С лязгом отперев старый облупленный сейф, я вытащил на свет новенькую шлифмашинку. Вайткус тихонько рассмеялся. – Верю, – сказал он, – что ты поставишь на колеса этот металлолом! – Да куда он денется! – фыркнул я, разматывая провод. – Главное, я хочу не просто отремонтировать «Ижа», а так его обновить, чтобы у спецов глаза на лоб полезли! И электронный впрыск сюда воткну вместо карбюратора, и электронное зажигание, и даже электроподъемники для стекол установлю! – Гидроусилитель бы еще, – подхватил начальник НТТМ, – замки поменять обязательно… И круиз-контроль для полного счастья! – Сделаем! – Я включил верезжащий инструмент, и абразивный диск жадно въелся в искореженный металл. Двумя часами позже Первомайск, улица Киевская Бес выполнил все указания в точности – ровно в пятнадцать ноль-ноль положил свою записку-отчет в указанную ячейку на вокзале и покинул камеру хранения, изо всех сил стараясь не оглядываться, не высматривать «наружку». Ему даже в голову не пришло подозревать суетливую старушенцию, хлопотавшую рядом, в маленьком зале ожидания. Бабка в ужасном пальто, замотанная в яркий платок, суетилась, беспокойно переставляя с места на место пухлый чемодан и большую потертую сумку, копалась, пересчитывая мелочь в кошельке, охала, бесконечно проверяя, на месте ли билет… Несерьезная бабуся. Полчаса спустя старушка, чью роль блестяще отыграла Наташа Верченко, доложила, что человек, схожий с приметами Степана Вакарчука, изъял послание Бессмертнова, ознакомился с ним – и оставил в ячейке пятьдесят рублей. Машина закрутилась, пришла в движение. Слабые токи разбежались по проводам, отзываясь телефонными звонками в Николаеве, Киеве и Москве. Множество людей шерстило трудовые книжки и личные дела, задавало наводящие вопросы и получало уклончивые ответы. Информация по «дяде Степе» копилась быстро, обещая сделать тощую папку пухлой. «Дублерка» заехала в больничный дворик, и Ершов притормозил у баклаборатории. – Начали, Гриша, – отрывисто сказала Марина, покидая машину. Ее напарник чуть-чуть задержался, чтобы успеть стереть с губ глуповатую улыбку – Исаева использовала уменьшительное от сурового «Григорий»! Звучит почти ласково… – Накинь халат, – сказал он, расправляя и встряхивая белое одеяние. – Да, не помешает… Нам сюда. Придерживая наброшенный халат, Марина открыла тугую дверь на пружине и вошла в больничное здание, пропахшее лекарствами и хлоркой. В тесных коридорах первого этажа толпились люди, занимая очередь в рентген-кабинет или на физиопроцедуры. На беленых стенах, до половины закрашенных в жуткий зеленый, висели самодельные плакатики, пугающие пациентов диабетом, гипертонией и прочими хворями. За дверью с краткой табличкой «ЭКГ» ожидал своего выхода младший лейтенант Вальцев, настолько походивший на Миху, что Исаева даже вздрогнула. Лукич, который сочетал с должностью аналитика способности гримера, поработал на славу – черный паричок лег на голову младлея как собственная прическа, закрывая уши и почти касаясь плеч, а искусственная горбинка придала лицу Вальцева немного хищное, даже зловещее выражение – недаром всех колдунов в мультиках рисуют с ястребиными носами. – Похо-ож… – уважительно протянула Марина. – Правда? – немножко нервно отреагировал младлей. – Правда-правда! – Максим, поспокойней, – сказал Ершов. – Тебе только показаться нужно, и все. Да и не факт, что он вообще придет! – Волнуюсь! – Вальцев развел руками. – Будто мне на сцене выступать. Вот же ж… А точно похож? – Точно, – насмешливо стрельнула глазами Исаева. – Губы только тонковаты. – А я их масочкой! – Младлей стал неумело завязывать узелки, закинув руки за голову. – Дай я завяжу! – не выдержала Марина. Затянув узелок, она сказала: – И пусть он услышит твой голос. – Вот такой? – прогнусавил Вальцев. – Нет, это как-то чересчур, полегче надо. И чуток сиплости. С минуту порепетировав, Максим добился нужного звучания. «Режиссер» осталась довольной. – Марина… – задумчиво проговорил Григорий. – А не сыграть ли мне роль второго плана? Для убедительности? – Давай! – оживился Вальцев. – А то одному как-то… – Ну, попробуй… – сказала Исаева неуверенно. – Я быстро! – подхватился Ершов. Ему хватило минуты, чтобы натянуть белый халат и шапочку. Фонендоскоп на шею, зеркальце на лоб… Чем не терапевт? – Ну все, ждем. – А если он пойдет на контакт? – повязка чуть приглушала голос Вальцева. – Мы же обговорили все темы с утра! – Марина сказала это мягко, но с явным оттенком нетерпения. – Да нет, я помню… – стушевался Максим. – Просто… Резко, с противным дребезгом зазвонил телефон. Исаева схватила трубку первой, опережая Вальцева. – Алло? – Объект движется по улице Жданова к больнице. – Понятно. Продолжайте наблюдение. – Есть! Положив трубку, Марина скомандовала: – Готовность раз! Макс, дуй в вестибюль. А мне лучше исчезнуть. Ершов кивнул и отворил дверь, придерживая для Марины. Вернувшись к машине, Исаева юркнула внутрь, тут же включая рацию. Зашипело, и молодой голос произнес: – Два-три-семь, Два-три-семь, ответьте Два-три-пятому. Дайте вашу точную настроечку. – Два-три-пять, мы на Жданова, – с ленцой отозвался эфир. – Ориентир – угол Тракторной… У зеленого «жигуля» – остановка… У нас выход объекта, он скоро будет на точке! – Вызываю Два-три-пятого. Груз приняли. Зеленые «Жигули» отъезжают. – Два-три-седьмому. Принять под НН уходящий «жигуль»… – Все, дуй к Максу, – приказала Марина. – Дую! – Григорий быстро отвернулся, чтобы скрыть счастливую улыбку. Вечер того же дня Первомайск, улица Дзержинского Из гаража я возвращался изрядно взопревшим. С непривычки ломило спину – пришлось потягать железяки с чугуняками, зато мастерская стала больше походить на Центр НТТМ. Шагал я быстро, не оглядываясь, а у меня еще и привычка полезная выработалась – чуток изменять внешность. Губы свои – авторы любовных романов обожают называть такие чувственными – я сжимал поплотнее, чтобы выглядели тонкими, а глаза опускал или щурил. Шмыгнув в подъезд, по привычке полез в почтовый ящик, обнаружил белеющий листок – это было извещение. Револий Михайлович прислал бандероль! Развернувшись, как по команде «кругом!», я дунул к почтамту. Полчаса до закрытия! Паспорт мой лежал дома, но комсомольский билет со мной, а по нему даже переводы можно получать, если до пятидесяти рублей. На почте было светло и пусто, жующая пирожок тетка быстренько выдала мне увесистую коробочку и вывесила табличку «Закрыто». Успел! Обратно я топал неторопливо, дыша свежим воздухом. Двинулся наискосок через площадь и сам не заметил, что все больше склоняюсь к «военному дому». «Я только посмотреть!» – заверил себя и шмыгнул в калитку. На заснеженный двор ложились уютные четырехугольники теплого домашнего света. За Наташкиным окном на втором этаже тоже горела лампа – абажур рассеивал розовый накал, прогоняя нежилую холодную тьму. Успокоенно кивнув, я повернул к дому родному – и припустил бегом. Дом встретил меня размеренным бытом, теплом и ладом. Мама возилась на кухне, Настя устроилась там же и делала уроки, а папа оккупировал диван в зале, читая свои любимые газеты-толстушки. Опустив «Неделю», он добродушно оскалился. – Привет ударникам труда! Кататься скоро будем? – Еще немного, еще чуть-чуть… – прокряхтел я, стаскивая ботинки. – Уф-ф! Запарился… Болезненное нетерпение подгоняло меня, я будто бы все еще бежал, торопился жить. Приходилось то и дело осаживать вечно спешащую натуру, поступая ей назло, хотя подчас и против своих желаний. Повертевшись под душем, я вытерся насухо и переоделся в чистое. Со всеми вместе, сдерживая невнятные порывы, налопался жарким, да с маринованными помидорчиками, и лишь затем вскрыл бандероль. В коробке лежали десять дискет и дисковод!