– А так? – Михайло поднял саблю и резким ударом отрубил десятнику ухо. Тот вскрикнул, но, стиснув зубы, стерпел. – Не помогло, – вздохнул Бордак. – Ладно, а вот так? – И вторым ударом отсек десятнику кисть. Вот тут уж татарин заорал диким голосом. – Нет, не то отрубил, – покачал головой Михайло. – Треба лишить тебя достоинства мужского, в евнуха превратить и отпустить потом. Глядишь, какой-нибудь бек и возьмет в свой гарем. – Не делай этого! – крикнул татарин. – Я скажу, что ведаю, только побожись перед тем, что казнишь как воина, с оружием. Бордак взглянул на Парфенова, который вернулся, обойдя урочище, и сказал, что татары, кроме двух – этого, что лежит тут, и еще одного, также не из непростых, что взяли у церкви, побиты, полоняне освобождены. Погиб один мужик, остальные целы. – Княжич, у тебя есть человек, который может помочь татарину? – Пошто ему помогать, Михайло? – Обещал говорить, что ведает. – Соврет. – У нас же другой есть. – Ладно, – кивнул княжич и вызвал опричника, годов так тридцати. – Матвей! Помоги басурманину. – То треба, княжич? – Раз говорю, то треба. – Слушаюсь! – Давай! – Пока Матвей будет помогать десятнику, может, со вторым выжившим татарином поговорим? – обратился Парфенов к Бордаку. – То дело, где он? Княжич приказал доставить пленника. Подвели татарина в одеже, отличной от рядового ратника и от десятника. И не простая одежа, и не вельможная. У татарина из рассеченной брови текла кровь, но он не обращал на то внимания, зверьком озираясь вокруг. – Кто ты, пес? – спросил Бордак. Увидев изуродованного десятника, крымчак ответил: – Помощник десятника, Мазат Кабир. Был ранее десятником, но Икрам наказал за то, что девицу молодую прибил, за нее хорошо заплатили бы в Кафе. – Пошто об этом молвишь, басурман? Хочешь разозлить? – Не-е, ты спросил – я ответил. – Значит, девицу нашу убил? – Случайно. На сеновал в деревне затащил, хотел ее, а она ни в какую, ударил, получилось сильно. Не хотел убивать, хотел только телом ее владеть. – Паскуда! – воскликнул опричник Гарбуша и взглянул на княжича: – Отдай мне его, воевода, я спрошу с него за девицу несчастную и ни в чем не повинную. – Погоди покуда и помолчи. Не будет нужен – отдам. – Слово? – Пойди лучше, Зосима, передай воинам нашим встать по окраинам урочища, отряду резерва быть с бывшими невольниками. Отправив ратника, Парфенов подтолкнул Кабира к Бордаку: – Ответствуй перед ним, пес. – Мы желаем знать, где сейчас мурза Икрам и что он замышляет, – произнес Михайло. – Мурза рядом, совсем близко, но его не найти, – рассмеялся татарин. – Никто не ведает, где он с тремя десятками отборных воинов, но недалече отсюда. А что замышляет, ведает только он. – Ты хочешь лечь рядом с десятником? – Мне все равно, я сказал, что знаю. Парфенов ударил татарина, и тот упал на землю. Ратник, оказывающий помощь Менге, поднялся и сказал: – Кровь из раны остановил, но допрашивай его, боярин, быстрее, сдохнуть может. – Ты желаешь умереть, как воин, – наклонился над пленным Михайло, – и ты умрешь как воин, коли поведаешь, где мурза Икрам. – Того не ведает никто, кроме него, Мазат сказал правду. – Что он замышляет? – Также неведомо. Но как-то слышал возле шатра, когда он был еще здесь, что повеление хана и Галебея выполнит и приведет к Перекопу сотни рабов. – Пошто он послал полусотню к Марево? – Дабы заставить все дружины местного воеводы подойти к Чугуеву. – И для того послал на смерть своих ратников? – Он мурза, он вправе делать так. – Значит, ему надо, чтобы основные наши силы были у Чугуева? – Как понял, да. – А пошто оставил здесь полонян и два десятка? – Дабы охраняли рабов и были в готовности выйти туда, куда укажет его гонец. – Значит, сюда должен прибыть гонец? – Да, но коли он уже подходил к урочищу и зрил, что русская дружина взяла Сангу, то ушел в обрат. – Куда? – Ты уже спрашивал. Точно не ведаю, но куда-то недалеко. Это все. Сдержал слово. – Погодь, ты еще не все сказал. – Я… – Десятник вдруг дернулся, горлом пошла кровь, и он затих. – Сдох, собака, – с досадой проговорил Бордак. – Но он все же кое-что сказал, – подал голос Парфенов. – Только то, что мурза где-то рядом и намерен захватить сотни полонян. А где находится? Где намерен брать полонян? – Бордак замолчал в задумчивости, затем продолжил, глядя на Парфенова: – А ведь десятник сказал нам ВСЕ! – Что ты имеешь в виду? – Если мурза с четырьмя десятками где-то рядом, скорее в лесу, где разбил лагерь, то невольников в таком количестве он может взять только в одном месте, в селе Радное. Там много жителей, и нет дружины чугуевского воеводы. – Но мы-то рядом? – Постой, Василь, не сбивай с мысли. Если мурза рядом, то наверняка его люди смотрели за Сангой, и Икрам теперь ведает, что мы порубили его десятки в урочище и освободили полонян. Сделав то, сидеть тут для нас нет никакой надобности. Я понял, Василь, мурза ждет, когда мы двинемся с полонянами в Чугуев. – Пошто не в Радное? – А чего там делать московской дружине? Да и сельчанам содержать ратников да полонян тягостно. Провизии потребуется много, а где ее взять сельчанам, кормящимся от земли да реки? – А я мыслю, Михайло, об изменнике в окружении воеводы, – потирая лоб, проговорил Парфенов: – О нем-то чего сейчас мыслить?