— Что же, это способно заставить вас иначе взглянуть на вещи, — негромко сказал он. — Возможно, я все-таки окажусь прав. Он вручил улику Пюнду. Листок был смят. Это письмо выбросили, не закончив. 13 февраля Ах, мой милый, милый! Не могу и дальше жить во лжи. Просто не могу. Нам нужно быть храбрыми и изменить наконец свою судьбу: сообщить всему миру правду о том, что мы значим друг для друга… — У Мелиссы Джеймс был роман на стороне, и она хотела вычеркнуть Фрэнсиса Пендлтона из своей жизни. — Крол снова взял письмо. — Можете вы предложить иное объяснение? — Соглашусь с вами, что эта улика, по внешним признакам, выглядит бесспорной. — Пюнд кивнул. — Но даже если и так, старший инспектор, нам предстоит выяснить еще одно важное обстоятельство, прежде чем дело можно будет счесть закрытым. — Какое же? — Мелисса Джеймс изменяла мужу. Это вполне очевидно. Вот только с кем? Глава 14 Бей и беги Что ты здесь делаешь? — спросил доктор Коллинз. — Вообще-то, тебя дожидаюсь, — ответил Элджернон. Войдя в кухню Черч-Лодж, Коллинз обнаружил шурина, сидящего за столом и покуривающего сигарету. Саманта помогала викарию готовиться к очередной службе и забрала с собой детей. Ей нравилось, когда они проводили время с ней в церкви. Миссис Митчелл должна была прийти убираться только после обеда. Доктор Коллинз полагал, что находится в доме один. Элджернона Марша он недолюбливал. Ему было достаточно хорошо известно о его делишках в прошлом и настоящем, и он не радовался визитам шурина. Но в этом, как и во многом другом, уступал Саманте, обладавшей более мягким и отходчивым характером. Леонарду никак не удавалось убедить жену в том, что от Элджернона исходят одни только неприятности, с самого его рождения. Их родители были, надо полагать, провидцами. Они нарекли сына именем, подходящим злодею из мелодрамы, и парень как раз таким и стал. Сейчас при виде шурина доктор Коллинз ощутил приступ раздражения. Эти двое представляли собой в некотором смысле полную противоположность. Леонард пятнадцать лет работал врачом, сначала в Слау, потом в Тоули, возился с пациентами сутками напролет за плату, которой едва хватало на содержание жены и двоих детей. И никогда не жаловался. Медицина была его призванием — даже во время войны он нес службу в рядах Королевского армейского медкорпуса. Элджернон, разумеется, пороху не нюхал, протирал штаны за бумажной работой в Уайтхолле. И вообще, Марш со своими дорогими костюмами, французской машиной, мутными бизнес-схемами, наверняка придуманными исключительно ради его собственной выгоды, олицетворял новое поколение, вовлекающее страну в эру эгоизма и гедонизма. Даже манера, в какой Элджернон сидел за столом — за его, Коллинза, столом, — наполняя комнату клубами табачного дыма, выглядела преднамеренно вызывающей. Между прочим, он его к себе в дом не приглашал. Шурин приехал сюда как гость, а теперь ведет себя здесь словно хозяин. — Не понял? Ждешь меня? — переспросил доктор Коллинз. Ради Саманты он старался сохранять вежливость. — Да. Полагаю, нам стоит немного потолковать. — Не представляю, о чем нам с тобой можно беседовать, да и в любом случае вынужден тебя разочаровать: меня ждут в кабинете истории болезни. — Подождут, я так думаю. — Боюсь, что нет. — Садись, Леонард. Нам нужно поговорить. Это была не просьба, а угроза. Что-то в голосе шурина и его улыбочке предупредило доктора Коллинза, что уходить не стоит. И он подчинился, хотя и весьма неохотно, заняв место за столом. — Ну хорошо, уделю тебе пару минут. — Спасибо. — В очередной раз Элджернону удалось вложить в слово интонацию, совершенно искажающую его смысл. Его глаза безжалостно впились в сидящего напротив зятя. — В чем дело, Элджернон? Я в самом деле не… — А вот в чем. Марш вынул из кармана листок бумаги и развернул его. Коллинз с первого взгляда узнал письмо, которое прислали Саманте из адвокатской конторы «Паркер энд Бентли» в Лондоне. Шурин разложил его на столе между ними. — Где ты это взял? — в ярости воскликнул доктор. — Рылся в моем столе? Да как ты посмел? — Ничего не хочешь мне рассказать? Дорогая тетушка Джойс откинула галоши в Нью-Йорке, оставив Саманте… сколько именно? Как понимаю, именно поэтому вы ездили вчера в Лондон. — Это тебя не касается. — Очень даже касается, Леонард. Я родной брат Саманты, если ты вдруг забыл. И в свое время тоже жил у старой кошелки. — Она ничего не завещала тебе, Элджернон. Ей не нравился твой образ жизни. И если на то пошло, мне он тоже не по душе. Не важно, сколько оставила тетя: ты из ее денег не получишь ни пенни. — Это Саманта так говорит? — Да. — Наверняка с твоей подачи! Как подсказывает память, Саманта всегда питала ко мне слабость. По крайней мере до тех пор, пока не вышла за тебя. Готов биться об заклад, что сестренка поделится со мной свалившимся на нее наследством. Сколько там всего, говоришь? — Ничего я не говорил. — Ладно. Я сам навел кое-какие справки и выяснил, что Харлан Гудис заработал кучу денег в рекламном бизнесе. Приятели сообщили, что речь может идти примерно о миллионе монет. — Чего ты хочешь, Элджернон? — Доктор Коллинз смотрел на шурина с нескрываемым презрением. — Думаю, что половина наследства будет справедливой долей. Коллинз уставился на него, потом резко хохотнул: — Да ты никак спятил? — Значит, ты не согласен со мной поделиться? — Об этом и речи быть не может. Деньги завещали не тебе, а моей жене. Это было особое пожелание вашей тети, чтобы ее племянничку ничего не досталось, и, если Саманта внемлет моему совету, то, унаследовав состояние, она вообще перестанет иметь с тобой дело. — Она ведь прислушивается к твоему мнению, так? — Да. — Хорошо. Значит, тебе удастся убедить жену в обратном. — С чего бы мне вдруг это делать? — А с того, что я знаю про тебя, Леонард, кое-что такое, чем ты вряд ли захочешь поделиться с Самантой или с кем-либо еще. Доктор Коллинз почувствовал себя так, словно бы ему отвесили пощечину. — О чем ты говоришь? — Ты действительно хочешь, чтобы я это озвучил? — Ты никак пытаешься шантажировать меня? — Да, пытаюсь. И заметь, у меня неплохо получается. — Элджернон наклонился ближе к собеседнику. — Давай просто назовем это… недостатком профессионализма по отношению к определенным пациентам. — Я категорически опровергаю все, на что ты намекаешь. Я никогда не совершал ничего дурного, и твои жалкие попытки дискредитировать меня закончатся лишь тем, что тебя посадят в тюрьму, и поделом. — Саманта может не согласиться с подобной трактовкой фактов. — Не впутывай сюда мою жену! Доктор Коллинз готов был вскочить с места и накинуться на противника, но разговор прервался в связи с появлением на подъездной дорожке даже не одной, а сразу двух машин. В первой прибыли Аттикус Пюнд и старший инспектор Крол. Во второй ехали полицейские в мундирах. Элджернон встал и выглянул из окна. — Похоже, нам придется на некоторое время отложить нашу приятную беседу, — процедил он и потянулся было за письмом, но Коллинз успел схватить бумагу раньше. — Мы оба понимаем, о чем идет речь, — продолжил Марш. — Пятьдесят на пятьдесят. Я согласен пока держать язык за зубами. При условии, что ты пообещаешь испробовать все свое очарование и силу убеждения на Саманте. Времени у тебя мало. В дверь позвонили. Доктор Коллинз пристально посмотрел на Элджернона Марша. Потом встал и пошел встречать гостей. Старший инспектор Крол сразу почуял неладное. Доктор, обычно на редкость спокойный и обходительный, был явно встревожен, причем не только вторжением в свое жилище такого множества служителей закона.