– А зачем ты приезжал ко мне? – ухмыльнулся мурза. – На переговоры о покупке невольников, что ты держишь в Кезлеве (нынешняя Евпатория), которых приобрел очень дешево, – поняв мурзу, ответил Бордак. – У меня в Кезлеве нет невольников, а вот шелк из Персии есть. Очень хороший шелк. И ковры, славящиеся на весь мир, есть. Вот договариваться о покупке этого товара ты и приезжал ко мне. Но надеюсь, что ты сумеешь избежать встречи с городской стражей. – Я все понял. До свидания, Азат! – Да хранит тебя Всевышний! Бордак покинул усадьбу мурзы, вернулся на подворье Ризвана. Переодевшись, выехал на пустую дорогу и повел коня к выезду из Кафы в сторону аула Сююр-Таш, лежавшего в ущелье северо-западных склонов второй гряды Крымских гор. Глава вторая Дорога от Кафы через Бахчисарай до аула Сююр-Таш заняла более двух суток. В первый вечер Бордак прошел двадцать верст по степи до небольшого озера. Он отклонился от дороги, которой пользовались местные жители, на несколько верст, посему до сих пор никого не встретил, не считая чабанов, пасших овец вдали и недалеко от кошар. С западной стороны озера раскинулась редкая роща, где более произрастал кустарник. Солнце уже ушло за горизонт, начало стремительно темнеть. В роще никого не было, Михайло до темноты успел проверить. Он стреножил коня на елани, рядом у старой сосны устроил себе ложе из веток и травы, помолился, отужинал куском лепешки и баранины и, накрывшись накидкой, уснул. С шести утра он уже был на ногах и продолжил путь. К вечеру дошел до каменистой гряды, из-за которой был хорошо виден татарский аул. В селение заходить не следовало, устроился на отдых у гряды. И только перед обедом, когда солнце подходило к зениту, он въехал в большой аул Сююр-Таш. В селе обитала община генуэзцев, вынужденная бежать из Кафы, когда туда вошли турки. Они поставили свой католический храм во имя Святого Иоанна, который был виден издалека. Само же селение удобно располагалось в ущелье, окруженное известковыми скалами. Отсюда и название Сююр-Таш – Острый Камень. Русское посольское подворье размещалось недалеко от храма у возвышенности, переходящей в район крупных, где-то отвесных скал. Объехав храм, пройдя по узкой улочке саженей сто, Бордак остановил коня у массивных ворот каменной ограды, за которой были видны только деревья и верхушки высокого кустарника. На воротах железное кольцо. Им посланник трижды ударил в ограду. Скрипнула калитка, появился бородатый мужчина в одежде стрельца, но без бердыша и пищали, на боку сабля. Внимание сразу привлекли его ладони, непомерно широкие, крепкие. Впрочем, и сам мужик, которого доселе Бордак здесь не видел, выглядел внушительно. Коли такой сожмет кулаки да вдарит, то и никакой сабли не надо, битый и от кулака Богу душу отдаст. – Приветствую, путник, – приветливо улыбнулся мужик. – Кто такой, пошто приехал? Зрю, из нашенских ты, вот тока лик литвина без бороды. – И тебе доброго здравия, добрый человек, – ответил Бордак. – Я тот, кому окольничий Нагой повелел явиться сюда. А пошто, так это у посла и спроси. – Звать тебя как, путник? – Михайло Бордак. – Угу. Щас. Мужик повернулся, крикнул во двор: – Федот! Подь сюды, глянь на гостя! Тот подошел и сразу узнал посланника: – А, Михайло? Долгих лет! Как житуха-бытуха в краях этих проклятых? – Приветствую, Федот. Житуха-бытуха такая же, как и у тебя. Не лучше и не хуже. – Ну, и слава богу, что хоть так. Отворяй, Богдан, ворота, этого человека я знаю. Посол ждет его. Мужчина отворил створку ворот, и Бордак въехал во внутренний двор, соскочил с коня, снял сумку. Тут же подбежал служка посла русского, поклонился, взял коня под уздцы и повел к конюшне. На верхнем крыльце появился помощник посла, дьяк Петр Петрович Агапов: – Михайло? Мы тебя с утра ждали. – А я вот только сейчас приехал. Дорога дальняя, да все степью, в объезд кошар, оттого и задержался малость. Хотя мне не давали точные указания насчет срока прибытия. – А, ладно. Афанасий Федорович ожидает. – Ты мне, Петр Петрович, ответствуй, – идя к лестнице, обратился к дьяку Бордак, – Осип Тугай должен подъехать? – Должен, либо к вечеру, либо завтра поутру. А чего интересуешься? – А так. Дело к нему есть, но тебя, Петр Петрович, оно не касается, уж извиняй. – Секретов у посланника московского от людей посольских на чужбине быть не должно, – усмехнулся дьяк. – А чего ты ухмыляешься, Петр Петрович? – Ничего. Ведомо мне про дела ваши. Но только мне, послу, если пожелаешь, поведаешь о них сам. – Во как? И откель то знание? – А вот то уже мое дело, но ладно, будет Осип, коли в пути ничего не случится. – Что может случиться? – Всякое. Тут надысь из посольства Польского гонец в Бахчисарай поехал. И дороги нет ничего, всего десять верст, а не доехал. Нашли тело изрубленное да голое в подъельнике служивые люди. – Кто же его? – То не ведомо. Но повсюду лихих людей хватает. Вот и поляк попал под разбойников. Как говорится, обобрали до нитки и порубили. – Ну, с Осипом не так просто справиться, и воин он опытный, засаду почует, обойдет. – Тут спору нет. Ты, поди, проголодался? – Да поел бы, а то с вечера кусок лепешки во рту и был. – Ты иди к послу, а я распоряжусь. И щей наваристых выставят, и курицу вареную, а там и винца, глядишь, не грешно будет испить. У нас вино хорошее. – Конечно, посольство же, с иноземцами якшаетесь. – Ты ступай, Михайло, ступай, не след заставлять посла ждать. Бордак прошел через сени в горницу. Окольничий Нагой сидел на лавке, покрытой ковром, перед столом, застеленным скатертью. Скамьи вдоль стен, кроме той части, что служила стеной печи. Стол на половину комнаты, табуреты. Оконце завешано цветастой занавеской. В красном углу иконостас, хотя в хоромах имелась и домашняя церковь. Михайло перекрестился на образа, приложил руку к груди и поклонился: – Доброго здравия, Афанасий Федорович! – И тебе доброго здравия, Михайло Алексеич! Как добрался? – Благодарствую, слава богу, добрался. – Добре. Садись на лавку, разговор нам предстоит серьезный. А потом, помолившись, и потрапезничаем. Ведаю, что голоден, однако дело наперед. – Да, Афанасий Федорович. Михайло поведал русскому послу о состоявшемся в Бахчисарае малом диване, о присутствии на нем представителя Высокой Порты и обо всем, что удалось узнать мурзе Азату. Нагой выслушал внимательно. После чего встал, повернулся к оконцу и, сдвинув занавеску, произнес: – Значит, Порта требует нашествия орды Девлет-Гирея на наши земли? – Из слов мурзы то и следует. Однако крымский хан осторожничает, в его планах опустошение земель Козельска, возможно, Рязани и Тулы. О походе на Москву разговора меж ханом и пашой не было. – Оно и то вельми плохо. Не дают крымчаки нам спокойной жизни. И бивали их не раз, а все одно лезут, как голодные крысы в погреб со снадобьем. Пора бы покончить с ними, как то было сделано с Казанью и Астраханью. – Так-то оно так, Афанасий Федорович, – кивнул Бордак, – да сил у нас захватить Крым нет. – Да, основные силы войска русского государь Иван Васильевич держит в Ливонии, оттого и крымчаки осмелели, – согласился Нагой. – Но Девлет-Гирей должен разуметь, что царь может снять часть войск из крепостей и направить их прямиком к Перекопу. И тогда хан попадет в ловушку. – Я слышал, между Девлет-Гиреем и королем Польским Сигизмундом-Августом тайный договор: коли мы снимем гарнизоны с крепостей, то по ним тут же ударят поляки. – То не беда. Мы вполне можем отдать Нейшлосс, Феллин, еще с десяток крепостей, оставив войска в Ивангороде, Дерпте, Нарве, Полоцке, в важных для нас крепостях. Но то решать не нам, Михайло, то дело государя. Мы должны предупредить царя о грозящей опасности, то и сделаем. Особливо след сообщить о намерениях Девлет-Гирея этой осенью высылать отряды для проверки состояния нашей обороны. – Кого думаешь отправить на Москву? – спросил Бордак. – Да хоть тебя. Хотя нет, у тебя дело по наказу государя, Осип Тугай поедет. С ним отряд малый из людей посольского подворья. А тебе что за дело до этого? Или передать государю есть что? – У меня другая забота, Афанасий Федорович. – И что за забота, коли не тайна? – удивился Нагой. – Да какая тайна, боярин? Бордак поведал об Алене и сыне ее Петруше. – Понятно, – улыбнулся окольничий, – выручил, значит, земляков? То добре. Но с ними хлопот много в дороге, а путь до Москвы долгий, почитай, более тысячи трехсот верст выйдет. Коли Осип шел бы только с отрядом, то, глядишь, за месяц и дошел бы, а если бабу с ребенком брать, то надобно обоз составлять, с ним же быстро не пойдешь, значит, и через полтора месяца могут не добраться. А государю надобно как можно быстрее замысел татар передать.