Рука Сомерсета напряглась под ее ладонью. Он резко глотнул воздуха, как будто собирался что-то сказать, но церемониймейстер изысканным жестом показал на места, которые приберег для них, и Сомерсет промолчал. Они очутились немного в стороне от остальной публики, защищенные от любопытных взглядов. До начала концерта оставалось еще несколько минут, но Элиза решила не поощрять спутника на продолжение разговора. Заиграла музыка. Первые арии, спетые поочередно прекрасными сопрано и тенором, Элиза не знала, но исполнение заслуживало похвалы. Затем пришла очередь мистера Линдли с его квартетом. Пока музыканты раскладывали ноты и подстраивали инструменты, Элиза раздумывала, не воспользоваться ли паузой, чтобы спастись бегством. Но квартет заиграл, и, когда первые ноты поплыли в воздухе, она поняла, что мелодия ей знакома. Элиза не вспомнила бы ни названия, ни имени композитора, ибо раньше слышала эту мелодию всего один раз – в девятом году, на летнем балу у леди Каслри, где она танцевала под нее с человеком, который сидел сейчас рядом. Скрипки начали выводить безошибочно узнаваемый мотив, и у Элизы перехватило дыхание. Радость и боль боролись в ее груди. Радость слушать музыку, возродившую воспоминания об одном из самых счастливых моментов ее жизни. Боль оттого, что ее партнер по тому танцу, который сидел сейчас близко – протяни руку и прикоснись, – на самом деле был далек, как никогда прежде. Это было невыносимо. Элиза закрыла глаза и попыталась подавить волнение. Это просто музыка. Это просто воспоминание. Она справится, как справлялась со всем остальным. Но в тот момент, когда она решила, что ей удалось собраться и она уже может дышать ровно, Сомерсет прерывисто вздохнул и заговорил. Глава 15 – Мы танцевали под эту мелодию? – спросил он едва слышно. Его голос, казалось, сливался со звучанием самой тихой скрипки в квартете. – Да, – прошептала Элиза, не открывая глаз. – На… на балу у леди Каслри. – Я помню. Вы были… вы были в платье, которое как будто мерцало. – На нем серебристой нитью были вышиты розочки, – ответила Элиза. Она так гордилась этим платьем. – Я не мог отвести от вас взгляда. – А я – от вас. Они будто переместились в другой мир. Их голоса звучали очень тихо, глаза смотрели прямо перед собой, губы едва шевелились. Шепот едва ли был громче мысли, когда эти двое поверяли воздуху свои воспоминания с прямотой, словно пришедшей из сновидений. – Я покинул леди Джерси, оборвав ее на полуслове, – сказал Сомерсет. – Она так и не простила мою столь прискорбную неучтивость. По его тону Элиза догадалась, что он улыбается, и почему-то в том, что она не увидела, а «услышала» улыбку, было нечто гораздо более интимное. Элиза выдохнула легчайший намек на смех. – Моя мать пообещала все мои танцы другим джентльменам. Но вы сказали, что вас это нисколько не волнует. – Правда. Ничто и никогда не волновало меня меньше, чем это. – Заиграла музыка, – прошептала она. – Я взял вас за руку… – И мы танцевали… Элиза увидела прошлое внутренним взором, теперь мелодию выводила память, а не музыканты. Там два юных сердца вдохновенно полюбили друг друга, не зная, что их совместные дни сочтены. Элиза вспомнила уверенное прикосновение его руки так же отчетливо, как если бы он сжимал ее пальцы сейчас, вспомнила шуршание платья, парящую музыку. Вспомнила, каким совершенным казалось это мгновение, какие ее переполняли надежды. – Я никогда не годился для танцев, – сказал он. – Слишком высокий, слишком неуклюжий… – Вы всегда танцевали прекрасно, – возразила она. – С возрастом память начала вам изменять, – шутливо откликнулся Сомерсет, и Элиза ощутила прикосновение его ноги к своей. – Я был не грациознее дерева. – Я помню, что очень много смеялась, – призналась Элиза. – Со мной, надеюсь? – Разумеется. – В тот вечер я мог бы танцевать с вами вечно. – Мелодия закончилась слишком быстро. Элиза сглотнула, у нее внезапно пересохло в горле. Ах если бы они могли задержаться здесь, в этом мгновении, только в этом мгновении: в танце, радости, ощущении, что впереди у них вечность. – А потом я спросил вас, не хотите ли вы подышать свежим воздухом, – продолжил он тихо. – И я согласилась, – едва слышно сказала она. – Луна светила так ярко. Она вновь ощутила запах пионов леди Каслри. Почти слишком сладкий, но только почти. Это был сладостный вечер. – Не могу припомнить, о чем мы разговаривали, – сказал Сомерсет. – Наверное, о погоде. И все, о чем я могла думать, это… – А потом… Они помолчали. Элиза непроизвольно прижала к губам дрожащие пальцы, вспоминая. И услышала, как Сомерсет резко перевел дыхание. – Если бы я знал, – сказал он, – что произойдет… Именно на следующий день все пошло прахом. У них не было даже одного дня, чтобы насладиться обещаниями, которые они дали друг другу. Им достался лишь тот вечер. – Я бы ни за что вас не отпустил, – хрипло закончил фразу Сомерсет. В глазах Элизы стояли слезы, из-за них она уже не видела музыкантов. Тихий всхлип сорвался с ее губ. – Элиза, – произнес Сомерсет так тихо, что она усомнилась, не почудилось ли ей. – Оливер, – откликнулась она надтреснутым голосом. И хотя они были на публике… хотя их окружала сотня людей… она почувствовала, что он шевельнул локтем. И в тот момент, когда ей показалось, что он готов, отбросив все предосторожности, взять ее за руку… Музыка умолкла. Зрители начали аплодировать. Элиза глотнула воздуха, а Сомерсет… Сомерсет уронил руку. – Все собираются в чайной комнате, – пробубнил он неровно. Не видя ничего вокруг, Элиза кивнула и поднялась. Но обнаружила, что не может идти. Глядя на улыбающиеся лица, она поняла, что не сможет притвориться, будто ничего не случилось. – Вы не могли бы… – начала она. – Вы не могли бы сообщить Маргарет, что я уехала домой? У меня немного… немного кружится голова. Не дожидаясь ответа, вытянула руку из-под локтя спутника и поспешила к выходу. – Леди Сомерсет! – услышала она его восклицание, но не обернулась. Выбежала из зала, пересекла холл и, даже не остановившись, чтобы забрать плащ, вышла на улицу. Ее немедленно поглотила морось, но, поскольку концерт еще не закончился, в ее распоряжении оказалось множество экипажей, и она не стала дожидаться помощи лакея. – Кэмден-плейс, пожалуйста! – крикнула она первому попавшемуся кучеру, забралась внутрь и всхлипнула от облегчения, наконец оставшись наедине с собой. Но не успела дверца закрыться, как кто-то ее распахнул. Там стоял Сомерсет, придерживая рукой дверцу, которую норовил захлопнуть ветер. Он был без плаща, волосы потемнели от влаги, грудь учащенно вздымалась, словно от бега. – У вас все хорошо? – требовательно спросил он. Что оставалось сказать, кроме правды? – Нет, – ответила Элиза срывающимся голосом. – Все нехорошо. Снаружи донесся приглушенный вопрос кучера, и вдруг Сомерсет забрался в коляску, сел напротив Элизы и захлопнул дверцу. Экипаж тронулся с места. – Если позволите мне объяснить… – начал Сомерсет. – Во время званого ужина вы обратились ко мне в таких выражениях, – перебила Элиза, – что я подумала: романтические отношения между нами невозможны. – Тогда я вспылил, о чем глубоко сожалею, – торопливо сказал Сомерсет, сжав ее руки. – Должен заверить вас, чувства, на которые я сослался в тот вечер, которые я пережил много лет назад при расставании с вами… они остались в прошлом. – Правда? – спросила Элиза. – Теперь я понимаю, что вами руководила чрезмерная покорность долгу, а не отсутствие силы духа. – Правда? – снова спросила Элиза.