– Я же не раб и не невольник. Чего-то надо? – Надо. Но дело такое, не простое. – Ты говори, а я уж решу, простое или нет. – Надо в Сююр-Таш неприметного человечка по приезде послать. – Зачем? – До русского посольства. Чтобы передал, пусть посол, Афанасий Нагой, пришлет сюда, в Кафу, кого-нибудь. А то согласится мурза Басыр продать невольников, а я такой суммы и в жизни не видел. Тогда же все делать быстро надо будет. Да и вы новости привезете. Не мотаться же мне из Кафы в Сююр-Таш и обратно по каждому случаю? Татарин задумался. Затем проговорил: – Человечка-то найти нетрудно, только станут ли с ним говорить на посольском подворье? – Скажет от Мацека, станут. Но твой человек должен быть очень осторожным. Наверняка за нашим подворьем смотрят недруги. – То понятно. Хоп, Михайло, сделаю, что ты просишь. – Сделай, и я хорошо заплачу тебе. – О том мог и не говорить. Все? – Все! – Поехал. – Курбан повернул коня и повел его рысью по улице. Из сада во двор вышли Ризван и Хусам. Они несли корзину спелых, крупных яблок. – О, Михайло, – воскликнул хозяин подворья, – встал уже? Как чувствуешь себя? – Салам, Ризван, салам, Хусам! А насчет здоровья, то здоров. – Курбан, что ли, приезжал? – Видели? – Пыль на улице от коня. И от наших ворот. – Да, Курбан. Велел передать приветствие и пожелания здоровья. – Благодарю. Но еще Курбан наверняка передал и новости? – Передал и новости, но тебя они не касаются, друг. – Ну и ладно. Ирада от соседки придет, чал – верблюжье молоко – принесет, трапезничать будем. – Хорошо, – кивнул Михайло и прошел в свою комнату. Встал на колени перед образами, помолился. Он просил Бога о том, чтобы помог освободить невольников, а боле о том, чтобы Алена с Петрушей благополучно доехали до Москвы. Помолившись и закрыв занавеской образа, присел на скамью. Подумал, где сейчас может находиться отряд Тугая. По расчетам выходило, что за Перекоп уже вышли. Дале Муравский шлях. До конца по нему поведет Осип или свернет на Изюмский, дабы сократить путь? Но все одно отряду предстояло идти по степи, дорогой, которую и дорогой назвать нельзя, шлях был вытоптан на сотни сажень в ширину, и только далее высокая трава. Селений по пути мало, но они есть, как и небольшие рощи. Ближе к истоку реки Оскол пойдут редкие леса. Севернее они будут все чаще и больше. Там уже и поселений более, и постоялые дворы. Но до них недели две продвижения под палящим солнцем. Это все пусть, и жара, и солнцепек, лишь бы лихие люди не налетели ордой большой. Ратники у Тугая добрые, стойкие, да немного их… Размышления Бордака прервал Хусам. Он пришел сказать, что завтрак готов. Трапезничать Михайло ушел в сад. Ему томиться еще на подворье Ризвана до среды, если не более, и это вынужденное безделье с думами об Алене измотает хлеще любого похода. Но время не остановить. Медленно, иногда невыносимо медленно, но прошел понедельник, за ним вторник, наступила среда. Бордак с утра устроился на топчане внутреннего двора, откуда были видны ворота. Он ждал. Сегодня может появиться гонец помощника мурзы Басыра. Курбан в свите Азата, наверное, уже в Бахчисарае, послал ли он человека в Сююр-Таш? Коли обещал, пошлет. На Курбана можно положиться. На улице раздался топот копыт, и он весь напрягся. – Салам! – крикнул подъехавший всадник. – Салам! – ответил Бордак. – Кто тут литвин? – Я. – Не похож что-то, боле на русского. – Русские бороду носят. – Ее можно и сбрить, и отрастить. – Ты так и будешь пустое говорить или к делу перейдешь? Ведь не случайно заехал. – Не случайно, – кивнул татарин и потребовал: – Назовись… литвин. – Наперво ты ответствуй, кто такой. – Я гонец Камиль-аги, знаешь такого? – развернув коня, ответил татарин. – Знаю. Я – Бордак Михайло. – Говорю же, русский, да ладно. Камиль-ага передал, что мурза Басыр готов тебя принять после вечернего намаза. – Хорошо. Где мурза готов принять меня? – Ты будь тут, я подъеду, провожу. – Хоп, договорились. Всадник крикнул, сжал коленями бока молодого скакуна и галопом пошел по улице. – Кто это был? – вышел из дома Ризван. – Гонец помощника Басыра-мурзы. – К тебе? – Если бы к тебе, я позвал бы. – Это так. Я поеду на рынок, не напрягайся, не на «площадь слез», на обычный рынок, продуктов куплю. – Ты волен делать что угодно. – Если что потребуется, обращайся к Хусаму. – Добро. – Чувствуешь-то себя хорошо? – Хорошо. – Ну и ладно. День пролетел быстро. Как солнце склонилось к закату, с минаретов начали кричать муэдзины, созывая правоверных на молитву. Еще через некоторое время, когда сумерки окутали город, появился гонец Камиля. Бордак был готов к приему. Чистая одежда под литвина, рядом конь, за поясом сабля, в ножнах сабля, под рубахой объемная мошна. – Готов, Бордак? – спросил татарин. – Готов. – Выезжай. – Ты себя-то назови, а то и не ведаю, как назвать. – Зови Амином, хотя чего тебе ко мне обращаться? Провожу, и расстанемся. – Кто знает, может, еще увидимся. Бордак выехал. Хусам закрыл ворота. Вернувшийся еще до асра – предвечернего намаза – Ризван проводил взглядом московского посланника от дверей дома. – Далече ехать, Амин? – спросил Бордак. – Тебе какая разница? – вопросом на вопрос ответил гонец.