Вы просили записать мои воспоминания о дне свадьбы. Я делаю это при помощи жены, но прошу простить за отсутствие сколько-нибудь сносного стиля, потому как литератор, боюсь, из меня аховый. История, придуманная Аланом Конвеем, сильно отличается от той, что произошла в «Бранлоу-Холле» в 2008 году, так что сомневаюсь, будет ли Вам какой-либо прок от моих записок, но в то же время не помешает изложить факты, по крайней мере такими, какими я их запомнил. Вам, вероятно, интересно будет узнать, как Эйден и моя дочь познакомились, и я, пожалуй, начну отсюда, поскольку считаю, что это тоже важная часть истории. В начале августа 2005 года Сесили находилась в Лондоне и подумывала о том, чтобы уйти из отеля. Я, кажется, уже упоминал (и мне больно говорить об этом), но они с сестрой всегда не слишком ладили. Прошу, не спешите делать отсюда выводы. Две девочки, растущие вместе, часто ссорятся из-за музыки, одежды, бойфрендов и тому подобного, и мои дочери не исключение. Лиза вечно твердила, что Сесили наша любимица, но это не так: мы одинаково любим обеих. Так вот, когда наши девочки выросли, то они стали вместе работать в отеле. Предполагалось, что мы с Полин со временем полностью передадим управление в руки дочерей, но отношения у них никак не складывались. Между ними постоянно происходили трения. Не хочу вдаваться в подробности, потому как это все не более чем досадные мелочи, но в результате Сесили решила пойти своим путем: покинуть Суффолк и попытать счастья в большом городе. Мы предложили купить ей квартиру в Лондоне. Это может показаться экстравагантным, но мы и прежде подумывали об этом. Нам нравится посещать спектакли и концерты, и в далекой перспективе приобретение недвижимости оправдало бы себя с экономической точки зрения. Вот почему Сесили и поехала в столицу. Ей приглянулась квартира в Восточном Лондоне, и так получилось, что агентом, который должен был показать покупательнице недвижимость, оказался Эйден. Искра между ними проскочила сразу. Он был на пару лет моложе Сесили, но выказал себя с лучшей стороны. Ему удалось скопить достаточно денег, чтобы приобрести собственную квартиру на Эджвер-роуд, около станции метро «Марбл-Арч». Неплохо для молодого человека двадцати с небольшим лет, пусть это всего лишь однушка. Из разговора Сесили узнала, что сегодня у агента день рождения, и приложила все усилия, чтобы пойти с ним на вечеринку и познакомиться с его друзьями. Это очень похоже на Сесили. Она любит брать быка за рога. По ее словам, она сразу почувствовала расположение к Эйдену, поскольку поняла, что они совместимы. Вскоре с ним познакомились и мы, и он нам очень понравился. Честно говоря, Эйден оказал нам большую услугу, поскольку сам он настолько же хотел покинуть столицу, насколько Сесили рвалась туда. Ему удалось убедить ее остаться в «Бранлоу-Холле». Лондон Эйден не любил и полагал, что Сесили там жить тоже не понравится, но они сохранили его квартиру, просто на всякий случай, если вдруг надумают сбежать из Суффолка. Но, к слову сказать, после его появления отношения Сесили с Лизой резко улучшились. Теперь их стало двое против одного: Эйден придал Сесили уверенности. Кстати, прилагаю несколько снимков дочери. Вы могли видеть фотографии Сесили в газетах, но там она мало похожа на себя. Она красивая девушка. Очень напоминает свою мать в том же возрасте. Эйден и Сесили перебрались в Бранлоу-коттедж за шесть месяцев до свадьбы. Там жила Лиза, но мы уговорили ее переехать в принадлежащую нам квартиру в Вудбридже. Это имело смысл, особенно когда появилась Роксана. Эйден взял на себя пиар-вопросы. Готовил буклеты, пресс-релизы, рекламные объявления, специальные события. И замечательно справлялся. Именно тогда мы с Полин поняли, что можем с чистой совестью удалиться на покой. Лиза тоже проделывает огромную работу. Вопреки ее собственным словам, я не думаю, что она невзлюбила Эйдена. В глубине души я надеялся, что, глядя на семейное счастье сестры, Лиза и сама задумается о замужестве. Теперь перейдем к главному. Итак, 15 июня 2008 года. Свадебный уик-энд. Я заново пережил каждую его минуту, подробно вспомнив обо всех проблемах, вставших на нашем пути. А их оказалось немало. Все началось еще в четверг, с разборок с подрядчиками, взявшимися установить шатер. Представители фирмы сообщили по телефону, что у них сломался грузовик, а потому шатер задержится — самое жалкое оправдание, какое мне приходилось слышать. В общем, прибыл шатер только в пятницу после обеда, и нам пришлось буквально из кожи вон лезть, чтобы установить его вовремя. Сесили пребывала в отчаянии, потому что одна из подружек невесты слегла с жестоким гриппом, а она сама потеряла ручку, которую я специально ради торжественного случая одолжил у знакомого антиквара. Это был «Монблан 342» 1956 года выпуска, с золотым пером: воистину дивная вещица, в оригинальном футляре и никогда не бывшая в употреблении. Я тогда не на шутку рассердился, хотя дочери ничего не сказал. Мне так хотелось, чтобы ручка была при ней в день свадьбы, потому как это было одновременно нечто старое, нечто новое, нечто взятое взаймы и нечто синее[7]. Лиза непоколебимо уверена, что ручку стащил Штефан. Он шнырял по дому, перенося вещи, а ручка просто лежала на столе. Я упомянул о ней в разговоре с полицейскими, но пропажу так и не нашли. В итоге Сесили пришлось обойтись парой монет, брошкой Полин и лентой. Что еще сказать? Сесили всю неделю мучилась бессонницей. Нервы сдали. Поэтому накануне свадьбы я дал дочери таблетку диазепама. Она сперва не хотела ее принимать, но Эйден и Полин уговорили: дескать, надо выспаться, нельзя же выглядеть на торжественной церемонии словно зомби! В такой важный день она должна быть самой красивой и прекрасно себя чувствовать. Ну, хотя бы с погодой нам повезло. Пятница выдалась просто шикарной. В кои-то веки метеорологи не подвели. Начали прибывать гости. Шатер установили-таки, и мы все наконец с облегчением выдохнули. Когда Фрэнк Пэррис в четверг вечером заселялся в «Бранлоу-Холл», меня в отеле не было. Я в то время находился дома в Саутуолде. Я видел Пэрриса мельком в пятницу рано утром, когда приехал в гостиницу. Он как раз садился в такси. Я успел разглядеть, что одет Пэррис был в тонкий желтовато-коричневый свитер и белые брюки. Волосы у него были серебристые и волнистые, как у мальчика на той картине Милле[8], если Вы понимаете, о чем я. Самое интересное, мне уже тогда подумалось, что с этим постояльцем у нас возникнут проблемы. Легко заявлять такое задним числом, после того, что случилось, скажете Вы, но я обратил внимание, что Пэррис ругается с таксистом, регулярно обслуживающим наш отель. Этот таксист очень ответственный человек, и опоздал-то он всего на пару минут, поэтому у меня возникло такое чувство, будто туча на солнце набежала. По моему мнению, и я не побоюсь это утверждать, Фрэнк Пэррис и Алан Конвей были одного поля ягоды. В пятницу состоялась вечеринка для обслуживающего персонала. Нам хотелось отблагодарить сотрудников за тяжелую работу, да и на следующий день им, разумеется, предстояло много дел, так что время было подходящим. Проходила вечеринка у плавательного бассейна. Вечер выдался замечательный, разве что немного душноватый. Подавали игристое вино, канапе, джин «Пиммз». Сесили произнесла речь, поблагодарив каждого лично, и все восприняли это очень тепло. Полагаю, Вам захочется узнать, кто присутствовал на вечеринке. Ну, по сути, был весь обслуживающий персонал, включая Антона, нашего шеф-повара. Лайонел, Наташа, Уильям (это садовник), Сесили, Эйден, Лиза, Полин, я и, разумеется, Штефан. Из членов семьи я пригласил очень немногих, но, помнится, пришел брат Полин. И еще мать Эйдена, очень милая женщина, заглянула на десять минут, прежде чем пойти спать. Так что это было, скорее, мероприятие из жизни отеля, нежели часть свадебных торжеств. Если хотите, могу прислать Вам полный список участников, но в общей сложности их насчитывалось человек двадцать пять. Теперь нужно подробно рассказать Вам про Штефана Кодреску. И я, пожалуй, начну с того, что, вопреки всему приключившемуся, всегда симпатизировал ему. Мне он показался тихим, трудолюбивым, вежливым, и, откровенно говоря, у меня складывалось такое впечатление, что парень был благодарен нам за предоставленный шанс. Сесили полностью разделяла мою точку зрения. Как Вам известно, она довольно энергично встала на его защиту, по крайней мере вначале, и испытала жуткое разочарование, когда Штефан сознался в убийстве. Только у Лизы имелись сомнения на его счет. Моя старшая дочь была убеждена, что Кодреску промышлял мелкими кражами, и, как ни печально, приходится признать, что в итоге Лиза оказалась права. Хотел бы я, чтобы мы вовремя к ней прислушались и избавились от Штефана намного раньше, но теперь жалеть об этом бессмысленно. Стоит отметить, что накануне, в четверг, Лиза вызвала Штефана к себе в кабинет и уведомила его об увольнении. Так что ко времени вечеринки у бассейна Штефан уже знал, что ему предстоит уйти. Кстати говоря, мы выплатили ему щедрое пособие в размере трехмесячной зарплаты, так что смерть от голода парню уж точно не грозила. Однако это, я имею в виду известие об увольнении, в значительной степени объясняет последующие события. Тем вечером Штефан изрядно выпил. Лайонел, менеджер спа-корпуса, проводил его до комнаты. Вполне возможно, что к тому времени у Кодреску уже созрело решение компенсировать утрату заработка кражей у гостей отеля. Этого я не знаю. Как не знаю и того, почему Лиза решила действовать за два дня до свадьбы. Стоило подобрать более удобное время. Прежде чем перейти к следующей теме, хочу сообщить еще одну деталь насчет вечеринки. Дерек Эндикот на нее не пришел. Он в тот вечер вообще пребывал в странном настроении. Я попытался поговорить с ночным администратором, но он был погружен в себя, как если бы получил дурную весть. Мне следовало сообщить Вам об этом прежде, но я вспомнил эту подробность только сейчас, когда принялся все записывать. Полин еще сказала, что вид у Дерека такой, словно он вдруг призрака увидел! Дерек дежурил той ночью. Мы с женой ушли домой где-то в половине одиннадцатого. Согласно данным полиции, Фрэнка Пэрриса убили некоторое время спустя после полуночи — на него напали с молотком в номере двенадцать, где он остановился. Мы об этом узнали намного позже. Я и Полин приехали в отель на следующее утро, в день свадьбы нашей дочери, в десять часов. Мы с гостями выпили кофе, церемония проходила в розарии, расположенном с южной стороны дома, за низкой изгородью. Состоялась она ровно в полдень, ее проводил чиновник-регистратор из Муниципального совета графства Суффолк. Обед начался без пятнадцати час в шатре, где сто десять гостей разместились за восемью столами. Меню было изысканное. Тайский салат из киноа и кешью, затем тушеный лосось, а на десерт — белые персиковые печенья с миндальным кремом. Я сильно волновался, потому что мне предстояло произносить речь, а с выступлениями на публике у меня не очень. Но дело обернулось так, что говорить мне не пришлось. Как и всем прочим. О том, что стряслась беда, я догадался, услышав доносящиеся из отеля крики. Ткань приглушала звуки, но было ясно, что стряслось нечто из ряда вон выходящее. В шатер вбежала Хелен, которая служила у нас тогда старшей горничной. Женщина она была спокойная и ответственная, не из тех, кто будет поднимать шум по пустякам. Но тут я сразу сообразил, что Хелен не на шутку взволнована. Сначала у меня мелькнула мысль, что в отеле начался пожар — другого разумного объяснения не находилось. И старшая горничная не поспешила меня разубедить. Хелен попросила меня срочно пойти с ней, и хотя как раз подавали первую перемену блюд, я понял, что у меня нет выбора. Наташа ждала снаружи и была в ужасном состоянии: белая как простыня, по щекам бегут слезы. Именно она обнаружила тело, и зрелище это было кошмарное. Фрэнк Пэррис в одной пижаме лежал поверх одеяла, а не под ним, голова его была размозжена до неузнаваемости. Повсюду кровь, осколки костей, ошметки мозгов и все такое. В общем, жуть. Хелен уже вызвала полицию, и совершенно правильно сделала, но это, само собой разумеется, означало немедленный конец всем свадебным увеселениям. И действительно, мы еще разговаривали за порогом шатра, а до меня уже доносился вой сирен полицейских машин, сворачивающих с трассы А12. То, что происходило далее, почти не поддается описанию. В считаные минуты идеальная английская свадьба превратилась в полный бардак. Подкатили четыре полицейские машины, и вскоре территорию отеля заполонило не менее дюжины детективов, фотографов и криминалистов. Первой на место преступления прибыла инспектор Джейн Криган. Должен сказать, она очень хорошо справилась со своей задачей. Некоторые гости, стремясь узнать, что происходит, вышли из шатра. Инспектор препроводила всех обратно, а потом сама зашла внутрь и вкратце сообщила о том, что случилось. Она вела себя крайне деликатно, но факты сводились к тому, что свадебные торжества окончены, а расходиться никому нельзя. Минуту назад эти люди были гостями на бракосочетании, теперь же стали потенциальными подозреваемыми или, по крайней мере, свидетелями, а шатер превратился в огромный загон. Больше всех пострадали, ясное дело, Эйден и Сесили. У молодоженов был забронирован номер в Лондоне, а на следующий день они должны были вылететь на Антигуа, где их ждал медовый месяц. Я переговорил с мисс Криган, прося отпустить молодых. Объяснил ей, что они никоим образом не связаны с убийством и даже не были знакомы с Фрэнком Пэррисом. Ну, если не считать краткой встречи накануне, разумеется. Однако это не дало результата. В итоге мы вернули деньги через страховую компанию, и позже новобрачные провели пару недель на Карибах, однако тем не менее едва ли это можно счесть удачным началом семейной жизни. Признаться, в глубине души я до сих пор сожалею, что Наташа не заглянула в номер 12 немного позже. Быть может, Эйден и Сесили успели бы уехать прежде, чем обнаружили труп. Наташа приступила к работе в половине девятого и миновала номер 12 по пути в крыло «Мунфлауэр». Горничная уверяет, что в это время на двери висела табличка «Не беспокоить», и она решила пока не заходить в комнату. Когда Наташа вернулась после часа дня, таблички не было. Ее потом нашли в мусорной корзине дальше по коридору. Полицию это удивило. Разумеется, Штефан Кодреску мог повесить табличку на дверь номера, чтобы содеянное им не обнаружили как можно дольше, но, если подумать, в этом не было никакого резона, да и зачем ему понадобилось снимать ее позже? Сам Штефан отрицал, что прикасался к табличке, но полиция нашла на ней отпечатки его пальцев, а также следы крови Фрэнка Пэрриса, так что парень очевидно лгал. Если честно, это обстоятельство до сих пор не дает мне покоя, поскольку я не нахожу в нем смысла. Табличка висела на двери в половине десятого, а в час дня оказалась в мусорной корзине. Как это можно объяснить? Кто-то обнаружил тело и счел нужным спрятать его на три с половиной часа? Штефану потребовалось вернуться в комнату? В конечном счете полиция пришла к выводу, что Наташа ошиблась. С ней, к несчастью, вы поговорить не сможете: она уехала обратно в Эстонию, и я понятия не имею, как ее найти. Еще я слышал, что Хелен умерла несколько лет назад. У нее был рак груди. Возможно, инспектор Криган сумеет помочь. Что до Штефана, то в день свадьбы он не показывался. Видимо, страдал от похмелья. Когда я увидел Кодреску, он держался угрюмо и был в плохом настроении. В туалете вестибюля забился унитаз, и Штефан не слишком обрадовался, когда ему пришлось его прочищать. Как вы понимаете, моим долгом было говорить правду, а потому я сообщил полицейским, что вид у парня был такой, будто он полночи не спал. У него имелся универсальный ключ, подходящий ко всем дверям, так что проникнуть в номер двенадцать ему было просто. И выглядел Штефан в точности так, как человек, который только что совершил ужасное преступление и ждет возмездия. Надеюсь, это Вам поможет. По-прежнему жду Ваших соображений по книге. Что до другой Вашей просьбы, то будьте любезны сообщить мне банковские реквизиты Вашего партнера, и я охотно перечислю ему аванс в счет обговоренной нами суммы. Скажем, 2500 фунтов? С наилучшими пожеланиями, Лоуренс Трехерн P. S. Гостя, за которым изначально был забронирован номер 12, звали Джордж Сондерс. Он прежде был директором средней школы «Бромсуэлл-Гроув» и в тот раз приезжал в Суффолк на встречу с выпускниками. Л. Т. К письму прилагались две фотографии Сесили, обе сделанные в день ее свадьбы. Лоуренс описал дочь как красавицу. Разумеется, мог ли отец, да еще в такой особенный момент, использовать другой эпитет? Однако, на мой взгляд, он был не вполне справедлив. На девушке было белоснежное свадебное платье, медальон из платины или белого золота с выгравированным на нем сердечком, стрелой и тремя звездами. Светлые от природы волосы безукоризненно уложены в стиле, заставившем меня вспомнить про Грейс Келли. Сесили смотрела мимо камеры, как если бы видела где-то там вдалеке счастье, предначертанное для нее судьбой. И тем не менее имелось в ее внешности что-то неизбывно заурядное. Мне искренне не хочется быть жестокой. Она была привлекательной молодой женщиной. Все в этой фотографии наводило меня на мысль, что Сесили принадлежала к числу людей, которых я рада была бы иметь в числе своих знакомых. Таких обычно называют славными, но… Наверное, я хочу сказать, что легко могла представить ее заполняющей налоговую декларацию, занимающейся стиркой или прополкой в саду, но никак не раскатывающей по горному серпантину в Монако в пятидесятые годы прошлого века на «астон-мартине» со складной крышей. Я закрыла ноутбук и направилась обратно к машине. Мне еще предстояло добраться до Лондона, а потом по Северной окружной дороге — до Ледброк-Гроув. Крейг Эндрюс обещал быть дома к четырем, чтобы встретить меня, а я хотела принять душ и переодеться перед ужином в «Le Caprice». Теперь я понимаю, что мне следовало тщательно обдумать прочитанное. Как выяснилось впоследствии, в электронном письме Лоуренса содержалось множество ответов на загадки. Просто я пока еще их не видела. Ледброк-Гроув В бытность редактором мне нравилось бывать в гостях у писателей, смотреть, где живут и работают наши авторы. Мне хотелось знать, какие книги стоят у них на полках и какие картины висят на стенах, идеальный ли порядок на их письменных столах или же те представляют собой поле боя, усеянное листочками с заметками и отброшенными идеями. И поэтому меня всегда раздражало, что самый успешный из наших авторов, Алан Конвей, ни разу не пригласил редактора в претенциозное недоразумение под названием «Эбби-Грейндж» (он переименовал свою усадьбу в честь рассказа Артура Конан Дойла). Я побывала в доме только после смерти его хозяина. Не уверена, что следует изучать историю жизни литератора, чтобы правильно оценить его творчество. Возьмем, к примеру, Диккенса. Будем ли мы сильнее наслаждаться «Оливером Твистом», зная, что писатель сам в детстве был уличным сорванцом и работал в Лондоне на фабрике по производству ваксы вместе с мальчиком, которого звали Феджин? Или же, допустим, будет ли довлеть над нами осознание того, как дурно обращался сам Диккенс со своей первой женой, при знакомстве с созданными им женскими персонажами? Литературные фестивали, которые теперь регулярно проводятся по всей стране, превратили писателей в шоуменов и отворили дверь в их личную жизнь, а дверь эту, как мне частенько кажется, стоит держать закрытой. На мой взгляд, лучше судить об авторах по их произведениям, а не наоборот. Но редактировать книгу — это не просто читать ее, здесь нужен иной опыт. Данный процесс подразумевает взаимодействие, и я всегда видела частью своей задачи влезть писателю в голову, разделить с ним процесс творчества. Романы вполне можно сочинять в уединении, но их создатели до определенной степени подвержены воздействию окружающей среды, и я давно поняла, что чем больше знаю об авторах, тем успешнее помогу им достигнуть цели. Я как-то раз навещала Крейга Эндрюса, когда редактировала самый первый его роман. У него был дом с тремя спальнями на тихой улочке, с парковочным местом и обилием зелени. Цокольный этаж он переоборудовал под просторную кухню и столовую с выходом во внутренний дворик через стеклянную дверь. Первый этаж занимали кабинет (он же библиотека) и гостиная с большим телевизором на стене и пианино. Спальни располагались на следующих двух этажах. Подруг у Крейга имелось множество, однако женат он никогда не был, так что обстановка отражала исключительно его собственный вкус: дорого, но неброско. В комнатах повсюду были книги: сотнями громоздились они на полках, притулившихся где можно и нельзя, и нелишним будет напомнить, что библиофил не может быть совсем уж плохим человеком. Может показаться странным, что писатель, работающий в криминальном жанре и подробно описывающий насилие и тюремный быт, способен питать слабость к романтической поэзии и французским акварелям. Однако главное, что восхищало меня в творчестве Эндрюса, — это элегантный слог, органично сочетавшийся с достоверностью. Крейга открыла я. По меньшей мере я поверила порекомендовавшему его молодому агенту, а когда прочла рукопись, то сразу подписала с ним контракт на две книги. Первый роман должен был называться «Жизнь без зеркал», и название это восходило к восхитительной цитате Маргарет Этвуд: «Жить в тюрьме — это жить без зеркал. Жить без зеркал — это жить без себя». И это стало первым, что я поменяла. Книга была хорошо написана, но название показалось мне некоммерческим, да и Крейг явно не был заинтересован в продажах, которые, увы, диктуют закон на этой территории. «Тюремное время» звучало грубее, но было лаконичным, резким и хорошо смотрелось на обложке. Как сообщил мне в электронном письме автор, с тех пор он использовал слово «время» для каждой своей новой книги. Крейг встретил меня на пороге, одетый в привычную футболку, джинсы и, как я отметила, босиком. Мне кажется, что любой человек, посвятивший двадцать лет работе в банковской системе, заслужил право ходить без галстука или носков. Эндрюсу, как мне помнилось из биографии, было сорок четыре года. Однако выглядел он моложе, возможно, потому, что регулярно посещал фитнес-клуб. Лицо у него было симпатичное, из тех, которые, будучи помещенными на обложку, помогают продавать книги. — Сьюзен! Ну до чего же я рад вас видеть! — Хозяин дома расцеловал меня в обе щеки. — Давайте помогу с сумкой. Входите. Он проводил меня в уютную комнату на верхнем этаже. Комната была мансардного типа, с окнами, выходящими на муниципальный сад за домом, — определенно шаг вперед по сравнению с отелем «Премьер инн». При ней имелась ванная комната с душем, из которого вода хлещет во всех направлениях, и Крейг предложил мне ополоснуться и переодеться с дороги, а он пока поставит чайник. Вечером нам обоим предстояло уйти: ему в театр, а мне на ужин с Джеймсом Тейлором. — Я дам вам вторые ключи и покажу, где холодильник, так что вы и без меня прекрасно обойдетесь, — заверил Эндрюс. Встреча получилась приятной — напоминание о жизни, которую я ухитрилась разрушить, ввязавшись в историю с Аланом Конвеем. Расстегнув сумку, я достала одежду, включая купленные в Вудбридже обновки. Я уложила их туда, прежде чем выйти из машины: не годилось объявляться под дверью у Крейга обвешанной пакетами, словно я только что с распродажи. И тем не менее, выкладывая вещи на кровать, я чувствовала себя несколько неуютно. То было чувство, которое часто возникает у меня, когда приходится ночевать в чужих домах: ощущение пересеченной границы, вторжения. Отчасти поэтому я не захотела пожить у Кэти. Неужели, спрашивала я себя, я и в самом деле приехала сюда из соображений экономии, чтобы не оплачивать пару суток пребывания в дешевой гостинице? Нет. Ответ неправильный. Крейг пригласил меня, и я не видела причины отказываться. Это гораздо приятнее, чем быть самой по себе. Но в то же время, позвонив Эндрюсу, я определенно испытывала угрызения совести, и теперь, глядя на свой ноутбук, тоже лежащий на постели, прекрасно понимала почему. Я обручена с Андреасом. Пусть мы и отложили свадьбу, но не отказались от нее навсегда. Колечко с бриллиантом вернулось в ювелирный магазин, однако есть ведь и другие кольца. Так что, спрашивается, я делаю в доме у мужчины, с которым едва знакома? Тем более, что мужчина этот богат, холост и примерно моего возраста. Андреасу я, между прочим, об этом визите и словом не обмолвилась. А если бы он сам вдруг улизнул к какой-нибудь афинской красотке, то как бы я к этому отнеслась? Что почувствовала бы? Разумеется, между нами ничего быть не может, напомнила я себе. Крейг никогда не выказывал ко мне интереса, как и я к нему. Но эти соображения слабо помогали, пока я стояла под душем, попутно наслаждаясь напором воды, о каком на Крите нам приходилось только мечтать. Я чувствовала себя голой во всех смыслах. Мне не давала покоя мысль, не правильнее ли будет позвонить Андреасу по «Фейстайм» и рассказать о том, где я. По крайней мере, это исключит всякий намек на измену. Я тут по делу. Отрабатываю десять тысяч фунтов, которые целиком уйдут на нужды нашего отеля. С учетом разницы во времени на Крите должно быть восемь часов — время ужина для гостей, тогда как местные предпочитают садиться за стол значительно позднее. Возможно, Андреас помогает сейчас на кухне. Или приглядывает за баром. Он ведь должен был уже прочитать мое электронное письмо! Почему до сих пор не вызвал меня по «Фейстайм»? Когда я собралась уходить, ноутбук по-прежнему с укоризной смотрел на меня. Я решила выждать еще день, прежде чем написать Андреасу снова. Крейг ждал меня внизу, и было невежливо томить его слишком долго. И быть может, я не хотела разговаривать с Андреасом. Это ему требовалось поговорить со мной. Я надела коктейльное платье, а к нему — пару простых серебряных сережек, купленных на Крите. Добавила в виде последнего штриха капельку духов на запястье и спустилась по лестнице. — Шикарно выглядите. — Когда я вошла в кухню, Крейг выключил плиту и налил кипятку в стеклянный заварочный чайник: не какой-нибудь там пакетик, а самые настоящие листья. Он сменил футболку на рубашку с длинным рукавом. И надел носки, а заодно и ботинки. — Чай из Шри-Ланки, — пояснил он. — В феврале я был там на фестивале в Галле. — И как все прошло? — Чудесно. Если не считать того, что авторов, которые не нравятся местным властям, имеют тенденцию сажать в тюрьму. Мне следовало быть осмотрительнее. — Он поставил на стол две чашки и блюдца. — Что касается тюрьмы… Вы уже связались со Штефаном Кодреску? — Да, но он мне пока еще не ответил. — Так что все-таки происходит? Я рассказала ему всю историю: про написанную Аланом книгу, про визит Лоуренса и Полин Трехерн на Крит, про исчезновение Сесили. Я по мере сил старалась, чтобы это не походило на приключенческий роман, где я выступаю в роли отважной главной героини, преследующей убийцу. Откровенно говоря, мне не давали покоя слова, сказанные Ричардом Локком в Мартлшем-Хит: «Вы преспокойненько сидели у себя в издательстве и позволяли вашему „золотому перу“ превратить это все в глупую сказку». Сесили Трехерн, мать маленькой девочки, отправилась на прогулку с собакой и бесследно пропала. Вполне возможно, что это связано с убийством Фрэнка Пэрриса, которое произошло восемь лет назад. Ну чем не сюжет для детективного романа? Проще простого придать этим двум событиям видимость всего лишь интригующих происшествий. Но я не за этим сюда приехала. Я не Аттикус Пюнд. Моя задача, как я пояснила Эндрюсу, заключается в том, чтобы прочесть книгу и попытаться разглядеть в ней то, что способно помочь. — Насколько близко вы знали Алана Конвея? — спросил Крейг.