотрел на неё сейчас и видел, как навсегда разрушенное и похеренное действительно собирается по крупицам и врывается в его бесцельную, бессмысленную жизнь. Спокойно и с достоинством занимая в ней место, когда-то в честном бою отвоёванное, но давно заброшенное и обшарпанное, пустующее. Он смотрел сейчас пленку на обратной перемотке. За какие такие заслуги? Может, это аванс? — Да ну? — усмехнулся Егор. — Ну, если в свои силы не верить и не подходить к вопросу серьезно, то нет, конечно, не заработаешь. А если поставить себе цель, учиться, вкладывать в процесс себя — то хватит. Ну… Мне, например, вполне хватает. И вообще, знаешь что, малая? Повернул голову, скользя взглядом по её сосредоточенному лицу. Ушки у малой на макушке — внимает. Как в пять, шесть, семь, восемь, девять, десять лет — ничегошеньки не поменялось. От всего её облика веет детством. Даже щеки — те же, по-детски круглые, и глаза по-прежнему доверчиво распахнуты этому миру. Вот разве что ресницы оделись в тушь. А двор сменился оживленным проспектом. Жесточайшее чувство дежавю накрывало и укутывало в пушистое уютное одеяло. «Ну откуда ты такая взялась, а?» — Что? — эхом отозвалась она, чуть наклоняя голову к плечу. «Это чтобы лучше слышать тебя…»{?}[ «Красная шапочка», Шарль Перро] — Живи своей жизнью. «Ты же уже не маленькая, да?» — Я пытаюсь, Егор. Правда. Но с ней непросто, — протестующе тряхнув копной волос, выдохнула Уля и обратила на него свой ясный взгляд. «Это чтобы лучше видеть тебя…». Она вся сейчас — внимание: с головы до ног. Вся — один большой вопрос о том, что делать. Хочет знать, что ей делать со своей жизнью. И в глаза вновь бросается очевидное сходство: пять лет, как Егор абсолютно не понимает, что ему делать со своей. Два человека совершенно разных судеб, два разных мира, гармония и хаос, дом и улица, порядок и смута, столица и глубинка, доверие и страх довериться, тишина и какофония любят одно и то же, тянутся к одному и тому же, спрашивают себя об одном и том же и одинаково не понимают, как дальше. Не чувствуют себя хозяевами собственной жизни. В безмолвии ищут ответы. Верно однажды отметил классик: «Волна и камень, стихи и проза, лёд и пламень не столь различны меж собой»{?}[А.С. Пушкин. “Евгений Онегин”]. А что до мамы… — Я знаю. Ты молодец. Вообще, наверное, это сложно — нащупать баланс. Свои границы нужно уметь отстаивать, даже если речь о самых близких. Но и не перегнуть важно, чтобы не обнаружить себя вдруг… В глухом одиночестве. Семью надо беречь, пока… Пока она у тебя есть, — последние слова разодрали горло клубком колючей проволоки, но всё же были выдраны и вытолкнуты наружу. Если уж малой интересно послушать его мнение, он им поделится. — Но в данном случае я о другом говорил. О реализации. В конце концов, можно попробовать совмещать с основной работой, пока учишься тому, что нравится тебе, а не твоей матери. Она притихла. То ли расстроилась, то ли обиделась на прямоту, то ли просто задумалась. Егор покосился по левое плечо, проверяя. Скорее всё же расстроилась — на лице там всё отражалось. Шла вперед молча, брови печалились, пухлые губы сжались. Но на ресницах пока не блестела вода. Когда малая всерьез обижается — там вода. Железно. И щеки — как у хомяка. Пока он толкал свою вдохновенную, жизнеутверждающую речь, они дошли до «Ямахи». Про себя Егор еще на выходе из студии решил, что вызовет такси, чтобы не толкаться в подземке с гитарами и инструментами, которые сейчас заберет из кофра. Саму «Ямаху» завтра ждет эвакуация до ближайшего сервисного центра и вскрытие, что-то там совсем нечисто. — Ты скучаешь?.. — неожиданно раздался совсем уж тихий голос. Если бы за секунды до этого момента красный сигнал светофора не тормознул транспортный поток, и не расслышал бы. Егор, копавшийся в прикрепленной к седлу байка сумке, поднял голову и встретил испытующий взгляд широко распахнутых васильковых глаз. Вопрос застрял на языке, не озвученный: «По кому?» В связках застрял ответ. Ясно, о ком она спрашивает. Видно, что уже пожалела. Зато сразу стало понятно, почему вдруг так расстроилась — на ровном, как поначалу показалось, месте. Еще и вчерашний разговор на лестничной клетке небось припомнила. — По родителям… Конечно да. Прости, — малая избавила его от необходимости что-то говорить, и слава богу. Если бог, конечно, есть, в чем Егор лично очень сомневается. А если нет, то… Ну кто-то же должен там быть? Неужели совсем никого? Ведь кто-то же выкидывает с ним все эти фокусы! Эту тему Егор никогда ни с кем не обсуждал и не станет. Никогда. Ни с кем. Никому. Никогда. Никакими словами не донести, чем именно стала для него его семья. Лестницей из ада — вот чем. Скучает ли он по ним? Спустя пять лет? Иногда как накроет, и он спрашивает себя, почему тем летом отказался от поездки. Сорвались бы с тропы вместе. Впрочем, малая и так уже всё в глазах прочла — по её заблестевшим видно. Прочла и — ужаснулась. Вот поэтому для себя он и не нашел ничего лучше масок: окружающие не бросаются врассыпную в замешательстве и испуге. Но в общении с ней он постоянно про маску свою забывает. Потому что общение с ней раз за разом вверяет ощущение, что его принимают таким, какой он есть — без всяких масок. И дарит облегчение. — Ты не один, — прошептала Ульяна, продолжая пристально вглядываться прямо в душу. — Помни об этом. Звучало… Как если бы… Как если бы было правдой. Искренность, с которой она только что произнесла эти слова, обезоружила. Слушать возражения нутра не хотелось, заткнуть его хотелось. Не сопротивляться и просто поверить. Просто — единственный раз — взять и разрешить себе поверить. Просто. Ни хуя. — Знаешь что, Егор? — её взгляд забегал по местности, и глаза вдруг блеснули лихорадочным блеском. — Придется тебе мне доказать, что творчеством можно зарабатывать. Прямо сейчас! Иначе это всё пустой трёп. Да! — Это как же, интересно? — ухмыльнулся он, недоумевая, почему так быстро умудрился попасться на закинутый крючок. Тяжелые мысли как волной слизало, и теперь их заместили другие: «Что ты задумала?» — Расчехляй! — хлопнула малая в ладоши. В глазах зажглись знакомые хитрые огоньки, сигнализирующие миру: провокатор опять в деле. Кажется, в прошлый раз он их видел, когда она ему, стоя посреди его собственной кухни, предлагала своей крови. Или в клубе? Или у школы, когда она спрашивала разрешения на мотоцикл? Вот они. Опять. Получите, не забудьте расписаться в получении. — Что?.. — Егор очень старался напустить на себя вид посерьезнее, посуровее, но противопоставить что-то этому заговорщицкому выражению её лица оказалось невозможно: губы уже поползли, против воли начали растягиваться в усмешке. — Зачем? Ясно зачем. — Затем, — ну всё, там уже не огни, там уже пожар. Неостановимый. — Гитару доставай! — Малая… Ты нормальная? — предпринял он последнюю попытку заставить её одуматься, пусть сердце и нашептывало еле слышно, что победитель в этом противостоянии уже известен, и это не он. — Ты что собираешься тут устроить? Всё тщетно. Ульяна невинно захлопала ресницами: — Маленькое представление, только и всего! Пять минут славы. Или пять минут позора — кому как. Но это совершенно точно будут пять минут веселья! Егор оглянулся по сторонам, оценивая обстановку. Черти пляшут, точно. Он же уже давно всё понял, так почему каждый раз удивляется, как в первый? Так, ну… Ладно. Такое он себе только лет в двадцать позволял, когда деньги уже были нужны, а возможности полноценно работать из-за плотной учебы не имелось. Но ей-то оно всё зачем? Кажется, и на этот вопрос найдется ответ, если он разрешит себе его поискать. — Ну! — игнорируя его немой вопрос, подначила Уля. — Бабе Нюре продукты купим. «Бабе Нюре?.. Серьезно?..»