– Весьма бестактно с ее стороны испортить мне сюрприз, – легкомысленно заметила Элиза, пытаясь прочитать выражение его лица. – Я хотела, чтобы вы увидели, какой щеголихой я стала, хотела вас поразить и восхитить. – Можете не сомневаться, это известие меня поразило, – сказал Сомерсет. Он надолго задержал взгляд на лице Элизы, потом со вздохом опустился на диван, потянув собеседницу за собой. – Мне не следовало оставлять вас здесь без надзора, – добавил он, пробегая рукой по волосам. – Без надзора? – вопросила Элиза, не зная, оскорбиться ей или развеселиться. – Я не лошадь, милорд. И со мной Маргарет. – Очевидно, вы не знаете, что говорят люди, – заметил Сомерсет. – Какие люди? И что они говорят? – Моя сестра сообщает, что все сплетники Бата судачат о леди Сомерсет, которая раскатывает по сельской местности на фаэтоне, посещает рауты, играет в карты и скупает половину Мильсом-стрит. Элизу на мгновение возмутили нотки осуждения в его голосе, но она заставила себя сосредоточиться исключительно на том, что он заботится и беспокоится о ней. – Возможно, я вела себя немного экстравагантно, – согласилась она. – Но вам известно, каковы эти сплетники. И я могу тратить свое богатство как пожелаю. Вам нравятся новые цвета моих платьев? – Нравятся, – ответил Сомерсет. – Но ходят слухи, что вот уже несколько недель вы почти не расстаетесь с Мелвиллом. Что скажете на этот счет? Элиза прикусила губу. Она не могла ему солгать. Если бы он спросил, питает ли она чувства к Мелвиллу, она ответила бы правду. Но он не спросил. – Я могу объяснить, – сказала она. – Я сообщила вам, что получила заказ… должна признаться, заказ был от Мелвилла. Я писала его портрет. – Что?! – выдохнул Сомерсет. – Я писала портрет Мелвилла, – повторила Элиза. – Вот почему его так часто видели в моем обществе. И вам не следует беспо… – Элиза! – вскричал Сомерсет. – Как вы могли согласиться на такое и не известить меня? – Я вас известила, – ответила Элиза защищаясь. – Написала, что получила заказ. Кажется, тогда вы решили, что это неплохая затея. – Я подумал, что вам заказали нарисовать какие-нибудь цветы или чью-то лошадь. Мне и в голову не пришло, что речь идет о портрете! Портрет неженатого мужчины! Элиза вздрогнула. Она знала, что он будет недоволен, но не ожидала столь недвусмысленного гнева. Он с неприятной силой сжал ее руки, но потом торопливо их отпустил. – За нами присматривали, – слабо настаивала Элиза. Это было правдой, по крайней мере в самом начале. – Мисс Бальфур? – насмешливо бросил Сомерсет. – О да, дуэнья из нее грознее некуда. – Я бы просила вас, Сомерсет, не отзываться о моей кузине в таком тоне, – отчеканила Элиза с холодностью, прозвучавшей непривычно для нее самой. Одно дело, когда граф злится на нее, но она не позволит ему обижать Маргарет. Сомерсет сделал глубокий вдох. – Вы правы. Простите. Мне не следовало обвинять ни вас, ни ее. Разумеется, вина лежит на нем, только на нем. – На Мелвилле? – догадалась Элиза. – Одному Богу известно, что он наговорил, чтобы склонить вас к согласию, – пробормотал Сомерсет. – Какую паутину лжи он сплел. Это было так нелепо, что Элиза разразилась смехом. Сомерсет оскорбленно вскинул голову. – Простите, – сказала Элиза, по-прежнему улыбаясь. – Простите, но дело в том, что это совершеннейший вздор. Мелвилл ни к чему меня не склонял и не лгал. Я сама приняла решение, и, даже если вы его не одобряете, я о нем не жалею. И не понимаю, что вас так возмутило. – Вы отнеслись бы к этому иначе, – тяжело проговорил Сомерсет, – если бы услышали сведения, недавно до меня дошедшие. – Что вы имеете в виду? – спросила Элиза. Сомерсет снова провел рукой по волосам, окончательно приводя их в прискорбно растрепанное состояние. – Не уверен, что мне следует вам рассказывать. Элиза ощутила порыв раздражения. Подобные клеветнические домыслы преследовали Мелвилла всю жизнь и однозначно стали причиной того, что вскоре ему придется покинуть страну. – Вы позволяете себе такие заявления со дня вашей первой встречи с Мелвиллом, – вспылила она. – Но я до сих пор не услышала ни одного доказательства. Я полагала, что вы выше необоснованных сплетен, Сомерсет! – Вы отчитываете меня за желание вас защитить? – ощетинился он. – Я не нуждаюсь в защите от Мелвилла, – сказала Элиза. Она помолчала, сделала глубокий вдох, взяла себя в руки. На самом деле не имело никакого значения, что говорят люди, что разносит молва. Важно лишь, что думают, что чувствуют они сами. – Давайте не будем ссориться, – кротко предложила она. – Ибо какое все это имеет значение? Я вступила во второй период траура. Вы вернулись. Мы наконец можем обручиться. Сомерсет заметно смягчился. – Это правда, – сказал он. – Да, действительно. Странное напряжение, повисшее в воздухе с первого мгновения их встречи, рассеялось. Взяв Элизу за руки, Сомерсет нежно повлек ее к себе, и она потянулась к нему, пока их губы (наконец-то!) не встретились, – и вновь это было так знакомо, так естественно, что Элиза удивилась, почему они с этого не начали. Они не сразу отстранились друг от друга, но даже после этого Элиза положила голову ему на плечо и удовлетворенно вздохнула. От камина шло тепло, лежать на плече любимого было очень удобно, и внезапно она представила, как эта сцена повторяется снова и снова тысячи раз все предстоящие годы. – Когда мы обвенчаемся? – спросила она. – Надеюсь, скоро. Раньше, чем прознает моя мать. Она ощутила, как напряглось плечо Сомерсета, и подняла голову, чтобы взглянуть на него. – Не волнуйтесь, – сказала она. – Больше не в ее власти мне запретить. – Дело не в этом, – откликнулся Сомерсет. – Я непрестанно размышлял о том, как нам обустроить помолвку. – Правда? – с улыбкой перебила его Элиза. – И я полагаю, будет лучше, если вы вернетесь в Бальфур, – закончил он мысль. Элиза рассмеялась, решив, что он пошутил. Но он оставался серьезен. – Наша помолвка вызовет ажиотаж. Вы знаете, Элиза, что это так. Нам этого не избежать. – Все так, – согласилась Элиза. – Но почему это означает, что я должна вернуться в Бальфур? – Потому, что тот образ жизни, который вы вели последние несколько недель, – ровным голосом ответил Сомерсет, – уже стал поводом для сплетен. И нам надлежит отвести от вас внимание общества на некоторое время, прежде чем объявить о помолвке. – Вы так говорите, словно я куролесила по всему городу в одной нижней юбке! – возмутилась Элиза. – Уверяю вас, если бы это было на самом деле, я бы запомнила. – Рассуждайте здраво, Элиза, – по-прежнему спокойно произнес Сомерсет. – Я пытаюсь вас защитить. – Я не могу вернуться в Бальфур, – сказала она. – Что значит месяц-другой покоя, если взамен мы обретем вечное счастье? – утешил ее Сомерсет. – Мы объявим о помолвке в конце лета и осенью сможем тихо обвенчаться. – Осенью? – переспросила Элиза. Сейчас только апрель! – К этому времени ваш траур полностью завершится, – подчеркнул Сомерсет. – А вы когда планировали обвенчаться? Естественно, ей не приходило в голову, что он будет настаивать на столь строгом соблюдении традиций и приличий. Право, леди Дормер вышла замуж через год после смерти мужа, и, говоря откровенно, ее поступок до сих пор оставался предметом издевок в высшем свете, но… – А что, если… – сжала она его руки. – Оливер, что, если мы просто обвенчаемся сейчас? Вне зависимости от того, сколько мы прождем, свет отнесется неодобрительно… Что, если мы обвенчаемся и разберемся со всеми последствиями прямо сейчас? По крайней мере, мы будем вместе. Сомерсет покачал головой: – Вы знаете, что я не могу. Я не могу подвергать опасности благополучие моей семьи. Элиза воззрилась на него. Десять лет назад между ними произошел точно такой же спор. Теперь они словно разыгрывали старую пьесу, только поменялись ролями: она побуждала его к смелости, а он говорил о семейном долге. – Какое это имеет значение? – спросила она. – Разве последствия будут столь уж тяжелыми? Они не могут запретить нам, больше не могут нас разлучить, у них нет власти заставить нас… у них вообще нет никакой власти над нами. – Это будет неприлично. – Да пропади они пропадом, ваши приличия! – вскричала Элиза. – Я всю жизнь только тем и занималась, что соблюдала приличия. Довольно, больше не желаю! – Что за выражения! – отчитал ее Сомерсет. – Это совершенно на вас не похоже. Вы знаете, мы не можем сказать приличиям «пропадите пропадом». Это бросит тень на всю нашу дальнейшую жизнь. – Я не могу вернуться в Бальфур, – сказала Элиза.