– У меня нет слов, чтобы должным образом отблагодарить вас за гостеприимство, миледи, – прошептала Элиза, наклонившись к собеседнице. – Сущие пустяки, дитя мое, – откликнулась та, махнув рукой. – Надеюсь, вы получаете удовольствие? – Да, – ответила Элиза. – Впрочем, я подумала… Может, завтра поужинаем в «Королевском салуне»? Когда Элиза находилась под суровым присмотром миссис Бальфур, последняя относила «Королевский салун» на Пикадилли к тем многочисленным заведениям, приближаться к коим было строго-настрого запрещено. Но леди Хёрли показала себя совершенно другой дуэньей. На следующий же вечер они посетили одну из самых общедоступных кабинок салуна, где отменно поужинали в обществе мистера Флетчера и обильно нарумяненной кузины леди Хёрли. После означенная дама пригласила их к себе на довольно разнузданную карточную вечеринку, где Элиза и Маргарет познакомились с такими прежде таинственными для них играми, как лоо[24], фараон и вист. На следующий день вся компания и присоединившиеся к ней друзья леди Хёрли прокатились на пароходе до Маргита. А на следующий за тем день они предприняли занимательную прогулку по весенней ярмарке: облаченные в свои самые неприметные наряды, смешались в толпе как с весьма респектабельными, так и с весьма нереспектабельными торговцами, поглазели на аттракционы. Теперь при появлении Элизы в обществе на нее устремляли больше взглядов, чем допускало благоразумие. По Лондону поползли слухи о том, какой фривольной стала леди Сомерсет, с каждым днем уменьшалось количество приглашений на великосветские сборища. Однако она решила, что готова заплатить эту цену. Ибо, заливаясь смехом в кабинке за ужином, мило кокетничая с толпой джентльменов или выпивая слишком много пунша в опере, она могла притвориться на несколько блаженных мгновений, что уже не тоскует по человеку, получившему плату за то, чтобы уничтожить ее. За день до открытия выставки, когда Элиза исчерпала все возможности подобного рода, когда не осталось ни одного заведения, где они бы еще не развлеклись, она предложила отправиться на бал-маскарад в Воксхолл-Гарденс. Это предложение заставило призадуматься даже леди Хёрли. Танцевальные ассамблеи такого сорта считались в высшем свете увеселением безобразным и вульгарным. – Эти балы, возможно, не слишком приличны, – предупредила она, но Элизу ее замечание не обескуражило. Чем возмутительнее забава, тем легче отвлечься. А чем легче отвлечься, тем проще на время забыть о зияющей в душе ране. Леди Хёрли позволила себя уговорить, и тем вечером они отправились на бал в ее карете. Элиза испытывала скорее усталость, нежели восторг, но что поделаешь… эти несколько недель выдались весьма утомительными. – Сегодня утром я получила письмо от Каролины, – ни с того ни с сего заявила Маргарет. Сердце Элизы пустилось вскачь. – Неужели? – проронила она, изо всех сил изображая равнодушие. – Они прибыли в Лондон, – объявила кузина. – На один день, а потом отправятся в Дувр, чтобы отплыть во Францию. Мелвилл тоже едет в Париж. – Понятно, – откликнулась Элиза таким тоном, словно ей сообщили, что шляпы с украшениями из фруктов вернулись в моду. – Он хочет с тобой встретиться, – не унималась Маргарет. – Хочет объясниться. Леди Хёрли переводила взгляд с Маргарет на Элизу и обратно. – Все это прекрасно, но я не хочу его видеть, – сурово отрезала Элиза. – Одному Богу известно, какую новую ложь он успел состряпать, времени у него было предостаточно. – А тебе не кажется, что было бы проще поговорить с ним, вместо того чтобы старательно отвлекаться от своих переживаний? – спросила Маргарет. – Нет, не кажется. – Элиза… – Нет, Маргарет. Нет. Они уже подъезжали к Воксхолл-Гарденс и, заслышав звуки музыки, приготовились веселиться. Элиза наклонилась к окну больше из желания прекратить разговор с Маргарет, чем по любой другой причине. И все же при взгляде на сады, простиравшиеся на многие акры, извилистые дорожки, освещенные тысячей золотых фонариков, сотни людей, фланирующих среди павильонов и палаток, в груди Элизы поднялось искреннее воодушевление. Она обернулась к Маргарет, самому близкому своему другу во всем мире, и замерла на мгновение при мысли о том, как несказанно ей повезло родиться кузиной этого чудесного создания. – «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом»? – спросила она. Маргарет улыбнулась, глаза ее сияли. – Конечно, – согласилась она. – Бесподобно! – прочувствованно сказал мистер Флетчер. Они надели маски и завернулись в домино. Под этими короткими плащами подруги были одеты в вечерние наряды: Маргарет в платье из красивого синего шелка, а Элиза в великолепное, зеленое с бронзовым оттенком, творение мадам Преветт. Элизе было очень и очень рано позволять себе такой цвет, но это не имело значения, ведь она скроется за маской. Возможно, леди Сомерсет еще носила траур, но на сегодняшний бал пришла просто Элиза. Выбравшись из кареты, они немедленно погрузились в море музыки и веселья, громкие голоса и еще более громкий смех. Присутствующие разговаривали между собой на множестве языков и со множеством акцентов, к чему Элиза не привыкла. За пределами замкнутого на себе бомонда существовало огромное разнообразие классов и наций, бывшее для нее в новинку. Такого Лондона она прежде не видела, и он был великолепен. Сначала они зашли в кабинку, подкрепили силы простым ужином из ветчины, булочек и пирожных с кремом, запивая все это кларетом. А затем отправились в ротонду, чтобы влиться в сверкающую, кружащуюся толчею танца. Там Элиза поняла, почему бомонд считал балы-маскарады столь непотребным развлечением. Манеры присутствующих были во всех отношениях гораздо более вольными, чем она привыкла: танцоры перебрасывались непристойными остротами; сжимали руки друг друга крепче и держали их ниже, чем допускалось в великосветском бальном зале; молодые вертопрахи то и дело затевали потасовки из-за воображаемых обид; пунш лился рекой, и гости поглощали его самозабвенно. Пожалуй, это был самый упоительный вечер в жизни Элизы, и, чувствуя себя в безопасности под присмотром доверенных друзей, она танцевала кадрили, котильоны, контрданс за контрдансом, смеясь, стараясь поспевать за музыкой и без разбора меняя партнеров. Когда начался первый вальс, он немедленно перерос в столпотворение. Никогда прежде Элиза не прижималась к партнеру так близко и не кружилась так стремительно. Слишком увлеченная танцевальными па, она смеялась и не обращала внимания, даже не смотрела на своих партнеров. В кои-то веки ее не одолевали раздумья, и это было таким облегчением, что она почти впала в эйфорию, едва ли заботясь о том, чьи руки подхватывают ее, ведя по танцевальной площадке. Мужчина в черном домино, потом мужчина в красном, потом в пурпурном, и наконец ее перехватил партнер более грациозный, чем все предыдущие. Партнер, который не просто взял ее за руку, прижав ладонь к ладони, но непринужденно переплел ее пальцы со своими. Подняв голову, Элиза заглянула в темно-карие глаза с крапинками на радужках, крапинками, неуловимо отливающими золотом. Глаза, которые она узнала бы из тысяч и тысяч. Глава 29 Элиза смотрела в глаза Мелвилла, улыбка соскользнула с ее лица, а сердце забилось чаще. Остальные танцоры менялись парами, но Мелвилл, скрывающийся за простыми черными домино и маской, крепче прижал к себе Элизу, отказываясь отпускать ее в толпу, и она следовала за ним слепо, машинально, в то время как в голове ее кружился свой танец. Что здесь делает Мелвилл? Блаженное безрассудство последних нескольких минут окончательно испарилось, и ее одолевали противоположные чувства. Она радовалась встрече с ним – и жалела, что он здесь; она хотела услышать его голос – и не желала с ним разговаривать. Наконец звуки скрипок умолкли. Танцующие пары остановились, отступили на шаг, присели в реверансах или склонились в поклонах. Тогда Мелвилл отпустил ее, неохотно и медленно снимая ладонь с ее талии. Элиза сделала два поспешных шага назад. Чтобы обрести хоть малейшую возможность мыслить ясно, ей было необходимо установить некоторую дистанцию. Мелвилл молча протянул ей руку. Элиза надолго замерла, колеблясь между двумя половинками самой себя, но приняла приглашение – у нее оставалось слишком много вопросов. Мелвилл бережно провел ее сквозь толпу танцоров и зевак и остановился только в тот момент, когда они вышли на сравнительно тихую, освещенную фонарями тропинку. Мимо пробежала хихикающая парочка, явно торопясь предаться утехам. Элиза выдернула руку из пальцев Мелвилла. – Откуда вы узнали, что мы приедем сюда? – спросила она. – От мисс Бальфур, – ответил он. – Она прислала Каролине мальчика с запиской… и мы пришли. – Я приехала в Лондон, чтобы убежать подальше от вас. – Я знаю. Но я… я имею право объяснить свои поступки. Не смогу покинуть Англию, пока не сделаю этого. Он подвел Элизу к окруженной деревьями каменной скамье, и они сели. – Когда ко мне обратились Селуины, – заговорил Мелвилл без предисловия и так торопливо, словно боялся, что их могут прервать в любой момент, – я был в отчаянии. До этого я неделями колесил по всей стране, пытаясь убедить какого-нибудь богача стать моим покровителем. В день нашей с вами встречи я как раз возвращался после бесплодных поисков. Никто не захотел ссориться с Паулетом. Я считал, что моя карьера окончена, надежды разбиты, что мы с Каро отныне приговорены к существованию на обочине света, а Элдерли неизбежно обратится в руины. Элиза ожесточила свое сердце, подавив шевельнувшееся в ней сочувствие. Он ведь писатель, ему ничего не стоит трогательно изложить свою сказку. – Когда Селуин объяснил, чего хочет, – Мелвилл заговорил немного медленнее (поведать эту часть истории было непросто), – его предложение не показалось мне таким уж подлым. Вы уже меня заинтересовали, и в его устах это прозвучало так, будто я всего-то и должен, что… продолжить. Искать вашего общества, флиртовать и, да, возможно, немного подталкивать вас к легким нарушениям приличий… Но только для того, чтобы помешать вашему сближению с Сомерсетом. Я понятия не имел, что таким образом ставлю под угрозу ваше наследство. Селуин сказал, это нужно только для того, чтобы воспрепятствовать вашему союзу с Сомерсетом, и я был счастлив перейти ему дорогу. Я всегда считал, что он вас не заслуживает. Да, такими речами Селуины могли бы кого угодно обвести вокруг пальца, это было вполне в их духе, но… – А вы хоть раз задумались, какой вред, возможно, причиняете мне? – спросила Элиза. – Репутация леди – вещь хрупкая. Мелвилл помешкал с ответом, Элиза пристально наблюдала за ним. – Довольно долго не задумывался, – признался он. – Сам я никогда не мог существенно повлиять на собственную дурную славу, она существует вне зависимости от моих поступков. В итоге я научился не осуждать себя за то, чем не в силах управлять. Если сплетники распространяют враки о нас с вами… что же, наверное, я решил, что вина за это ложится на них самих. Теперь он делал паузы между словами, как если бы каждое следующее давалось ему не без труда, и это могло означать, что он изо всех сил старается говорить честно. Наперекор собственному желанию Элиза немного смягчилась. Она наблюдала сама, как шепотки, слухи, предубеждения сопровождали Мелвилла с того момента, как нога его ступила в Бат, задолго до его знакомства с Селуинами. – И только когда вы раскрыли правду об оговорке в завещании, я понял, что Селуины крутили мной, как им вздумается, – тягостно продолжил Мелвилл. – Я разорвал соглашение в тот же день, клянусь. Он поднял голову и поймал взгляд Элизы. В его глазах были отчетливо видны тоска и страдание. – А потом, в тот вечер, когда мы танцевали, я уяснил… – Что уяснили? – спросила Элиза, затаив дыхание. – Что причина, по которой я искал вашего общества, причина, по которой меня так расстроило известие о вашей помолвке, не имела никакого отношения к Селуинам. Дело было в том, что я вас полюбил. Элиза опустила голову, прижала ладони ко лбу. Неужели она слышит от него такие слова?! Слова одновременно чудесные и мучительные. Она ощутила, как рука Мелвилла нежно легла ей на спину, и в этом было утешение… Насколько было бы легче поверить ему, принять его поддержку, но… – Откуда мне знать, что вы говорите правду? – спросила она, выпрямляясь. – Я не вынесу, если вы снова меня одурачите. Вы лгали мне множество раз, так часто, так уверенно и так убедительно… и я усомнилась во многом, с тех пор как… – Элиза, взгляните на меня! Мелвилл стянул маску, чтобы Элиза смогла увидеть его лицо, и схватил ее за руки: – В том, что происходило между нами, между вами и мной, я не солгал ни словом. Когда мы говорили о наших мечтах, семьях, о наших жизнях, я не лгал. Я вам клянусь! – Но Сомерсет утверждал, что вы не разорвали соглашение, пока это не сделал он, – сказала Элиза. – Он солгал. – Но… – Я люблю вас, – не дал договорить ей Мелвилл. – И все, чего я от вас жду, – это ответ на вопрос: мои чувства взаимны? Элиза помолчала, затем оттолкнула его руки: – Какое вы имеете право выставлять подобные требования? Это вы должны ответить на мои вопросы.