Крюков сел, взял ручку. — Начальнику отдела Следственного комитета советнику юстиции третьего класса… — диктовала Липатова. — Третьего «Б» класса… — ерничал Крюков. — Ой, пардон, все школа проклятая лезет… — Третьего класса Липатовой А. А… В ответ на ваше отдельное поручение по делу номер… сообщаю… А дальше пиши, что сделано и почему ты считаешь, что имел место банальный суицид, а не что-нибудь еще, подсказанное больной фантазией не самого здорового участкового. — Так и писать? — Так и пиши. — Это против совести. — Совести?! — повторила Липатова. Села рядом с капитаном, произнесла почти ласково: — Крюков, миленький, какой еще совести? Где она у тебя? Если бы она у тебя была, ты бы не выпендривался — хотя бы из элементарного чувства благодарности. Ты вообще помнишь, благодаря кому сохранил звание, получил перевод в полицию, на не самое плохое место? — Благодаря вам, госпожа советник юстиции третьего класса? — Да, благодаря мне. Это я ходила по всем кабинетам и виляла жопой! Это я подмазывала медкомиссию. Потому что после твоего инсульта — по совести если — сидеть тебе дома и пускать пузыри! — А я вместо этого хожу и выпендриваюсь, — грустно заключил Крюков. — Именно, Крюков, именно! Капитан выпрямился и внимательно посмотрел на госпожу советника юстиции. — Ладно, черт со мной, — сказал он. — Но если ты посмотришь на ситуацию с этой несчастной училкой моими глазами, если поймешь, что эта проклятая «Спарта», в которую они играют, весь этот блуд между учителями и учениками, эти странные смерти девочки и ее папаши-директора — все это имеет непосредственное отношение к ее самоубийству, то, возможно… — Невозможно! — твердо заключила Липатова. — Причина смерти Истоминой установлена: перелом позвоночника вследствие падения с высоты. Признаков насильственной смерти, борьбы и прочего не выявлено. Я закрываю дело. И ставлю галочку. Если тебя лично что-то не устраивает, можешь заниматься этим делом в свободное от работы личное время. И… Ее монолог прервал стук в дверь, после которого в кабинет бочком просунулся эксперт Сёма. — Разрешите? — Это срочно? — спросила Липатова. — Просто ребята сказали, что Крюков у вас, — заявил Сёма. — Так я решил забежать и сказать, что та горелая бумага была из дневника Истоминой. И почерк тоже ее. Думал, вам будет интересно… — А нам уже неинтересно, — отвечала Липатова. — Дело закрыто, брысь. И, когда Сёма удалился, сказала: — Кстати, никаких больше экспертиз по этому делу. Оно закрыто. Пиши. Крюков взглянул на нее, кивнул и взял ручку… …Прямо из кабинета Липатовой капитан Крюков снова направился в школу, теперь — в кабинет директора Царевой. И сообщил ей, что дело закрыто и погибшую учительницу можно хоронить. — Как я понимаю, заниматься этим придется вам, — добавил он. В самом деле — ведь у Анастасии Истоминой не было семьи и близких родственников. — Ничего, справимся, — с достоинством ответила Царева. — К сожалению, не впервой. Она ждала, что после этого капитан наконец уйдет и она долго его не увидит. Однако Крюков еще не все высказал. — Брат ваш сводный, равно как и остальные члены дружного педагогического коллектива, также и ученики могут чувствовать себя спокойно и возвращаться к работе и учебе, — сообщил он. И посмотрел на директора, ожидая ее реакции. Лицо Царевой пошло пятнами. — Спасибо, я… постараюсь донести, — ответила она. Крюков встал, направился к двери. Однако возле портрета покойного директора Русанова остановился и, кивнув на портрет, спросил: — Хоронить будете на том же кладбище, где и они? Царева покачала головой: — Да вы что?! Юрий Васильевич в гробу бы перевернулся, если бы узнал, что Настя рядом с ним похоронена. — Это еще почему? — Потому что он ее ненавидел, — объяснила Царева. — Считал, что она виновата в смерти его дочери. Так перед смертью ей и сказал: «Ты — убийца…» Глава 11 И вновь капитан Крюков был у себя дома. Но не один. Рядом с ним под одеялом лежала госпожа советник юстиции третьего класса. Заметив, что капитан уже не спит, она потерлась носом о его плечо и сообщила: — Нос чешется. — Это к выпивке, — отреагировал Крюков. — Хочешь выпить? — В семь утра? И вообще, я, по-моему, до сих пор не протрезвела. — Это защитная реакция. Чтобы не думать, как дальше жить. — А у тебя какая защитная реакция? Поскольку Крюков промолчал, госпожа советник юстиции продолжила: — Тебе-то хорошо, ты в отпуске. А мне вставать. — Тебе тоже хорошо, — заметил Крюков. — У тебя муж в отпуске и дочку с собой забрал, молодец. Мне тоже пора на самом деле. Сделаешь омлет? Ну, твой фирменный? У меня помидоры есть… — А тебе-то куда в такую рань? В ответ Крюков голосом примерного ученика пропел: Я лучший в школе ученик, Пятерки получать привык! Выражение лица у Липатовой резко изменилось; она села на постели. — Я же тебе запретила! — А я в отпуске, — отвечал Крюков. — Очень красивый ракурс, госпожа советник юстиции… Однако Липатовой было не до комплиментов: — Крюков, если ты не хочешь, чтобы твой отпуск закончился увольнением… — То будем просто трахаться, а о делах ни-ни, — закончил за нее капитан. Липатова чуть не задохнулась от возмущения: — Я не буду с тобой… никогда больше ты не дотронешься до меня, понял?! Ты что, взял отпуск, чтобы заниматься школой? — Ты сказала, чтобы я занимался этим в свое личное время, — объяснил Крюков. — И я взял отпуск. — Отпуск закончен, — заявила госпожа советник. — Я тебя отзываю.