Я стою у двери и глубоко дышу. Надо собраться, выглядеть уверенной, нацепить улыбку хотя бы. Но внутри всё сопротивляется. Соколов сказал, что Паша Кукушкин снимает эту квартиру вместе с девушкой. А вдруг она дома? Что я делаю?! Может, развернуться и уйти? И что тогда? Всё останется так, как есть. Нет, надо решаться, это не только ради меня. Звонок резко пиликает. За дверью – тишина. Возможно, его нет дома или спит после смены. Вот и хорошо. Я делаю шаг назад, чтобы уйти, но не успеваю развернуться. Паша открывает дверь и застывает в нерешительности. На лице недоумение, на лбу залегли напряжённые морщины. «Ну же, Паша, помоги, – мысленно молю я. – Я знаю, ты всё помнишь. Как мы с тобой вместе историю списывали, как от физрука убегали, как катались с ледяной горки. Что ты замер, как солдат английской королевы? Взрослый мальчик, а всё так же теряешься, как у школьной доски». Не думала, что буду так мерзко себя чувствовать. И Паша… сейчас он меня злит. Своей застенчивой улыбкой, руками, спрятанными в карманы, молчанием. Ну почему он не может быть хотя бы чуть более развязным? Мне было бы легче. Я знаю ответ – потому что он меня уважает. А я недостойна уважения! Я так не привыкла! Улыбаюсь, что-то говорю, слушаю его, но не вникаю в слова. Главное – сделать, что задумано. Но как же хочется сбежать! «Ну же, Паша, подыграй. Ты сто раз видел разных хамов и раздолбаев. Почему не набрался от них хоть немного нахальства? Хватит жаться от меня к стенке». На секунду зажмуриваю глаза, представляю лицо Стаса. Нет, он не глядит укоризненно, не трясёт руками с вопросом: «Что же ты делаешь?» Он хищно улыбается, он доволен, что есть повод обрушить на меня свою ярость. Этот оскал придаёт мне сил. У меня всё получится. Должно получиться. Уже поздно отступать, я всё решила. Что за жизнь у нас была, если выход лишь такой? Память подкидывает картинку. Погожий августовский денёк. Жара уже отступила, и на смену ей пришло мягкое тепло уходящего лета. Такие вечера созданы, чтобы остановиться в будничном беге и насладиться чудесными моментами жизни. Мы вышли семьёй на прогулку. Тёма бежит ко мне, его русые волосы отросли и весело подпрыгивают вокруг круглого лица. У него широкая «буратинская» улыбка, открывающая забавную щербинку между зубами. Улыбка, ради которой мне нужно быть хорошей мамой и правильной женой. Тёма, обняв меня, поворачивается к подошедшему папе, тянет к нему руки. У Стаса никакой реакции, он равнодушно взирает сверху вниз на сына, как будто не понимая, чего Тёма хочет. «Ну, возьми ребёнка! Ну, поцелуй! Ну, подними к небу, посади на плечи! Как все любящие отцы!» – мысленно кричу я мужу. Но он не чувствует моего желания, лишь хлопает Тёму по макушке. Так, как трогают соседскую собачку – нехотя и слегка брезгливо. – У тебя есть салфетка? Вытри ему руки! – приказывает Стас. Каждый раз, когда я вижу, как сын тянется к отцу, а получает в ответ холод или раздражение, меня разрывает изнутри. Будто окатывает студёной водой. Хочется схватить Тёму и бежать от мужа подальше. Меня пугает это чувство. Пока я молча негодую, Стас соглашается посадить сына к себе на плечи, но с условием, что я вытру Тёме руки и сниму сандалии. Вылизанного ребёнка Стас водружает себе на плечи. Тёма счастлив, мама и папа рядом. Я тоже ему улыбаюсь. Изображаю радость, а сама думаю: «Хоть так. Сын радуется – это главное». Мы молча проходим несколько дворов. Моё раздражение утихает, зато просыпается чувство вины. И чего я на Стаса взъелась? Опять всё порчу своим нетерпением. Чокнутая истеричка. Просто мой муж – очень аккуратный человек, который не любит пачкать одежду. Ведь это же хорошо – быть бережливым. Стас носит только брендовые вещи, они служат ему годами. Когда Тёме исполнилось два года, он пошёл в детский сад и стал часто болеть. С того времени я переселилась в детскую комнату. А Стас остался на широкой супружеской кровати. Чтобы не дышать, как он говорит, «нашими бациллами». Он спит один, потому что ему необходимо высыпаться. Сон для него – сакральное действо. И нарушители покоя главы семьи строго караются. В выходные с утра я стараюсь занять вставшего Тёму, чтобы тот ни в коем случае не потревожил сон отца. Однажды я отлучилась в ванную буквально на минуту. Выбежать оттуда меня заставил детский крик. Оказывается, Тёма пробрался в комнату к спящему отцу и залез к нему на кровать. Стас сказал, что Тёма упал сам. Свалился, потянув на себя одеяло. Сын долго шмыгал носом, потом прошептал: «Папа… меня ногой». Малыш тогда ещё плохо говорил. – Он мне на больное колено надавил, – буркнул Стас. – Я только ногу убрал, и он брякнулся. Хватит ныть! – рявкнул он раздражённо на сына. Тот ещё сильнее захныкал. – За ребёнком бы лучше смотрела, а не перед зеркалом вертелась! Плач сына всегда вызывает у меня реакцию тигрицы, защищающей своё дитя, но я попыталась погасить её и мысленно стала оправдывать Стаса. Колено вправду больное, сын действительно может быть неосторожным, он ещё многого не понимает. Потом и вовсе сказала себе, что я – плохая мать и неблагодарная жена. Впредь надо лучше следить за сыном и объяснять, что папин сон нельзя нарушать. Как-то проснулась от того, что Тёма возит по мне машинку. Первое, что почувствовала: не могу говорить. Горло! Нет, только не сейчас. Мне нельзя болеть! Тёма, не тяни к маме свою мордашку. Ищу в тумбочке маску. Голова – как мешок с гвоздями, руки мёрзнут. Я в этом году часто болею. Нырнуть бы обратно в кровать – и чаю горячего. Но Тёма уже встал. Он висит на правой ноге и тянет за штанину. Плетусь в соседнюю комнату. Стас спит, отвернувшись к стене. – Стас, – скриплю я. – Стас, вставай. Мне так плохо. Кажется, я заболела. Горло дерёт, голова болит. Муж не поворачивается. Даже если проснулся, всё равно не подаст виду. Я его знаю. Это его время, сколько наметил поспать, столько и будет. И я не вправе забирать у него драгоценные часы отдыха. Шлёпаю на кухню, включаю чайник, глотаю последнюю таблетку найденного в аптечке противовирусного, надеваю маску, чтобы не заразить Тёму. Включаю сыну игрушку на телефоне, он затихает, очарованный волшебным гаджетом. Мне стыдно, я бестолковая мать, которая не может развлечь ребенка чем-то более полезным…. Но сейчас это всё, на что меня хватает. Чёрт! И таблетки кончились. Ну где я могла подцепить эту заразу?! Ставлю на плиту кастрюльку с водой, надо сварить овсяную кашу. Засыпаю крупу. От поднимающегося пара меня бросает в жар. В маске трудно дышать. Кормлю Тёму, сама есть не могу. Оставляю Стасу его порцию. Слабость валит с ног, я снова ложусь в кровать. Тёма раскидал на светло-розовом плюшевом одеяле фломастеры и увлечённо чёркает гелевой ручкой в моей тетради-ежедневнике. Но мне всё равно, я пользуюсь возможностью полежать. Слышу, как муж встал, включил воду в ванной. Когда я иду на кухню выпить чего-нибудь горячего, он уже там. Медленно пережёвывает разваренный геркулес. – Сегодня каша не ахти. В прошлый раз лучше была. – Не нравится – не ешь, – тихо бормочу я. – А можно лицо попроще? И не портить настроение всем с утра. Чего ты изображаешь умирающую? – Я заболела вообще-то. – Одеваться надо теплее. – Ты сходишь за таблетками? Ингаверин закончился. – Вызови своих подруг. Попроси их, пусть сходят. – А ты не можешь? – Ляг, поспи, и всё пройдёт. – Насытившись, Стас довольно крякает, допивает молоко и уходит, оставив на столе грязную посуду. Глава восемнадцатая Почему я не ушла? Почему терпела неуважение? Почему позволяла человеку вести себя грубо со мной? Странно, но я долго не задавала себе таких вопросов. Как вышла замуж – так смотрела на Стаса, как на полубога. Его слова и поступки были как бы логичными. Объяснимыми. А если и казались иногда несправедливыми, так Стас всегда находил доводы более весомые, чем мои умозаключения. Убеждал, что я плохо себя вела, не то говорила, не так смотрела и поэтому получала по заслугам. А его поведение было лишь ответной реакцией на мои рефлексии. Стас уверял, что я слишком впечатлительная, несдержанная и совсем не понимаю его. Со временем я тоже стала так думать. Даже не заметила, как превратилась в нерадивую ученицу, а Стас – в разочарованного преподавателя с повадками палача. Он никогда не давал мне ходить в магазин одной. Уверял, что я слабая и тяжёлые пакеты одна не донесу. И мне это первое время нравилось. Мы вроде бы и вместе, и дело одно общее делаем – продукты покупаем. Но теперь я понимаю, почему он всегда со мной ходил. Контроль. Тотальный. Разве можно доверить семейную кассу жене-неумехе? В магазине Стас следит, чтобы я не купила чего ненужного, не потратила лишнюю копейку на бесполезную, по его мнению, ерунду. На деньги Стас молится. Искусство распоряжаться деньгами для него – наиважнейший навык. Навык, который, по его глубокому убеждению, не доступен женскому полу. Пока я в декрете, собственных денег у меня нет. Не зарабатываю – не имею права тратить. Все мои просьбы проходят через сито его мнения. – Зачем тебе эта тушь? Не красься вообще. – Мне она нужна. Я привыкла, – мямлю я. – Думаешь, краше будешь? Зря деньги на ветер, – он вздыхает и с видом великого мученика, которого одолели юродивые с просьбами о подаянии, бросает пару купюр на стол. Хватит на самую дешевую. Но хотя бы так. – Ты как стрекоза. Лето красное пропоёшь, а потом будешь сидеть с голой задницей и сосать палец. Или что-нибудь ещё. Ты только на это годна, – ржёт он. Глотать подобные шутки для меня не в новинку. Мне даже почти не больно. Если каждый день царапать кожу в одном и том же месте, она в итоге огрубеет. Будет, конечно, неприятно, но уже не так чувствительно. Мы идём со списком, в котором написано, что надо купить: овощи, мясо, молочные продукты. Тёма, сидя в тележке, с радостью катается между продуктовыми рядами и тянет руки к ярким упаковкам. – Возьмём эти булки, – предлагаю я. Выпечка такая ароматная, что у меня рот мигом наполняется слюной. – Скоро сама станешь, как булка. Смотри, жопа в штаны не влезет. Уже такая, как у тёток стала. Раньше меньше была. Я возвращаю булки обратно на полку. Пожалуй, он прав. Я совсем разжирела, какие ещё булки? – Ты чего губу надула? Расстроилась? Не расстраивайся. Да нормальная ты, пока сойдёт. Кто ещё тебе правду скажет, кроме меня? – продолжает Стас. – Спортом заниматься надо. Чтоб как орех была, – он хлёстко шлёпает меня по заду. Мне стыдно. У меня совсем не орех. Холодец какой-то. – Что-то желешки захотелось. Ммм, Мирка? – Заметив мой понурый вид, муж внезапно развеселился: – Ну что ты, Мирка? Обиделась, что ли? На правду не обижаются. Муж берёт на кассе пачку жевательных конфет. – Со школы таких не ел. Так уж и быть. Вот вам конфеты. Я не могу сдержать довольной улыбки. Умом понимаю, что глупо сейчас улыбаться, но отработанный механизм запущен. Такая вот дрессура для двуногих: сначала отлупить, потом бросить кость. На мне работает. Ничего не могу с собой поделать. Поднимаюсь на цыпочки, пытаюсь его чмокнуть.