— Отсутствует, — содержательно ответила Суворова. — А можно спросить? Почему вы не даете Анастасию Николаевну похоронить? — Формальности всякие, — отвечал Крюков. — Но я обещаю, что вопрос будет решен на днях. Не сегодня завтра вынесу постановление. — То есть самоубийство? — уточнила Мелкова. — Или все-таки «сто десятая»? Или еще чего похуже? — Откуда такие познания? — На юрфак собираюсь поступать. — А оно тебе надо? — скривился капитан. — Ну, дело твое. Он повернулся к Барковскому: — Миша, на два слова. Барковский поставил банку с краской, и они отошли в сторону. Крюков сообщил: — Я тут в спортзале вашем побывал на экскурсии. В мужской раздевалке каморочку нашел такую любопытную… Ты знал, что за вами кто-то подглядывал? Барковский тяжело вздохнул, отвернулся. Капитан уточнил: — А кто подглядывал, знаешь? Разумеется, лидер класса знал! Только ему было тяжело говорить такое про свою погибшую классную руководительницу. Но все же, побуждаемый расспросами капитана, он через силу рассказал эту историю. Не ту, конечно, что случилась на самом деле. То, что произошло на самом деле, было его тайной — тайной, которую следовало тщательно скрывать. Ведь на самом деле случилось вот что… …В тот день у Анастасии Николаевны был пустой урок. Используя время, она сидела в своем кабинете и заполняла журнал. Но вот дверь приоткрылась, в нее просунулся Барковский. — Анастасия Николаевна, можно? — спросил. — Я физкультурную форму тут забыл. — Да, конечно, — ответила учительница. Парень вошел, взял мешок с формой… И вдруг сел на свой стул, посмотрел на классную руководительницу с улыбкой. Та подняла на него глаза. — Что такое? — А можно… я на физкультуру не пойду? — внезапно спросил лидер класса. — Не поняла… У меня скоро урок начнется. — Ну, я посижу в уголке… Учительница начала волноваться: — Я не понимаю. Что-то случилось? Тебе плохо? Может, сходить к медсестре? — Мне хорошо, — улыбнулся Барковский. — Нравится на вас смотреть. — Барковский! Иди на физкультуру, переодеться не успеешь! — скомандовала учительница, постаравшись сказать это максимально строго. Но разве могла она обмануть такого опытного человека, как Миша Барковский? К этому времени он уже прекрасно разобрался, как к нему относится красивая классная руководительница. И он заявил: — Вот, кстати! Не могу я там переодеваться: кто-то постоянно подглядывает! — Как это? Девочки подглядывают? — А я не знаю кто. Там такая комнатка есть тайная. Как специально сделана, чтобы подглядывать. И там постоянно кто-то прячется. — Что за чушь?! — возмутилась Анастасия Николаевна. — А вот и не чушь. Не верите, сами сходите. — Делать мне больше нечего! — сказала Истомина. — У меня урок. Никуда не пойду. Но Миша видел, что она уже готова пойти — требуется только небольшой толчок. И тогда… — Ну и я не пойду, — заявил. — Пока это не прекратится. Он подпер щеку рукой, показывая, что собирается просидеть здесь весь урок. И Анастасия Николаевна не выдержала. Она встала и решительно направилась к двери: — Хорошо, я разберусь. Только этого ему и было надо! Миша вскочил и направился за учительницей. В раздевалке, как он и думал, было пусто. Миша показал учительнице на дверь каморки. Истомина заглянула туда и сморщилась: — Не верю, что кто-то добровольно будет сидеть в этой вонище. Да и что оттуда можно увидеть? — А вы зайдите туда, посмотрите, — предложил Миша. Истомина вошла, закрыла за собой дверь… А Барковский, оставшись в раздевалке, исполнил несколько танцевальных па из репертуара Майкла Джексона, который, как известно, любил хватать себя за ширинку. Анастасия Николаевна тут же поняла неловкость сложившейся ситуации; она взялась за ручку двери, чтобы выйти… И тут в раздевалку ввалилась целая группа одиннадцатиклассников. — Привет, Барк, а мы тебя потеряли, — заявил Худяков. — Разминаешься? — спросил Марат. А Довженко решительно стащил с себя брюки вместе с трусами, спросил: — Блин, мужики, чего такая вонь? Кто-то зону бикини с утра не мыл? А Барковский поглядывал на дверь каморки и улыбался… Вот такая была история. Но капитану Крюкову Миша рассказал совсем другое. Так что после его рассказа капитану оставалось только уточнить: — То есть ты хочешь сказать, что Истомина за вами подглядывала? — Я сразу понял, что там кто-то есть, — доверительно ответил Барковский. — Но… решил ребятам не говорить. Мало ли кто там и зачем. А потом оказалось, что это Анастасия Николаевна. — Да почему ты так в этом уверен? — Понимаете, чтобы из раздевалки выйти, нужно через спортзал пройти, — объяснял Барковский. — Мы уже в строю стояли, урок начался, и тут она выходит… Вся в пыли… Миша глянул на капитана и взмолился: — Игорь Андреевич, вы только не говорите никому! Не хочется унижать ее… Тем более что, кроме меня, никто, кажется, не догадывался. Пожалуй, впервые с начала этого расследования Крюков так твердо знал, что ему лгут. Ведь он читал дневник Истоминой, он слышал рассказ Инги, где эта история излагалась совсем по-другому. И у него не было оснований не верить этим двум свидетельствам. Да, Барковский лгал, в этом не было сомнений. А это означало, что он больше не мог полагаться на помощь этого школьника в расследовании. Скорее нужно было проводить расследование относительно самого мальчика Миши. Разумеется, ничто из этих размышлений не отразилось на лице капитана. Он задумчиво произнес: — Ладно… И часто она там бывала? Барковский пожал плечами: — Не знаю… — А кто знает? — Может, Баграмов? — Скорее всего, — кивнул капитан. Повернулся и направился прочь. Школьники, продолжая убирать могилу, поглядывали за тем, как разговаривают Крюков и Барковский. И вдруг над плечом Шориной поднялась измазанная землей скрюченная рука, и «потусторонний» голос Худякова зловеще произнес: — Шо-о-орина! Ты виновата в моей ги-и-ибели! Такой реакции Иры на шутку никто не ожидал: она развернулась и принялась лупить Худякова чем попало, изо всех сил… …В кабинет майора Липатовой постучали, затем вошел Крюков. — Вызывали? — Не паясничай, — сухо ответила майор. — Насколько я понимаю, о дружеском поцелуе не может идти и речи? — спросил капитан, закрывая за собой дверь. Липатова положила на стол бланк. — Садись, пиши.