– И тебе так же. Бордак выехал на Варварку и, подъезжая к своему дому, чувствовал, как сильно бьется сердце. «С чего это вдруг? Почему так сердце бьется, почему лишился покоя, ведь не в бой же иду, а к себе домой?» – успокаивал он сам себя. Но волнение не проходило. Когда соскочил с коня и открыл створы ворот, от дома к нему бросилась Алена: – Михайло! – Не добежала, остановилась, засмущалась. – Вернулся. – Я же обещал. – То добре. – Поди ко мне, Алена. Она покорно подошла, и Михайло крепко сжал ее в своих объятиях. – Рада? – Очень рада! Он отпустил ее, и она, поправив платок, воскликнула: – Ты же, наверное, проголодался, помыться хочешь? – Не мешало бы. – Я тогда на поварню и в мыльню. – А что, Марфы с Герасимом нет? – Как же, тут оба. Появились Герасим с Марфой. Тако же радостные. – Доброго здравья тебе, Михайло Алексеич! – поклонился Герасим. – И лет долгих, в счастье и любви, – добавила Марфа. – Вам того же, дорогие вы мои. Знали бы, как соскучился. – Знамо дело. Не в слободу ездил, в Крым проклятый. Герасим забрал коня. Марфа поспешила готовить еду, а Алена занялась мыльней. Бордак помылся, помолился, потрапезничал. Сели на крыльце погутарить, но разговору помешал подъехавший всадник. – Михайло Бордак тут проживает? – спросил он через городьбу. – Тут. Ты кто? – Гонец царский. – Вот как? Погодь, – встрепенулся Бордак и вышел на улицу: – Слушаю тебя. – Государь повелел тебе ныне же, как стемнеет, быть у великокняжеского Дворца. Зайти по подземному переходу Тайницкой башни, от тебя недалеко. Стража предупреждена, проводят. Ждать государя со стороны башни у дворца. – Понял. Но когда точно подойти, ведь темно и вечером, и ночью, и утром. – После вечерни. – Ясно. Буду! – И не запаздывай, у царя окромя тебя дел немало. – Откуда тебе-то знать? – Оттуда, – бросил гонец, развернул коня и пошел к Кремлю. – Что-то случилось, Михайло? – подошла к нему Алена. – Ничего особенного. После вечерни я должен встретиться с царем. – Ой, с самим Иваном Васильевичем? – ахнула она. – Да. – Так ты такой важный вельможа? – Нет. Я не вельможа. Просто я на службе. А как вернусь, надеюсь, ты постелешь нам в одной опочивальне? – До свадьбы-то не можно, Михайло, – зардевшись, прошептала Алена. – Господь простит нас. Ибо любовь – это и есть жизнь. – Думаешь? – Уверен. Но если не желаешь… – Я постелю нам одну постель, – кивнула она и обняла Бордака. – Ну, и добре, красавица ты моя! Они вернулись к дому. Светило солнце, день погожий, думы в радости. Что еще надо человеку? Незаметно подкрался вечер. Глава четвертая На вечернюю молитву Михайло, Алена и Петруша прошли в церковь Святой Великомученицы Варвары. Служба длилась около часу, и молились люди истово. Алена не переставала удивляться такому скоплению людей, изяществу и богатству православного храма, хотя была здесь не впервые. Рядом молились и Герасим с Марфой. Когда вышли из храма, на душе было светло, а вот на улице заметно потемнело. Дул слабый, теплый еще ветерок, гнал по мостовой опавшие листья, шелестели ветвями молодые березы. Люди расходились по домам, трапезничать и спать. Русский люд ложился спать рано. Может, оттого и бегали по Москве тысячи малышей – ночь дана не только для отдыха. – Хорошо-то как, – проговорила Алена. Михайло перекрестился на храм, кивнул: – Хорошо и светло. Но что-то я Герасима с женой не вижу. – Видать, к себе подались. Когда вернулись на подворье, Герасим оказался там. Он знал о вечерней встрече Бордака в Кремле, но ни во что не вмешивался, заканчивая дела, начатые днем. А на подворье, в хозяйстве их всегда не счесть. Алена выставила трапезу. Курицу с бульоном, рыбу, хлеб и квас. Потрапезничав, Бордак вышел во двор. К нему тут же подошел Герасим, спросил: – Я тебе еще нужон, Михайло? На подворье порядок, скотину напоил, накормил. – Благодарствую, ступай домой. – Тебе до Кремля идтить, а как не возвернешься до утра? Невеста твоя, еще не привыкшая к жизни городской, бояться будет. И хотя никакой угрозы нету, да и стража службу блюдет крепче прежнего, а все одно боязно ей. – Не сидеть же тебе на подворье, покуда я не возвернусь? – Пошто нет? Похарчевничаем с Марфой, и приду, тут во дворе и дождусь. – Свою супружницу дома одну оставишь? – Ей что? Она привыкшая. – Чегой-то ты темнишь, Герасим, – пристально посмотрел на помощника Бордак. – То на улице темнеет, а я что? Я помочь желаю. Алена такая боязливая и теряется, коли кто чужой объявится. Даже обычный прохожий, интересующийся, как пройти к нужному дому. – Нет, Герасим, твой интерес в другом, – покачал головой Михайло.