Гуннар Хаген медленно кивнул, приглаживая рукой густой венчик волос на затылке. — Ты когда приступаешь в Бергене… Бьярне? — Хаген опустил руку. Мёллер мог бы поручиться, что и ему тоже было странно произносить его имя. Харри шагал по Уртегата и по обуви встречных прохожих видел, что приближается к «Маяку». Ребята из отдела наркотиков не зря говорили, что армейские склады обмундирования вносят огромный вклад в опознание наркоманов. Потому что через Армию спасения военная обувь рано или поздно попадает на ноги наркомана. Летом — голубые кроссовки, зимой — высокие черные башмаки, которые вкупе с зеленым пластиковым пакетом с пайком Армии спасения служили униформой уличных наркоманов. Харри толкнул дверь и кивнул охраннику Армии, одетому в свитер с капюшоном. — Ничего нет? — спросил охранник. Харри хлопнул себя по карманам. — Ничего. Табличка на стене предупреждала, что алкоголь надо оставить у дверей, а перед уходом можно забрать. Харри знал, они не требовали сдавать наркоту, ведь никто из наркоманов с этим добром никогда не расстанется. Харри вошел, налил себе чашку кофе и сел на лавку у стены. «Маяк» — кафе Армии спасения, современный вариант пункта питания, где все нуждающиеся бесплатно получали бутерброды и кофе. Светлое, уютное помещение, отличающееся от обычных кофеен только клиентурой. Девяносто процентов — наркоманы-мужчины, остальные — женщины. Посетители ели хлеб с коричневым и белым сыром, читали газеты, вели спокойные разговоры. Здесь была зона отдыха, возможность отогреться и перевести дух, на время прервав поиски дневной дозы. Полицейские агенты время от времени наведывались сюда, но по негласному уговору аресты в кафе никогда не производились. Человек за столиком поблизости от Харри замер, свесив голову к столу, черные пальцы сжимали папиросную бумагу, рядом валялись пустые окурки. Харри смотрел на спину миниатюрной женщины в форме. Она стояла возле столика с четырьмя фотографиями в рамках, меняла сгоревшие стеариновые свечи. В трех рамках — снимки каких-то людей, в четвертой — крест и имя на белом фоне. Харри встал, подошел к женщине. — Что это? — спросил он. То ли стройная шейка и мягкость движений, то ли гладкие, черные как ночь, прямо-таки неестественно блестящие волосы навели Харри на мысль о кошке, еще прежде чем девушка обернулась. Когда же он увидел личико с непропорционально широким ртом и маленьким, точь-в-точь как в японских комиксах, носиком, это впечатление еще усилилось. Но в первую очередь глаза. Он не мог сказать, в чем именно тут дело, однако в них явно сквозила сумасшедшинка. — Ноябрь, — сказала девушка. Голос был спокойный, глубокий, мягкий, и Харри невольно подумал, таков ли он от природы или она просто усвоила эту манеру говорить. Он знавал женщин, которые меняли голос, как другие меняют наряды. Один голос для дома, другой — для первого впечатления и общественных поводов, третий — для ночи и близости. — В каком смысле? — опять спросил он. — Те, что умерли в ноябре. Харри взглянул на снимки и наконец сообразил что к чему. — Четверо? — тихо сказал он. Перед одной из фотографий лежала записка, корявые карандашные буквы. — В среднем умирает один клиент в неделю. Четверо — вполне нормально. Поминовение в первую среду каждого месяца. У тебя кто-то… Харри помотал головой. «Мой любимый Одд…» — так начиналась записка. Никаких цветов. — Я могу чем-нибудь помочь? — спросила девушка. Наверно, у нее в репертуаре все ж таки один этот голос, глубокий, приятный, подумал Харри. — Пер Холмен… — начал он и осекся, не зная, что сказать дальше. — Н-да, бедняга Пер. Поминовение будет в январе. Харри кивнул: — В первую среду. — Точно. Приходите, брат, мы будем рады. Слово «брат» слетело с ее губ легко и естественно, словно нечто само собой разумеющееся, этакий полумеханический придаток. И Харри чуть было ей не поверил. — Я полицейский дознаватель, — сказал он. Разница в росте была так велика, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо. — Кажется, я уже видела вас, правда, давно. Харри кивнул: — Возможно. Я сюда заходил, но вас не видел. — Я здесь только полдня. В остальное время сижу в штаб-квартире Армии спасения. А вы работаете в отделе наркотиков? Харри покачал головой: — Нет, в убойном. — В убойном? Но ведь Пера не… — Может, присядем? Она нерешительно огляделась. — Работы много? — спросил Харри. — Наоборот, против обыкновения спокойно. Обычно мы отпускаем до тысячи восьмисот бутербродов в день. Но сегодня выплачивают пособие. Девушка окликнула одного из парней за стойкой, тот ответил, что в случае чего подменит ее. Заодно Харри узнал и ее имя: Мартина. У человека с папиросной бумагой голова свесилась еще ниже. — Есть кой-какие неясности, — пояснил Харри, когда они сели. — Что он был за человек? — Трудно сказать. — Она вздохнула, глядя на вопросительную мину Харри. — У наркоманов с таким многолетним стажем, как у Пера, мозг уже настолько разрушен, что о личности вообще говорить сложно. Тяга к наркотикам затмевает все. — Понимаю, но я имею в виду… для людей, которые хорошо знали его… — Увы. Спросите у его отца, во что превратился его сын как личность. Он много раз приходил сюда, забирал Пера. Но в конце концов отступился. Пер начал вести себя дома крайне агрессивно, потому что они запирали от него все ценности. Он просил меня присматривать за парнем. Я сказала, мы сделаем все, что в наших силах, но чудес обещать не можем. Так оно и вышло… Харри посмотрел на девушку. На ее лице отразилось обычное для социальных работников печальное смирение. — Сущий ад… — Харри почесал лодыжку. — Наверно, надо самому быть наркоманом, чтобы понять это до конца. — Я имею в виду жизнь его родителей. Мартина промолчала. К соседнему столику подошел парень в драной куртке-дутике. Открыл прозрачный пластиковый пакет и вытряхнул из него кучку сухого табаку, видимо извлеченного из сотен окурков. Табак засыпал и папиросную бумагу, и черные пальцы сидевшей там неподвижной фигуры. — Счастливого Рождества, — буркнул парень и побрел прочь старческой походкой наркомана. — Какие же у вас неясности? — спросила Мартина. — Анализ крови показал, что он не был под кайфом. — Ну и что? Харри смотрел на соседний столик. Сидящий там человек отчаянно пытался свернуть сигарету, но пальцы не слушались. По бурой щеке скатилась слеза. — Я знаю, что такое быть под кайфом, — сказал Харри. — Вы не слыхали, денег он никому не задолжал? — Нет, — коротко и решительно ответила девушка. Так коротко и решительно, что Харри догадался, каков будет ответ на следующий вопрос. — Но вы, наверно, могли бы… — Нет, — перебила она. — Не могу я выпытывать. До этих людей никому нет дела, и я здесь затем, чтобы им помогать, а не преследовать. Харри долго смотрел на нее. — Вы правы. Извините, что спросил, больше не повторится. — Спасибо. — Только еще один, последний, вопрос. — Ладно. — Вы… — Харри помедлил, в голове мелькнуло: зря я, это ошибка. — Вы поверите, если я скажу, что мне есть до них дело? — А стоит?