– Фу. Отстань, – он закрывается от меня ладонью. – Ночью отработаешь. Досадую на него, на себя. И чего я лезу? Стас вообще не любит, когда я тянусь к нему, чтобы поцеловать. Демонстративно принюхивается к моему рту и спрашивает, что я ела, не пора ли мне почистить зубы. А если хочу его обнять – давно ли я мылась, даже если знает, что я только что приняла душ. Водит носом и поворачивается ко мне спиной. Если обижусь, сразу сделает вид, что пошутил. «Ты что, шуток не понимаешь? Ну, ты даёшь!» И я не усугубляю ситуацию, лишний раз доводить до ссоры не хочется. Может, у него обострённый нюх? А у меня обоняние не так хорошо развито? И слышу я плохо. Стас постоянно твердит, что я глухая. Его голос несколько высок для мужчины, совсем не имеет обертонов и довольно тихий, как монотонный шум высоковольтных проводов. Он говорит будто на какой-то своей определённой частоте, труднодоступной для моих ушей. Я заметила – когда он целует меня, никогда не закрывает глаза. Это странно. В начале наших отношений я не могла придумать этому объяснения и решила, что так проявляется его натура защитника. К примеру, если вдруг на нас будет лететь бешеный пёс или неожиданно свернувший с трассы автомобиль, Стас заметит его вовремя – и мы сумеем среагировать на угрозу. Фантазии глупой девчонки. Сейчас я понимаю: даже если бы на нас летел заблудившийся астероид, Стас бы отскочил в сторону, но меня за собой не потянул. Эти открытые глаза – контроль, абсолютный и бессовестный, называется у него «сечь поляну». И я должна принимать это, иначе буду наказана за непослушание ледяным душем из его равнодушия и отстранённости. Я действительно многого не слышала и не видела. Почти пять лет плутала в тумане, в котором затухали голоса и терялась верная дорога, и, кажется, только сейчас начинаю понимать, что наш брак превратился в болото. Ещё немного – и оно поглотит меня. Надо решаться… и как можно быстрее. Потому что жить по-прежнему больше невыносимо. Глава девятнадцатая Мне нужно позвонить Паше, договориться о встрече, но я тяну время. Иду на кухню, долго ищу коробку с сушеной мелиссой, завариваю чай. Потом начинаю протирать столешницу, которая и так блестит. Верчу в руке телефон, захожу на страничку Паши ВКонтакте. Почти никакой информации. На аватарке небо, плац. И всего одно фото, где видно его лицо. Фотография тёмная и некачественная. Паша смотрит против солнца, приподняв голову, улыбается простодушно и открыто. Разглядываю ещё несколько секунд и закрываю. А вдруг Стас проследит? Пролистает журнал посещений в браузере? Не знаю, насколько далеко он заходит в своей слежке. Вернее, никогда не хотела знать. Всё время отодвигала эту мысль подальше, как будто если я не думаю об этом, то этого нет. В последнее время он редко цепляется из-за сообщений. Хотя мне уже почти и не пишет никто. А сначала я даже гордилась тем, какой он умный, заботливый. Думает за нас двоих. Просто стена, которая отгородила меня от опасностей внешнего мира. Стас отсекал каждого, кто посылал мне цветочки на стену или писал ни к чему не обязывающий коммент. Несчастный моментально заносился в чёрный список… Стасом. Звоню Паше. Заставляю себя сказать то, что задумала. На другом конце трубки тихий голос. Голос человека, который меня слушает. Не забивает авторитетом, не пытается навязать своё мнение, как обычно это делает Стас. Паша меня слушает. Он из тех, кто умеет любить. Эта способность – как дар божий. У кого-то есть от рождения, кто-то проходит к ней долгий путь, а другим никогда не суждено узнать этого чувства. Мне всегда хотелось, чтобы меня любили. Безумно или по-дружески, не важно. Нелюбовь была для меня невыносима. Мне просто физически было плохо, если кто-то на меня долго злился или обижался. Хотя таких ситуаций вряд ли можно избежать. Пусть и редко, они случались со мной, и мне было ужасно неуютно тогда в собственной коже. Я как будто эмоционально умирала. Любой конфликт высасывал из меня все соки, и я всяческими способами старалась помириться, сгладить ситуацию. Пускай для этого стоило срезать свои собственные шипы. Я быстро научилась душить в себе нарастающий гнев. Хотя понимала, что глубоко загнанный страх нелюбви делал меня безвольной и слабой. Подсознательно я не уважала себя за это, стыдилась саму себя. Сколько бы меня ни хвалили (а я постоянно неутомимо трудилась, чтобы создавать поводы для поощрений), мне всегда было мало. «Мира, ты лучше всех пела», – говорили мне. На долю секунды я воспаряла над землёй от счастья, но мерзкий внутренний голос начинал нашёптывать: «Просто у других фонограммы были не такие качественные, они охрипли, заболели, не пришли. Люди говорят это из вежливости. Видят, что тебе так нужно, чтобы тебя любили (хвалили, ласкали и баюкали). Эта твоя жажда поощрения торчит из-под юбки, вываливается через ворот свитера. Её не спрячешь, она отражается в твоих глазах. Люди тебя просто пожалели, потому что ты жалкая». У меня находилась тысяча причин, по которым я не заслуживала добрых слов. И мне снова нужно было поймать всеобщее внимание, снова доказать, что я достойна любви. А Паша… он умел любить просто так. Ему не важны были регалии и доказательства. Но тогда я об этом не задумывалась, только чувствовала, что рядом с ним мне спокойно. С ним я была сама собой и не боялась не соответствовать. Жаль, что наша дружба разрушилась. Кто знает, что было бы, если бы мы не перестали общаться. Повод для этого нашёлся совершенно глупый. Пашу начали дразнить в школе. Уже и не помню из-за чего, какая-то ошибка с туалетами. Обидная кличка к нему приклеилась крепко, и Паша очень сильно переживал. Я пыталась успокоить его, говорила, что скоро все забудут этот нелепый случай, а он отвечал, что скорее все забудут его настоящее имя. Паша похудел и даже как будто меньше ростом стал, съёжился. Мне очень хотелось ему помочь, чтобы он наплевал в конце концов на глупые насмешки. Но говорить и хотеть было мало, надо было действовать. Тогда я подкараулила Голованова, который донимал Пашу больше всех: – Ваня, прекратите уже Кукушкина доставать! Ведёте себя как маленькие. – Никто его не трогает. Нужен он больно, – Голованов провёл по мне взглядом с головы до ног. – А вот ты сегодня классно выглядишь. Дешёвый подкат. – Хватит Пашу обзывать. Хочешь, буду английский целый месяц за тебя делать? А ты за это перестанешь до него докапываться. И друзьям своим скажешь, чтобы отстали. Голованов скорчил пренебрежительную рожу. – Два месяца, – набавила я. Тут Ванька задумался, потёр подбородок, сделал вид, будто серьёзно обдумывает мое предложение, но потом отрицательно покачал головой: – Нет, не пойдёт. – Что тогда? – Начни со мной встречаться. – Иди ты… лесом! – Чего ты орёшь сразу? Не по-настоящему. Сделай вид, типа у нас с тобой шуры-муры. Пару раз прогуляемся вдвоём, потусуемся где-нибудь. Ну и поласковей будь на людях. Не волнуйся, можно не целоваться. Ты мне не особо и нравишься. – Зачем тогда всё это? Его слова меня задели. Сдался мне это Голованов, но слышать то, что я ему «не особо и нравлюсь» было обидно. Глупая жажда всеобщей любви и тут напомнила о себе. – Тебя все обожают. Ты красивая, хорошо учишься, участвуешь везде. Заметная, короче. А я должен встречаться только с лучшими. Для престижа, – хмыкнул Ванька. – Правда, с характером у тебя беда и дружишь ты с упырями какими-то, но сейчас это не важно. Пусть все подумают, что мы влюблены друг друга. Вот ведь шуму наделаем. Представляю! – Тебе нужна одна лишь показуха! – Не вижу в этом ничего плохого. Это называется – общественное мнение. Думай, думааай, – пропел Голованов. Мне было всё равно, что обо мне начнут болтать, я хотела, чтобы Ванька отвязался от Паши и отогнал своих подпевал. Я согласилась на предложенный спектакль. Нужно было, конечно, всё рассказать Паше, предупредить, но он тогда некстати заболел, а когда вернулся в школу, ему уже успели доложить, что я гуляю с Головановым. Паша обиделся, отстранился. Деревенел, когда я пыталась заговорить с ним. Он поверил, что я с Головановым встречаюсь. В общем, идиотская была затея, но не бессмысленная. Своей цели я достигла – в результате Пашу перестали дразнить, Голованов выполнил своё обещание. К слову, он быстро переключил внимание с меня на другую девочку, чтобы поддерживать имидж школьного ловеласа и покорителя сердец. Вот и сейчас Паша мне поверил. Без вопросов откликнулся на мою просьбу. Надеюсь, что он меня всё-таки простил. Глава двадцатая Были ли какие-то знаки, сигналы, маячки, которые могли подсказать мне, что всё закончится так? Наверное… После университета я работала фотографом. Устроиться на работу по специальности сразу после выпуска не получилось, поэтому кое-как накопила на фотоаппарат (самую дешёвую зеркалку) и начала снимать друзей и знакомых. Подруга Галка была моей постоянной моделью. На её лице я оттачивала мастерство фотошопа, старательно увеличивая ей верхнюю губу и выпрямляя нос. Галка этого не замечала, но фотографии ей жутко нравились, и она просила ещё. Потом появились первые клиенты. Мне казалось чудом, что получаю заказы: фотопрогулка, свадьба, выписка из роддома, крещение, предложение руки и сердца. Памятные события, запечатлеть которые незнакомые люди доверяли мне. Это была сплошная радость, а не работа. Некоторые любят фотографировать, но презирают программы и фоторедакторы. А мне всегда нравилось добавлять снимкам немного волшебства с помощью обработки. И весь этот процесс приносил сумасшедшее удовольствие. Как говорится, всё было в кайф. Вечерами я пела на сцене в караоке-клубе. Мне нравилась моя жизнь: весёлая и интересная, но при этом самостоятельная, взрослая. Мы с Галкой на двоих снимали квартиру, пропадали на нескольких работах, и обе страстно мечтали о большой любви. Как-то я снимала лав-стори для будущих молодожёнов. Ранняя осень, жёлто-рыжие охапки листьев, чернеющая геометрия кленовых стволов на фоне ещё прозрачного неба – красота! Пара молодых в куртках одинакового цвета. Шарфы крупной вязки, объятия и поцелуи в лучах холодного солнца. В общем, всё как полагается. Пока мы с клиенткой собирали кленовый букет и присматривали нужное дерево для фона, её друг отбежал к дороге и поздоровался со своим знакомым. Тот сидел за рулём новенького «Ауди» с опущенными стеклами. Парень был в тёмных очках, наполовину скрывавших лицо, но я заметила: вполне симпатичный. Мне мужчины такого типа всегда нравились. Высокие, видные, сильные внешне и самодостаточные. Такой придёт в твою жизнь и спасёт от дракона, вызволит из башни. Так мне казалось. – Мира, там мой друг… Он хочет с вами познакомиться. Можно я скину ему ваши контакты? – спросил вернувшийся жених. – Можно, – легко согласилась я. Мне хотелось, чтобы незнакомец оставил свою машину и подошёл к нам. Но он, получив сообщение от друга, поднял стёкла, осторожно тронулся с места и уехал. «Ладно. Значит, наше знакомство будет более романтичным», – подумала я и продолжила щёлкать затвором. Но он не позвонил в этот вечер, не позвонил и на следующий день. Я уже успела подумать, что его друг перепутал номер моего телефона или что-то случилось. Может, он заболел или внезапно уехал? Мало ли что могло произойти? Любые бедствия мира, но уж только не то, что он потерял ко мне интерес! На третий день он написал мне ВКонтакте. Позже признался, что всё это время изучал мои страницы в социальных сетях. На фото я ему ещё больше понравилась. Конечно, я же была фотографом! Входящее сообщение от Стаса Зверева: Привет! Видел тебя пару дней назад. Классно выглядишь! Я беспокойно ёрзаю на стуле, пальцы прилипли к мышке. Галка сидит рядом и грызёт ногти. Я: Привет. – Не пиши слишком много, – подсказывает Галка. – А то он сразу поймёт, что ты на него запала. Я: Спасибо. – Чего такая немногословная? Он подумает, что ты тупая, – зудит над ухом подруга. – Галя, иди чаю попей. – Мне не хочется его ни с кем делить, даже с лучшей подругой. Стас Зверев: Пофоткаешь меня? Я перестаю улыбаться. Он хочет только фотки, я ему не нужна. Но тут же загораюсь снова: а может, это просто предлог?! Стас Зверев: Прогуляемся заодно. Погода хорошая. – Он будто чувствует моё замешательство. Я: Да, конечно. Стас: Мне много не надо. Пару фото. Я: Тогда бесплатно. Подарок от фирмы. Полвечера я провожу, выбирая наряд. Ночью вспоминаю, что забыла зарядить батарею для фотика. Вскакиваю, спотыкаюсь о стул, разбиваю колено. Сонная Галка бормочет во сне, что хочет кроссовки от Баленсиага[11].