Марат растерянно развел руками: — Я не могу… И тут лицо его товарища, можно сказать, друга неузнаваемо изменилось. И голос тоже стал другим. — Если ты не забыл, то это я тебе помог их раздобыть, урод неблагодарный! — произнес лидер одиннадцатого класса. — Да нет их у меня уже! — пытался объяснить Марат. — Не тупи! Куда ты мог их деть? — Матери Наташкиной отдал, — объяснил Марат. — Утром еще. — Все?! — До цента. Это же Наташке на лечение, ты забыл? — И как ты ей объяснил, откуда деньги? — Никак. Отдал и ушел. Барковский глубоко вздохнул и поднял на Марата взгляд, в котором не осталось уже ничего дружеского. Зло произнес, точнее, приказал: — Значит, пойди и забери! — Нет, я так не могу, я… — Марат еще думал, что тут простое недоразумение, что можно что-то объяснить. — А если я тебя сдам? — вдруг спросил Барковский. Марат опешил, но нашел силы возразить: — Не сдашь. Ты сам все организовал. Он совсем не ожидал, что последует вслед за его словами… …Крюков вновь сидел в кабинете директора школы. Он только что поделился с Царевой некоторыми предположениями, которые у него возникли. Предположения были очень неприятные. Для их проверки нужно было просмотреть записи со школьных камер наблюдения. Царева вызвала в кабинет Лапикова, который ведал камерами. А пока он не пришел, она жаловалась участковому: — Это какой-то кошмар! Каждый день я мечтаю проснуться полгода назад, и чтоб ничего этого не было. Любая школа — это замкнутый коллектив. Конечно, болото напоминает. Всякое бывает… А вы сунули палку и крутите. Поднимаете со дна весь ил. — Людмила Михайловна, три трупа — это не «всякое бывает», — напомнил Крюков. — Но это же не убийства?! — воскликнула директор. — Надеюсь, вы не хотите сказать, что у нас в школе убивают? — Очень не хочу, — серьезно ответил Крюков. Раздался стук в дверь, и вошел Лапиков. — Можно? — спросил у директора. С Крюковым он даже не поздоровался. — И вам здравствуйте, — миролюбиво сказал капитан. — Вопрос: камеры наблюдения в вашей школе… Лапиков не дал ему закончить, возмущенно воскликнул: — Что, я и в этом виноват? Не смешите меня! — В каком смысле? — не понял Крюков. — В прямом! Какие там камеры? Из десяти работают две, записи не хранятся, не архивируются… — Так две работают? — удивилась Царева. И, повернувшись к участковому, объяснила: — Город выделил деньги на установку камер еще при Русанове, но на обслуживание денег не было. Поэтому я была уверена, что это все муляжи. — А какие именно камеры работают? — спросил капитан. — Одна уличная, на входе в школу, — объяснил Лапиков. — Она не наша, полицейская, потому и работает. Но то место, куда упала Настя… то есть Анастасия Николаевна, не попадает в ее обзор. Я проверял. — Я тоже проверял, — кивнул Крюков. — А вторая? — В рекреации на втором этаже. — Можете вывести изображение с этой камеры на компьютер Людмилы Михайловны? — Да, могу, — ответил Лапиков и сел на стул, который ему уступила Царева. Ввел команду, и на экране возникла рекреация возле кабинета английского. И там, на экране, они увидели толпу школьников, наблюдавших за дракой между Маратом и Барковским. — Ого! Это что, прямая трансляция? — спросил Крюков. Директор, не говоря ни слова, выбежала из кабинета. — Знаете, почему я не сомневался, что именно эта камера работает, Игнат Антонович? — спросил Крюков. — Почему? — Потому что к этому вопросу привлекали вас. Думаю, вы любили посмотреть на свою возлюбленную: как она заходит, как выходит… Лапиков сглотнул застрявший в горле комок, глухо ответил: — Любил… — Мне нужны записи с этой камеры, — заявил участковый. — Две даты: день самоубийства Истоминой и четвертое апреля. Прямо сейчас. — Вы вроде в отпуске? — А вы вроде на свободе? Пока? Звучало это как угроза. Лапиков ничего не ответил и придвинул к себе клавиатуру… Врезавшись в толпу школьников, Царева увидела Барковского, который избивал Марата, уже лежащего на полу. Директор схватила лидера класса, оттащила его от его жертвы. У Марата из разбитого носа и губы обильно текла кровь. — Совсем ополоумели?! — воскликнула директор. — Полиция в школе! От кого, а от тебя, Барковский, я такого не ожидала! Не верила, что ты можешь быть таким жестоким! — Да откуда вы знаете, что я с ним делал? — неожиданно спокойно спросил Барковский. — Своими глазами видела — вот откуда! И Царева показала на висящую под потолком камеру. Вот теперь Барковский удивился и встревожился: — Хотите сказать, что она работает? — Как выяснилось, да! И записи с нее прямо сейчас изучает капитан Крюков! — Интересно… — задумчиво произнес Барковский. — А кому вы не верили, что я могу быть таким жестоким? Видимо, вам кто-то говорил, что я жестокий, а вы не верили. Говорите, раз ляпнули! Людмила Михайловна не готова была терпеть такой хамский тон. Она цепко взяла Барковского за рукав и строго произнесла: — Не смейте разговаривать в таком тоне с директором школы, молодой человек! — Ладно, не буду, — согласился покладистый школьник. — Извините. — И тут же добавил: — Владимиру Ованесовичу, кстати, привет. Скажите, соскучились по физкультуре. После чего вырвал свой рукав из руки директора и куда-то ушел. Тут прозвенел звонок, и директор воскликнула: — Что стоим? Быстро по классам! Урок начинается! Школьники разошлись по кабинетам. Одиннадцатый класс, у которого по расписанию был английский, вошел в «родной» кабинет английского языка. И Царева вошла вслед за ними… Анна Липатова и Тоша сидели в машине советника юстиции. Тоша, верная своей привычке, с аппетитом поедала мороженое. Липатова закончила свой рассказ и спросила: — Ну, что скажешь, Тоша? Эксперт-криминалист пожала плечами: — А что я скажу? Ничего не скажу. Вернее, так: разбирайтесь вы сами, Анна Анатольевна. Я-то тут при чем? — Ты его лучший друг! Тоша кивнула: