Как всегда, Элизу поразила та искренность и легкость, с которой он говорил о столь сокровенных материях. – Они женились по любви? – спросила она. Элиза слышала эту историю от других, но знала, что не следует доверять слухам, пришедшим через четвертые, пятые руки из времен, когда она еще не родилась. – По любви с первого взгляда, если верить нашей матери, – ответил Мелвилл, тепло глядя на Элизу. – Мой отец посетил Хайдарабад в тысяча семьсот восемьдесят пятом году. Он был знаком с тамошним представителем Ост-Индской компании, и его положение беглого лорда было достаточно благонадежным, чтобы представить его ко двору. Мать никогда не рассказывала нам, как именно они познакомились. Она была младшей дочерью дивана – премьер-министра, им не было позволено приближаться друг к другу. Но я подозреваю, что устроить все помогла моя бабушка. – И тогда они поженились? – спросила Элиза. Собеседник покачал головой: – Прошло еще два года. Было необходимо убедить ее отца, кроме того, одобрить союз должен был набоб – это, скажем так, правитель. Все это время длились ухаживания. Беседовали они друг с другом сначала на персидском, который мой отец немного знал, потом он выучил урду, а она – английский. – Звучит так романтично. – Все равно злоключений было не избежать. Они всегда знали, что после смерти моего деда должны будут переселиться в Англию – к опозоренному семейному имени, поместью на грани разорения, к высшему свету, трепещущему при мысли о первой графине индийского происхождения. Но мы были счастливы, несмотря ни на что. – Они были любящими родителями? – спросила Элиза. – В высшей степени, – улыбнулся Мелвилл. – Почти каждый день они повторяли нам с Каролиной, как мы драгоценны для них. Впрочем, я был потрясен, когда, приехав в Итон, обнаружил, что такое мнение обо мне разделяет далеко не весь мир. – Там вы встретились с жестокостью? – Как и следовало ожидать, – пожал плечами Мелвилл. – Травля, обидные прозвища, меня дразнили пегим лордом и другими чрезвычайно банальными эпитетами. Похоже, он заставлял себя поддерживать легкий тон. Еще пару недель назад Элиза этого не заметила бы, но сейчас почувствовала разницу. Она отвела кисть от полотна, чтобы полностью посвятить все свое внимание собеседнику. – Мне говорили, что было бы гораздо хуже, если бы мы остались в Индии. Там среди британцев растет враждебность по отношению к таким людям, как мы. Там бы я точно не вошел в моду. Голос Мелвилла становился все более напряженным, и Элиза не удивилась, когда он сменил тему, спросив: – Что насчет ваших родителей? Они счастливы? – Полагаю, они очень подходят друг другу, – сказала Элиза, обдумав ответ. – У них общие цели и одинаковые мнения. Впрочем, я никогда не считала их особенно романтичной парой. – А вы? Особенно романтичны? Очередной возмутительно личный вопрос. Но Мелвилл и сам был откровенен с ней минуту назад, поэтому Элиза нашла, что может отплатить ему тем же. – В юности – да, была очень романтична. Едва ли желала чего-то иного, чем искренне и сильно полюбить, независимо от долга, обстоятельств, интересов семьи. – Реальность не ответила вашим ожиданиям? – Хм, ответила как нельзя более вразумительно. Другой вопрос, что я не вышла за него замуж. Она впервые заговорила о своих отношениях с Сомерсетом, пусть и не напрямую. Словно опасаясь, что она замкнется в себе, собеседник поспешно задал следующий вопрос: – Как получилось, что у вас возникла к нему сердечная склонность? – О… – Элиза улыбнулась при одной этой мысли. – Не могу сказать точно, когда это началось. В момент нашей встречи, полагаю. Он сказал, что я красива. – И? – «И»? Уверяю вас, этого было достаточно, чтобы я его заметила. Может, вы, милорд, и привыкли утопать в лести, а для меня это было в новинку. И как только я его заметила, уже не могла отвернуться. Он всегда был так благороден, добр, внимателен к своим обязанностям. – Обязанности – не то слово, которое в моих представлениях связано с любовью, – заметил Мелвилл. – Я не поэт, – застенчиво откликнулась Элиза, – не знаю, как это красиво сказать. Нас свело вместе всего лишь взаимное восхищение, уважение и… и удовольствие от общества друг друга. – Я постараюсь вам помочь, – сказал Мелвилл, хлопая себя по карманам. – Сложнее всего будет найти рифму к слову «уважение». Возможно, подойдет неполная рифма – «вознаграждение», как полагаете? Жаль, что при мне нет пера. Элиза швырнула в него кусочком мелка, и Мелвилл со смехом увернулся. Не так давно подобное поведение показалось бы ей немыслимым, но когда проводишь так много времени в обществе друг друга, волей-неволей привыкаешь и позволяешь себе большее. В такие моменты она с удивлением обнаруживала, что ее радуют обстоятельства, потребовавшие отложить официальную помолвку с Сомерсетом. Если бы не эти обстоятельства, она лишилась бы не только работы над портретом, но и бесед с его героем. Каким бы невероятным это ни казалось когда-то, она уже считала Мелвилла одним из самых дорогих своих друзей. * * * Харфилд-холл 9 марта 1819 г. Дорогая Элиза, Ваше письмо шло до меня сущую вечность, и при виде Вашего почерка, не изменившегося за десять лет, я вздохнул свободнее, чем за всю прошедшую неделю. Полученный Вами заказ представляется мне очаровательным начинанием. Вспоминая милые картины, которые Вы мне когда-то показывали (а я их действи-тельно помню), я охотно верю, что они могли обворожить кого-то так же, как меня. Мне угадать, что будет изображено на картине, или это должно стать сюрпризом? Предполагаю, Кэмден-плейс или аббатство? В любом случае с нетерпением жду возможности ее увидеть. И более всего – увидеть Вас. Сейчас не могу написать больше, ибо меня призывают дела. В скором времени ожидайте более пространного послания. Всегда Ваш Оливер. Глава 18 Середина марта принесла с собой обманчивую весну. Недолгие чары солнечных лучей дурачили людей две недели подряд, подняв настроение всему городу и обратив мысли многих его обитателей на предстоящий светский сезон в Лондоне. Хотя большинство жителей Бата проводили в нем круглый год, самые состоятельные (такие как леди Хёрли и Винкворты) планировали переехать в столицу к концу месяца. Всех, казалось, вдохновляла мысль о приближающемся сезоне, но более остальных – леди Хёрли. Едва приметив Элизу и Маргарет в Галерее-бювете, она устремилась к ним, осыпала любезностями с головы до ног и пригласила на званый ужин. – Прежде чем уеду в Лондон, – тараторила она с быстротой гонца, принесшего донесение на поле боя, – я решилась устроить на следующей неделе раут с танцами, чтобы попрощаться с Батом, и вы решительно обязаны его посетить. Я настаиваю. Элиза поколебалась. – Умоляю вас, не говорите, что это сочтут неприличным, – сказала леди Хёрли. – Полноте, леди Сомерсет, прошло уже одиннадцать месяцев с начала вашего траура! Если вы не будете танцевать и покинете раут не слишком поздно, я уверена, никто не найдет ничего примечательного в том, что вы посетили скромное собрание в частной резиденции. – Право, Элиза, теперь тебе позволительно хоть немного развлечься, – поддержала ее Маргарет. Ах, была не была! Не так уж это и неприлично; в конце концов, Элизе оставался всего месяц полного траура. Наверняка Сомерсет посоветовал бы ей приятно провести время. – Мы будет счастливы вас посетить, – решилась Элиза. – Я подумывала о новом вечернем платье, и это отличный повод. – Я как раз пришла сюда от мадам Преветт и видела у нее новый рулон восхитительной черной кисеи, которая будет выглядеть божественно, – сообщила леди Хёрли. – Впрочем, я не спросила у нее, много ли еще осталось. – Тогда мы должны поспешить к модистке, прежде чем нас опередят другие вдовы, – заявила Элиза, с улыбкой представив стайку закутанных в черное женщин, бегущих по Мильсом-стрит. Но леди Хёрли пропустила ее слова мимо ушей, занятая мыслями о Мелвиллах. – Если я уговорю их прийти, вероятно, мой раут станет самым ярким событием года. Но они куда-то запропастились. Впрочем, возможно… – бросила она на Элизу лукавый взгляд, – вы быстрее успеете пригласить Мелвилла, миледи, поскольку наверняка увидите его раньше, чем я. – Не понимаю, что вы имеете в виду, – сказала Элиза. Собеседница хихикнула: – Мы все видели, как он нашептывал вам что-то во время концерта на прошлой неделе. И как вы вчера катались верхом. Очень мило. Не дожидаясь ответа, она умчалась прочь, но щеки Элизы порозовели. Днем раньше во время сеанса Элиза впала в дурное расположение духа, потому что у нее не получались уши Мелвилла, как бы старательно она их ни выписывала. Тогда он вынул из ее руки кисть и предположил, что верховая прогулка проветрит ей голову. – Сейчас? – неуверенно спросила тогда Элиза. – Только вдвоем? – Я бы предпочел, чтобы нас сопровождал грум, – заявил Мелвилл, шагая в сторону двери, чтобы Элиза могла переодеться в костюм для верховой езды. – В противном случае, подозреваю, вы предпримете попытку меня соблазнить. Вряд ли можно было назвать безоговорочно благоразумной увеселительную прогулку по сельской местности в обществе неженатого мужчины, даже если их сопровождал грум, да еще в столь необычное время – жители Бата, как правило, ездили верхом до завтрака. Но тогда Элизу, час проскакавшую по холмам, веселую, запыхавшуюся, это нисколько не волновало. Однако теперь… – Не обращай на нее внимания, – посоветовала Маргарет.