— Очень здоровые и честные отношения. — Если не считать допросов, то так и есть. — Раз не нравятся допросы, может, не стоило затевать перемещение указателя? Когда я произношу последние слова, Миллер уже стоит снаружи, однако он наклоняется и, прежде чем захлопнуть дверь, заявляет: — Я никому не проболтаюсь, что ты была соучастницей преступления, если пообещаешь не рассказывать историю с дорожным знаком. — Купи мне новые шлепанцы, и я вообще забуду про сегодняшний день. Парень ухмыляется, будто я сказала что-то забавное, и говорит: — Мой бумажник внутри. Пойдем. Само собой, это была шутка. И уже тем более я не собиралась брать у него деньги после того, как увидела состояние дома. Однако во время поездки мы выработали определенный саркастичный стиль общения, и если я сейчас откажусь от оплаты, то это может прозвучать как оскорбление. Я совсем не против подразнить его, но по-настоящему обидеть уж точно не хочу. Кроме того, возражать поздно, так как Миллер уже на полпути к дому. Я оставляю обувь в машине, не желая запачкать дегтем крыльцо, и босиком поднимаюсь по скрипучим ступенькам. Увидев подгнившую доску, я перешагиваю через нее. Миллер замечает мой маневр. Когда мы заходим в дом, он оставляет свою измазанную дегтем обувь рядом с дверью. Внутри жилье находится в гораздо лучшем состоянии. Везде чисто и прибрано. Однако обстановку не меняли, наверное, с шестидесятых годов. Мебель совсем старая. Оранжевый войлочный диван, накрытый самодельным пледом, громоздится у одной из стен. Два зеленых громоздких кресла стоят друг напротив друга. Они выглядят очень устаревшими, словно купили их в середине прошлого столетия. Складывается ощущение, что мебель не меняли с момента приобретения, задолго до рождения Миллера. Единственный предмет, выглядящий новым, это мягкое кресло с откидывающейся спинкой напротив телевизора. Однако сидящий в нем человек еще старее, чем все в доме. Мне видны лишь часть профиля и лысеющая макушка, а немногие оставшиеся на голове волосы совсем седые. Мужчина храпит. В комнате удушающая жара. Пожалуй, здесь даже горячее, чем снаружи. Воздух, который едва достигает легких, обжигает и пахнет поджаренным беконом. Окно в гостиной открыто, а по бокам стоят два работающих вентилятора, направленные на спящего. Должно быть, он — дедушка Миллера. Слишком стар для отца. Парень тем временем пересекает комнату и направляется дальше по коридору. На меня начинает по-настоящему давить тот факт, что я намерена забрать его деньги. Это была шутка. Теперь все выглядит как демонстрация моего характера далеко не с лучшей стороны. Когда мы добираемся до его спальни, Миллер оставляет дверь открытой, но я остаюсь в коридоре. Из комнаты до меня доносится теплый ветерок, который приносит облегчение, играя с прядями моих волос. Я осматриваю помещение. Оно тоже не такое ветхое, как дом снаружи. Вплотную к дальней стене стоит широкая кровать. Миллер на ней спит. Прямо там, ворочаясь на тех белых простынях. Я с трудом отвожу взгляд и смотрю на висящий над изголовьем постер The Beatles. Интересно, это Адамс такой фанат старой музыки или плакат повесили в шестидесятых годах, вместе с остальной мебелью? Дом такой старый, что не удивлюсь, если раньше здесь была спальня его дедушки, когда тот был подростком. Но тут мое внимание привлекает фотокамера на комоде. Совсем недешевая. А рядом лежат несколько объективов. Подобный набор вызвал бы зависть у любого профессионала. — Любишь делать снимки? — Да. — Миллер перехватывает мой взгляд. Затем открывает верхний ящик комода. — Но моя настоящая страсть — это кино. Поэтому и собираюсь стать режиссером. — Он искоса смотрит на мою реакцию. — Убил бы за возможность учиться в Техасском университете, но вряд ли для меня там найдется стипендия, так что придется идти в государственный колледж. Я думала, что тогда в машине он просто издевался, но теперь его комната убеждает меня в обратном. Возле кровати возвышается стопка книг. Название верхней гласит «Как делается кино», автор некая Сидни Люмет. Я прохожу, беру пособие и пролистываю. — Какая ты любопытная, — с гримасой передразнивает меня Миллер. Я неодобрительно вздыхаю и возвращаю книгу на место. — А в колледже есть режиссерский факультет? — Нет, но он может быть первой ступенькой в образовании, которое приведет к заведению с таким подразделением. — Парень качает головой и подходит ближе, сжимая в пальцах десять доларов. — В супермаркете такие шлепанцы стоят пятерку. Шикуй! Я замираю в нерешительности, не желая брать деньги. Видя мои колебания, Миллер неодобрительно закатывает глаза, а затем засовывает купюру в передний левый карман моих джинсов. — Дом действительно развалина, но я не нищий. Забирай. Я через силу сглатываю. Его пальцы побывали в моем кармане. Я до сих пор чувствую прикосновение, словно он их и не вытаскивал. Я откашливаюсь и выдавливаю улыбку. — Приятно иметь с тобой дело. — Правда? Выглядишь ты чертовски виноватой, — парень недоверчиво склонил голову к плечу. Обычно я гораздо лучше использую свой актерский талант. Ненавижу сама себя. Подхожу к двери, несмотря на жгучее желание чуть лучше рассмотреть спальню. — Я и чувство вины? Не смеши. Из-за твоей выходки моя обувь испорчена. Так что с тебя причитается. — Я выхожу из комнаты и направляюсь к выходу, но он неожиданно решает проводить меня. Но, дойдя до гостиной, я останавливаюсь: старика больше не видно. Я поворачиваю голову и замечаю его возле холодильника на кухне. Он открывает бутылку с водой и отпивает, с любопытством глядя на меня. Миллер обходит меня и спрашивает: — Ты уже выпил таблетки, дедуль? Он называет его дедулей. Это так мило. Мужчина пристально смотрит на внука и презрительно закатывает глаза. — Я принимаю лекарство каждый божий день с тех пор, как твоя бабушка уехала. Я не инвалид. — Пока, — язвительно замечает Адамс. — И потом, бабушка не уезжала. Она умерла от сердечного приступа. — Так или иначе, она меня бросила. Миллер оглядывается, подмигивает мне. Не уверена, к чему относится этот жест. Может, он просто пытается смягчить эффект от поведения и внешности пожилого родственника, который выглядит точь-в-точь как Мистер Небберкрякер[2]. Я начинаю понимать, откуда взялась саркастическая манера общаться у его внука. — Ты просто зануда, — ворчит дедуля Миллера. — Ставлю двадцатку, что переживу и тебя, и все ваше поколение номинантов на премию Дарвина. Адамс лишь хохочет в ответ. — Осторожнее, дед. Из тебя рвется язвительность. — Это ты поосторожнее. А то я вижу перед собой изменщика, — незамедлительно наносит ответный удар старик. Миллера его слова совершенно не задевают, а вот мне становится неловко. — Осторожнее, дедуля. Твои варикозные вены набухли. Старший Адамс швыряет крышку от бутылки во внука и попадает тому по щеке. — Я вычеркиваю тебя из завещания. — Да пожалуйста. Сам повторяешь, что единственная ценность, которая у тебя есть, — это воздух. — Значит, он тебе в наследство не достанется, — пожимает мужчина плечами. Я наконец не выдерживаю и смеюсь. Хотя до последнего не была уверена в благодушности их перепалки. Миллер подбирает крышку с пола и крутит ее в руках. Затем машет в мою сторону. — Это Клара Грант. Моя подруга из школы. Подруга? Ну хорошо. Я улыбаюсь старшему Адамсу. — Приятно познакомиться. — Клара Грант? — переспрашивает он, наклоняя голову к плечу и рассматривая меня. Я киваю. — Когда Миллеру было шесть лет, он наделал лужу в штаны, до смерти испугавшись слива в общественном туалете. Мой новый друг издает тихий стон и открывает входную дверь, выразительно глядя на меня. — И ведь я знал, что не следует впускать тебя внутрь. — С этими словами он жестом приглашает меня на выход, но я и не думаю покидать дом. — Не уверена, что готова уйти, — смеясь, комментирую я. — Я бы не отказалась услышать еще несколько подобных историй. — У меня их полно, — заверяет дедуля. — Вот, эта точно тебе понравится. Есть видео того момента, когда пятнадцатилетний внучек устроил в школе… — Дед! — резко прерывает Миллер. — Иди лучше вздремни. Прошло уже по крайней мере пять минут с твоего последнего отдыха. — Раздраженный парень хватает меня за руку и буквально вытаскивает за собой из дома, хлопая дверью. — Подожди. Что произошло, когда тебе было пятнадцать? — спрашиваю я, в надежде узнать подробности. Миллер отрицательно машет головой, выглядя слегка смущенным. — Ничего особенного. Он любит нести небылицы. — Нет, уходишь от ответа. Я хочу услышать продолжение, — ухмыляюсь я. — Этого никогда не будет. Никогда, слышишь? — Парень кладет ладонь мне на плечо и подталкивает к крыльцу.