Второй сплюнул на постель и сел, поджав под себя ноги. Княжич забрал оружие, что находилось рядом с лежанкой басурман, а Бордак крикнул по-татарски: – Встать, собака! Крымчак поднял голову, посмотрел на него, поднялся, сказал: – Дозволь одеться. – Одевайся! Крымчак натянул на себя штаны, надел сапоги, рубаху, кафтан, подпоясался поясом. – Боярин! Порубили татар. Всех! Проверили, – донеслось до шатра. – Слыхал? – кивнул крымчаку Бордак. – Слыхал. Далее что делать будешь? Коли решил убить, убивай, не тяни время! – Не торопись. Кто ты? – А какая теперь разница? – Отвечать, пес! – врезал рукоятью сабли татарину в ухо Парфенов. – Я – сотник рати мурзы Бакира из Бахчисарая, это, – указал тот на тело, – десятник Раиль, а вы кто? – То тебе знать не треба. Где еще один десяток, или вас тут у Мурома более? – Нет, только три десятка. Третий, Вахида, вчера пошел в обрат. – Пошто так? – С Вахидом был помощник мурзы, Азхар, он встречался с русским вельможей. Бордак и Парфенов переглянулись: – С каким еще русским вельможей? – То не ведаю. Знаю лишь, что знатный и не из этих мест, он приплывал сюда на струге. Азхар, видно, узнал, что надо передать мурзе, и пошел к Перекопу. – А ты чего задержался? – Бабы тут слишком пригожие и статные, белье на пруд приходят стирать. Хотел в полон взять. Особенно одна там красива. – Баб просто так взять не получилось бы. Пришлось бы и детишек рубить или брать. Или намеревался все село разорить и спалить? – То как пошло бы. Теперь об этом чего говорить? – Да, – проговорил Парфенов, – не видать тебе, сотник, баб русских и молодухи красной да пригожей. – Я их много имел, печалиться не о чем. Парфенов схватился за саблю, но Бордак остановил его: – Погоди, княжич! – и повернулся к сотнику: – Какой дорогой пошел десяток помощника мурзы? – Прямой, – неожиданно рассмеялся крымчак. – Прямой, молвишь? – посуровел Бордак. – Тебе тоже предстоит дорога прямая… на небеса. Он кивнул Парфенову, и тот рубанул сотника. Тот завалился рядом с десятником. Воеводы вышли из шатра. Вся дружина собралась на елани, покидали тела татар холмом в стороне. Собрали, хоть могли и не делать этого. – А почто начальников крымчан живыми брать не стали? – подходя к воеводам, спросил Барбашин: – Это мелкая рыба, толку никакого. – Порубили? – А что, отпускать надо было? – Не-е, рубить их треба, проклятых! – Вот и порубили. – Сейчас на село? – Задержимся на день отдыха или сразу же тронемся в обратный путь? – взглянул на княжича Михайло. – Да можно и отдохнуть, заодно и посмотреть село, мало ли чего болтал сотник. – Добро, останемся до завтрашнего утра. На селе опричников встречали уже без боязни, с радостью. Крестьяне бросились выставлять столы на главную улицу, ставили на них разные разносолы. Староста вещал о том, как доблестная московская дружина порубила полусотню татар. Когда Коростыль назвал полусотню, Бордак и Парфенов с удивлением взглянули на него – откуда взял Коростыль эту полусотню, когда дружина побила всего два десятка. Но спорить не стали, полусотня так полусотня. Выкатили бочки с вином. Все выпили, а после веселья каждая семья почла за честь позвать к себе ратников ночевать. Разошлись по избам. Однако охранение выставили, в том слабость проявлять нельзя. С утра пораньше, помолившись и потрапезничав, дружина собралась у местной церквушки. Опять вышел весь народ, на этот раз провожать опричников. Бордак, покуда шло построение и прощание, отвел в сторону старосту села: – Я вчера, Семен Васильевич, прознал у сотника крымчаковского, что тут было три десятка ворога, с ними помощник мурзы Крымского ханства. Он якобы недалеко от села встречался с каким-то из наших знатных вельмож, что прибыл к селу на струге. Ты видал этот струг? – Видал, – ответил Коростыль, – он не у села вставал, а выше по течению, откуда и пришел. Стоял недолго. Подходили к нему всадники, на татар похожие, а по сходням на берег выходил и вправду знатного, видать, рода мужик. Боярин, не меньше. Поговорил с приехавшими, поднялся опять на струг, тут же гребцы за дело взялись, пошли вдоль берега наверх по реке. А те, что подъезжали по суше, вскочили на коней и ушли дорогой. – Вельможу того не рассмотрел? – Не-е. Далеко было. – А может, кто из отроков тем временем возле того места промышлял рыбалкой? – Не было там наших. – Плохо. – А чего плохо-то? – То, что предатель этот вельможа. Нам бы знать, о чем он с крымчаками гутарил. Но… теперь не узнаешь. – Да и бог с ним. Коли предал родину свою, все одно рано или поздно попадется. – Это так, но мне от этого не легче. – Михайло Лексеич, дружина готова к переходу, – подъехал к ним Парфенов. – Ну, давай, Семен Васильевич, живите тут спокойно, – пожал руку старосте Михайло. – Вам счастливого пути и… не знаю, можно ли? – Чего? – Кланяйся от нас батюшке государю. Конечно, мы люди маленькие, чернь, но за него крепко стоим. – Поклонюсь, будет возможность. Михайло вскочил на коня и отдал команду: – Дружина, по десяткам, в обратный путь, вперед! Всадники вскочили на коней и понеслись вперед – это был головной дозор, позади встали еще трое, тыловое охранение. Дружина вышла из села в сопровождении кучи мальчишек и отроков, что с гаками и криками провожали ратников с версту. На обратный путь ушла неделя. И уже в первые дни ноября вошли в Москву. На этот раз шли не по десяткам, всей ратью. На Москве никто не встречал опричников, люди отходили на край дороги, пропуская дружину, и продолжали заниматься своими делами. Ночной дождь перешел в мокрый снег. Дошли до опричного двора. Там государя не было, уехал в Александровскую слободу с ближними вельможами, поэтому доложились Малюте Скуратову, и Бордак с Парфеновым отправились к себе на подворья. Несмотря на ненастье, Герасим первым заметил хозяина. Бросился открывать ворота.