— Алешечка Петрович, вы меня буквально под монастырь подводите, — жалобно произнес он своим сладким голосом. — Юрий Васильевич, сколько мы с вами знакомы, а вы все причитаете, — отвечал Сотников. — Вы же помните, что ни разу вам от меня вреда не было. Откуда же он теперь возьмется? Услышав звук закрываемого ящика, Русанов повернулся и с улыбкой взглянул на Барковского. Спросил: — Сколько же вам на самом деле лет, молодой человек? — Семнадцать, — уверенно ответил «старшеклассник». — Ну и молодец! Но… а если дети раскусят? Они же чувствуют все! У меня дочь в этом классе учится. Вдруг скажет мне: «Папа, что-то тут не так!» — Ну, если вдруг, то мы все назад отыграем, — заверил его Сотников. — Это ведь недели на три. Максимум на месяц. И не забывайте, школа получит совершенно новый компьютерный класс! — Эх, пользуетесь вы моим врожденным авантюризмом! — воскликнул Русанов. — Что ж, пошли знакомиться с классом, Миша Барковский! …За разговором они и не заметили, как рассвело. Инга уснула в кресле. Крюков вдруг начал шарить руками по карманам. — Черт, таблетки забыл… — пожаловался он. Было заметно, что ему нехорошо. — А что было дальше? — Мы начали с того, что провели тест среди его одноклассников. Что бы они сделали, если бы имели полную свободу действий? Когда Барк принес результаты, я был разочарован. Сопли в сахаре… Один написал, что уехал бы в Штаты — играть в «Лос-Анджелес Кингс». Другой собирался пойти по стопам отца и стать хирургом. Третий… Все по правилам! Это был облом. Игра была им совершенно не нужна! Я наорал на Барка, сказал, что мы пролетели, что ему надо уходить. — И что же Барк? Сотников зло улыбнулся. — Барк остался. Он обещал, что все изменится. — Даже не знаю, кто из вас больший урод, — заметил Крюков. Посмотрел на часы. Задумчиво произнес: — Интересно. Что он сейчас им там объясняет?.. …В кабинете английского языка было необычно людно. Школьники сидели на своих местах, кроме Барковского — тот стоял у доски. На задних партах были Царева, Лапиков и Марина Ивановна. У входа стояли уборщица и вахтер — им было любопытно. Рядом примостился один из людей Шорина. Сам Шорин стоял в углу. Трудно было догадаться, что он здесь главный. Но вот он кивнул Барковскому, и тот заговорил: — Уважаемые педагоги, школьники и родители! Должен вам кое-что сказать. Короче, я как бы не тот, за кого себя выдаю. Худяков, не представлявший, о чем идет речь, решил повеселиться: — Барк, если ты сейчас скажешь, что ты гей, я реально повешусь! Барковский с удовольствием поддержал бы шутку, но знал, что ему этого не позволят. И продолжил: — Мне двадцать четыре года… — Чего?! — выдохнула Олеся. — Мне двадцать четыре. Я в разводе, у меня есть сын, звать Степа… — Господи, так вот оно что! — воскликнула Царева. — Двадцать четыре года? — недоверчиво спросил Довженко. — Не понял. Это как? — Дело в том, что я сотрудник компании, проводившей социологическое исследование среди подростков, — объяснил Барковский. — У руководства возникла идея попробовать такое… как бы… нетрадиционное внедрение. Вообще-то мы не планировали, что я задержусь так надолго… Марат вскочил, тяжело дыша от волнения. — Значит, все, что мы с тобой делали, это было… исследование?! — Вы делали, — поправил его Барковский. — А я исследовал. Как-то так. — Ну ты и козел… — Марат покачал головой. У него просто не было слов. — Возможно, я козел. Я лгун, Я плохой, — легко согласился создатель «Спарты». — Но только вы спросите друг друга — хотите ли вы объясняться с полицией? А вдруг выяснится, что сводный брат директора — педофил и алкоголик — незаконно работает в школе? Что в кабинете по информатике по ночам снимают детское порно и что учителя перетрахались друг с другом до такой степени, что уже собачатся при учениках? А ученички-то… Вдруг выяснится, что учащиеся лучшего в районе класса совершили не по одному уголовному преступлению? — Какому преступлению?! О чем ты говоришь?! — вскочила Царева. — А у ребят спросите! Вон хоть у Марата! — торжествующе заявил Барковский. Он развлекался! Он прекрасно себя чувствовал! — Сука! — возмутился Марат. И тут же получил отповедь Шориной: — Заткнись! На террасе ресторана Сотников продолжал свой рассказ: — Директор Русанов умер, не пережив смерти дочери. Я попытался забрать Барка из школы, но он встал на дыбы. Нес какую-то чушь про то, что собирается куда-то поступать, что у него олимпиада по биологии, что он капитан школьной команды по баскетболу… — Так он с ума сошел, ваш Барковский? — спросил Крюков. — Это все объясняет, так? Сотников покачал головой. — Вы не понимаете, что происходит с человеком, получившим власть над другими людьми. Ведь он создал сплоченную группу, которая подчинялась каждому его слову! Смотрела ему в рот. Шла, куда он говорил, и делала то, что он говорил. И все это произошло само, без всяких его усилий — просто он был старше. И потому убедительнее, вы понимаете, что происходит, когда классический лузер и неудачник, к тому же немного повернутый на Ницше, евгенике и теории расовой неполноценности, приходит к власти? — Рождается Гитлер… маленький такой Гитлер… И ведь это вы выпустили джинна из бутылки… — Вряд ли вам удастся предъявить мне какие-то обвинения, — заявил Сотников. Но Крюков уже думал о другом. — Его надо остановить! — заявил он. — Я бы на вашем месте об этом не беспокоился. — Почему это? — Представьте, что сделали бы эсэсовцы, если бы после «ночи длинных ножей» фюрер сказал им, что пошутил, что он не фюрер, а только притворялся? Крюков представил. — Они… растерзали бы его! Этого нельзя допустить. Поехали! Но Сотников покачал головой: — Нет, я и с места не сдвинусь. Я не в состоянии, мне нужно поспать. Но у вас есть личный водитель, кажется? И он кивнул в сторону спавшей Инги. Но Крюков не хотел ее беспокоить. — Дайте вашу машину! Ну? Дайте ключи! И Сотников протянул ему ключи… …В кабинете английского языка подходила к концу придуманная Шориным «исповедь». После того как Марина Ивановна сообщила, что пора вызывать полицию, Барковский повернулся к ней: — Вызывайте, Марина Ивановна! Вместе посмеемся. Тут Шорин, который чувствовал, что все идет как-то не так, открыл рот. — Уважаемые педагоги, хочу вас заверить, что компетентные органы присутствуют. — И до сих пор бездействуют?! — возмутилась учительница биологии. — Ну всем же ясно: в общих интересах будет не поднимать шума, — объяснил ей Барковский. — Я уйду, как меня и не было. А вы… живите тут. Он уже повернулся к двери, чтобы идти, но тут произошло непредвиденное: Царева грузно осела на пол. — Это сердце! Сердце! — закричала Марина Ивановна. — «Скорую» вызывайте! — Я вызову! — откликнулась уборщица. — Несите в медкабинет! Поднялась суматоха. Лапиков, Шорин и его сотрудник подняли директора и понесли ее из кабинета. Барковский хотел выйти вслед за ними, но Довженко неожиданно преградил ему дорогу. — А поговорить? — угрожающе произнес он. — Отстал от него, урод! — крикнула Шорина. — Миша, идем!