— Нет… Просто встала и вышла. — Что было потом? Довженко? Для спортсмена Довженко этот вызов оказался совершенно неожиданным, он растерянно произнес: — Я?! — Тебя там не было? — Был, но я… все так быстро было… — произнес Довженко в страшном волнении. — Она зашла в раздевалку и… просто выбросилась в окно. Я не успел даже… вот и ребята… И тут раздался голос Шориной: — Я не поняла: вы нас уже допрашиваете? Крюков поднял руки: — Все, все, ребят. Это не допрос, никакого протокола, я просто увлекся, простите. С каждым из вас мы побеседуем, как положено, в присутствии взрослого, все будет по правилам. А сейчас поздно уже, пора по домам. Все свободны. Второго приглашения не потребовалось; школьники дружно потянулись к выходу из класса. А Крюков внимательно наблюдал за ними. Он заметил, как одобрительно положил руку на плечо Шориной Барковский, как Палий что-то успокаивающе прошептала на ухо Довженко, с какой неприязнью смотрела на Белодедову Кристина Суворова, как неожиданно серьезен стал Худяков, и как молча, ни с кем не прощаясь, первым вышел из класса Юров. Крюков вышел из школы вслед за школьниками, подошел к микроавтобусу криминалистов. Оттуда навстречу ему вышла полная молодая женщина — Антонина, для своих Тоша, один из лучших экспертов Управления. — Здорово, Крюков, — приветствовала она капитана. — Привет, Тош, — отозвался он. — Как ты? — Простудилась на фиг. Беседуя с Тошей, Крюков краем глаза отмечал проходящих мимо школьников. И заметил, как Суворова и Мелкова сели в стоявший у школьной ограды большой внедорожник. — Какие новости? — спросил он. Тоша усмехнулась: — Нефть марки «брент» торгуется на восемь пунктов ниже, в Таиланде наводнение, в Москве пасмурно, а в Питере молодая училка из окна выпала. Тут Крюков неожиданно предложил: — Тош, хочешь пельмешек? Горяченьких, свеженьких? Тут недалеко новая пельменная открылась — ну, пальчики оближешь! Тоша усмехнулась еще шире. — Вот ты змей! Ну, ладно, слушай. На первый беглый взгляд: девушка не беременна, следов насилия нет. Наверняка имеются разрывы внутренних органов, но причина смерти — перелом позвоночника. Остальное — при детальном осмотре. Пельмешки свои себе оставь, они наверняка из собачатины. А я на диете. — Я тебе по жизни должен, — сказал Крюков, улыбаясь. — Может, переспим? — Не, у меня же насморк, целоваться не могу, — Тоша покачала головой. — А так бы да… Ой, нет, я ведь замужем, забыла… Крюков дружески поцеловал Тошу и ушел. …В это самое время в кабинете директора школы состоялся весьма примечательный разговор между директором Царевой и преподавателем физкультуры Баграмовым — тем самым, что вел урок у мальчиков одиннадцатого класса. Разговор начался с того, что физрук сделал директору одно откровенное признание. Это признание далось ему с большим трудом — у физрука, немолодого уже мужчины, едва не началась истерика, он схватил стакан и стал жадно пить воду. — Стыдобища! Ты посмотри на себя! — презрительно произнесла Царева, глядя на него. — Мужчина! — Люда! — взмолился Баграмов. — Не Люда, а Людмила Михайловна! — прошипела на него директор. — Людмила Михайловна, мне до пенсии полтора года осталось! Честное слово, я… — Сядь! — скомандовала Царева. Баграмов послушно сел. — И ведь хотела же уволить, хотела! — произнесла Царева, с ненавистью глядя на физрука. — Пожалела тебя, старого дурака. Слушай меня, Володя. Если хоть один человек — хоть один! — услышит то, что ты мне сейчас рассказал… Я тебя не просто уволю — я тебя уничтожу! Ты понял? Баграмов истово приложил руку к груди. — Иди домой! — распорядилась директор. — Прямо сейчас. — Можно я больничный возьму? — Вот когда я тебя покалечу, тогда и возьмешь. Убирайся! И Баграмов убрался… …Возле дома, в котором жила Аня Мелкова, остановился большой внедорожник. Его владелец Коля — молодой парень в хорошей кожаной куртке, с золотыми часами на руке — вышел и галантно открыл заднюю дверцу для Кристины Суворовой. Вслед за Кристиной вышла и ее подруга Мелкова. Она заметно нервничала. — Да не парься ты! — успокаивала ее Суворова. — Ну погуляла пару часов, мороженого поела… Курить будешь? — Нет, что ты! — покачала головой Аня. — Отец унюхает — прибьет. Достала из пакета скромные туфли без каблука, села на ступеньку и переобулась. Свои модные туфли на шпильке засунула в сумку. — А это зачем? — удивилась Суворова. — В прошлый раз он у меня каблуки отломал, — объяснила Аня. — Жесть! — поразилась Суворова. — А моим плевать, хоть я голая ходить буду. — Мне бы твои проблемы… — вздохнула Аня. — Детка, как говорит наша Царева, — не оперируй понятиями, о которых не имеешь ни малейшего представления, — ответила на это Кристина. — Тяжело вздохнула, помрачнела. — Черт! Настя мертвая в морге… Из головы не выходит… Да, надо завтра с Белодедовой поговорить, чтобы нюни не распускала. А то запалит всех. Ладно, до завтра. Они расцеловались, и Мелкова скрылась в подъезде. А Кристина снова села в машину рядом с Колей. Тот обнял девушку, но прежде чем приступить к ласкам, поинтересовался: — А что вообще с вашей училкой случилось? Мужик бросил? Денег должна была? — Не мужик. И не денег, — ответила Суворова. — Не знаю я, что случилось. — Нет, ну как? Ни с того ни с сего в окно не выходят. Дура она, что ли? — Наверное, дура… — пробормотала Кристина. И неожиданно попросила: — Поцелуй меня! Коля не стал отказываться… В это время Аня осторожно открыла дверь своей квартиры. Не зажигая света, сняла туфли, куртку и на цыпочках направилась к ванной. И тут вспыхнул свет. У выключателя стоял отец Ани. — Папа, нас в школе задержали… — начала объяснять Аня. Однако отец не дал ей договорить — молча отвесил сильную пощечину. …Наташа Белодедова, придя домой, тоже не стала включать свет. На ощупь прошла в свою комнату, включила компьютер. Экран осветился, и кое-что стало видно. Например, что на диване сидит мать Наташи, Галина. Но Наташа не заметила матери, не увидела и раскрытую дверцу шкафа. И, проходя к окну, стукнулась о нее лбом — так, что даже вскрикнула. — Наташка! Что, опять? — спросила Галина. Только теперь Наташа ее заметила. Держась за лоб, села перед компьютером и сердито ответила: — Нет! Просто здесь темно! Просто темно! Темно, понимаешь? Галина подошла к ней, молча обняла. У обеих по лицам текли слезы. …В той самой пельменной, куда участковый Крюков приглашал Тошу, за столиком сидели Довженко и Барковский. Впрочем, они пришли сюда не есть — говорить. — Ладно, сменим тему, — сказал Барковский. — Что там у тебя с матерью? — Да у нее крышняк поехал на старости лет! — заявил Довженко. — Психует по любому поводу. «Как ты разговариваешь с матерью? Что за тон?» — Ну правильно, — кивнул Барковский. — Я же ее видел, она молодая красивая женщина. У Довженко аж рот открылся от изумления: — Кто, мать? — Ну да. Ты подумай своей тупой башкой: ведь с ней ни в метро, ни в магазине, ни на работе так никто не разговаривает. Потому что она женщина. А ты ей хамишь. Ты ей, к примеру, дверь открываешь, как Олеське, когда в школу заходишь?