— Черта с два! Ты мне не начальник. — А кто я тебе? — Любимая женщина. Липатова помолчала. Потом уже другим, совсем не суровым голосом сказала: — Если ты… если ты меня любишь, то прекрати. Пожалуйста, прекрати это. — Где связь? — Просто… если ты не бросишь это дело… я уже не смогу тебя защитить. Лицо Крюкова стало серьезным. — Даже так… Однако он продолжил одеваться. И спросил госпожу советника как ни в чем не бывало: — Сделаешь омлет? …Марат Галимов сидел на кровати у себя в комнате. В руках он сжимал шапку-маску, которую совсем недавно снял. Он сидел и смотрел на банковские пачки евро, лежащие перед ним на кровати. Смотрел и улыбался… Крюков не обманул Липатова: он действительно пошел в школу. На школьном крыльце он застал вахтера Филиппыча и уборщицу Валентину Леонидовну. — Доброе утро! — приветствовал их капитан. — Как здоровье? — Неплохо, — ответил вахтер. — А вы чего в такую рань? — Кто рано встает, тому и третий лишний. Валентина Леонидовна, мне бы с вами парой слов перекинуться. — Ну, перекинься, только ключи верни, — ответила уборщица. — Мне жильцов заселять надо. Вахтер отправился мести школьный двор. А Крюков, оставшись наедине с уборщицей, сказал: — Ключи я вам принес, только вы мне сначала на пару вопросов ответьте. — А если не отвечу? Ключи не отдашь? — Отдам, конечно, — заверил Крюков. — Я человек не вредный. Да и вы тоже. Улыбаетесь, как моя мама. — Когда это я при тебе улыбалась? — удивилась уборщица. — Да вот сейчас, — сказал капитан, и сам широко улыбнулся. Валентина Леонидовна тоже не выдержала, засмеялась. Покачала головой: — Ну, психолог! Ладно, задавай свои вопросы. Крюков не стал медлить и тут же попросил: — Расскажите, из-за чего ваш покойный директор Настю Истомину не любил. Вы ведь в курсе? — С чего ты это взял? — Я умный, — похвастался капитан. — Допустим. А с чего ты взял, что я тебе рассказывать про это буду? — Да потому что трудно в себе держать, когда что-то знаешь, а поделиться не с кем. Валентина Леонидовна покрутила головой, но устоять перед искушением и правда не смогла. — Сначала-то он ее любил, Настю, прямо души не чаял, — начала она свое повествование. — Настя то, Настя сё… На «Учителя года» ее выдвинул, премии выписывал. А как у них с Алинкой — царствие небесное обеим! — до драки дошло, тут и понеслось. Ведь дочка! Крюков был потрясен. Такого он не ожидал! — Алина Русанова подралась с Истоминой? — спросил. — Когда? — Да вот перед самой смертью Алиночки, в начале апреля, что ли… — Не четвертого? — Да не помню я число. После каникул сразу, это точно, я еще на работу с больничного не вышла… И Валентина Леонидовна рассказала Крюкову сцену, которую она наблюдала своими глазами — точнее, одним глазом, через замочную скважину своей двери… …Настя Истомина, в порванной на груди блузке, заплаканная, только что расставшаяся со своей подругой Гусей, поднималась по лестнице к себе домой. И вдруг, когда ступила на площадку перед третьим этажом, услышала знакомый голос: — Что-то вы долго, Анастасия Николаевна… Истомина в удивлении подняла глаза и увидела Алину Русанову. Та, одетая в спортивную форму, сидела на верхней ступеньке лестницы — прямо перед дверью Валентины Леонидовны. — Что ты тут делаешь, Русанова? — спросила учительница. — Вас жду, — ответила Алина. — Ты со мной общайся в школе, пожалуйста, а сюда ходить не надо, — сказала Истомина. — Я твой классный руководитель, а не подружка. Алина зло усмехнулась: — Видела я сегодня, как мой классный руководитель с учеником целуется, теперь как-то не воспринимаю. Истомина жалко улыбнулась; подошла к Алине. — Так это ты была? Ты подсматривала? И что? Будешь меня шантажировать? Расскажешь папе, если я не… Что? Не поставлю пятерку в году? Не подделаю результаты ЕГЭ? Что тебе от меня надо, Алина? Алина встала. Ее лицо изменилось; теперь оно выражало только одно чувство — ненависть. — Чтобы ты, тупая провинциальная телка, больше к нему и на метр не приближалась, — раздельно произнесла она. — Вот что мне от тебя надо! Лицо Истоминой вспыхнуло: — Ты не смеешь! Даже если что-то было… Ты не смеешь так со мной! Пошла вон! Но почему Алина Русанова должна была ее слушать? Никаких барьеров, разделяющих учителя и ученика, между ними больше не существовало, и возраст в счет не шел. Тут было одно голое соперничество; все решала сила. — Легко, — Алина вновь усмехнулась. — Если пообещаешь отстать от него. Но Истомина не собиралась с ней торговаться; это было унизительно. — Русанова! — воскликнула она. — Если ты немедленно не… Она не договорила — Русанова вдруг резко толкнула учительницу, так что та упала и покатилась по ступенькам. А Алина перешагнула через стонущую учительницу и направилась к выходу. Валентина Леонидовна выскочила на площадку. Но не успела ничего сказать, как Анастасия Николаевна первая обратилась к ней: — Валентина Леонидовна! Я вас умоляю! — «Скорую»? — догадалась уборщица. — Сейчас вызову! — Нет! Умоляю: никому ни слова! Умоляю: никому! Вот что видела Валентина Леонидовна в тот день… — Не знаю, к кому ее Алинка ревновала, — рассказывала она Крюкову. — Пацаны-то у них в классе все симпатичные. Да ведь все равно дети! Не могла Настя… Не верю. Алинка чего-то придумала. — И после этого у директора начался конфликт с Истоминой? — уточнил капитан. — Ага. Наутро прямо вызвал и так кричал, так кричал… — И в гардеробе слышно было? — Зачем? Я при этом была. — Ах, вот что! Так это вы директору рассказали? — А кто ж? Сам говоришь: если чего знаешь, то в себе удержать тяжело, рассказать охота. А тут сам бог велел.