— Мадс! Ты меня напугал! — Да? Видимо, он только что принял душ. Дверь ванной за его спиной была открыта, и вода тяжелыми каплями падала с него на паркет — словно часы тикали. — Давно тут стоишь? — спросила она, кутаясь в одеяло. — А что? Она пожала плечами, но удивилась. Тон у него какой-то странный. Бодрый, чуть ли не поддразнивающий. И усмешка. Обычно он не такой. Рагнхильд потянулась, зевнула. Наигранно, она и сама заметила. — Ты вчера когда вернулся? — спросила она. — Я не слышала, спала. — Да, ты спала сном праведника. — Опять эта усмешка. Она пристально посмотрела на мужа. Он вправду изменился за последние месяцы. Всегда был стройный, однако сейчас выглядел еще более тренированным, атлетическим. И осанка другая, он как бы распрямился. Конечно, порой она думала, уж не завел ли он любовницу. Хотя это не слишком ее тревожило. Так ей казалось, раньше. — Где ты был? — Ужинал с Яном Петтером Сиссенером. — С биржевым маклером? — Да. Он считает, перспективы на рынке хорошие. В том числе для недвижимости. — Разве не моя работа — вести с ним переговоры? — Я просто хочу быть мало-мальски в курсе. — А я разве не держу тебя в курсе, дорогой? Мадс посмотрел на нее. Долго смотрел ей в глаза, пока она не почувствовала то, чего в разговорах с Мадсом никогда не случалось: кровь бросилась в лицо. — Я уверен, ты информируешь меня о том, что мне нужно знать, радость моя. — Он отвернулся, ушел в ванную, и она услышала, как он открыл кран. — Я тут посмотрела кой-какие интересные проекты с недвижимостью, — крикнула она, просто чтобы не молчать, нарушить тишину, повисшую после его слов. — Я тоже, — откликнулся Мадс. — Вчера сходил посмотреть дом на Гётеборггата. Принадлежащий Армии спасения, ну, ты знаешь. Она оцепенела. Там квартира Юна. — Хороший домишко. Правда, одна дверь опечатана полицией. Мне сказали, там была перестрелка. Ты слыхала что-нибудь подобное? — Нет! — крикнула она. — А зачем полиция опечатывает? — Так надо, чтоб никто не совался в квартиру пока они не перевернут там все вверх дном, разыскивая отпечатки пальцев и следы ДНК, и не сделают выводы о том, кто это был. А значит, Армия спасения согласится сбавить цену, раз там случилась стрельба, как по-твоему? — Они вообще не хотят продавать, я же говорила. — Не хотели, дорогая. Неожиданно ее поразила одна мысль. — Зачем полиции обыскивать квартиру? Стреляли-то из коридора, верно? Она услышала, как Мадс выключил воду, и подняла взгляд. Он стоял на пороге и улыбался сквозь белую пену для бритья, с лезвием в руке. А потом обольется дорогим лосьоном, который она терпеть не могла. — Ты о чем? — сказал он. — Я про коридор словом не обмолвился. И почему ты вдруг побледнела, радость моя? День припозднился, и над Софиенбергспарком еще лежала сквозистая морозная дымка, когда Рагнхильд спешила по Хельгесенс-гате, дыша в бежевый шарф от «Боттега Венета». Шерсть, купленная в Милане за девять тысяч крон, и та не спасала от мороза, но хотя бы укрывала лицо. Отпечатки пальцев. ДНК. Установят, кто там побывал. Этого нельзя допустить, иначе грянет катастрофа. Она свернула за угол, на Гётеборггата. Возле дома, во всяком случае, полицейских машин нет. Ключ скользнул в замок входной двери, она вошла и бросилась к лифту. Давненько сюда не заходила. И впервые явилась без предупреждения. Сердце едва не выпрыгивало из груди, пока лифт поднимался наверх, она думала о своих волосах в стоке душа, о ниточках одежды на ковре, на одеяле, об отпечатках пальцев повсюду. В коридоре пусто. Оранжевая лента поперек дверной рамы целехонька, значит, в квартире никого нет. Тем не менее она постучала, подождала. Потом достала ключ, попробовала сунуть в замок. Но он не входил в скважину. Новая попытка — в замок вошел только кончик. Господи, неужели Юн сменил замок? Она глубоко вздохнула, перевернула ключ другой стороной и мысленно помолилась. Ключ вошел в скважину, дверь с мягким щелчком отперлась. Рагнхильд вдохнула знакомый запах квартиры и бросилась к стенному шкафу, где он держал пылесос. Черный сименсовский пылесос, такой же, как у них дома, мощностью 2000 ватт, мощней в продаже нет. Юн любил чистоту. Она сунула вилку в розетку, пылесос хрипло взревел. Десять утра. За час надо пропылесосить все полы, протереть все стены и прочие поверхности. Взглянув на закрытую дверь спальни, она подумала, что начать надо оттуда. Там больше всего воспоминаний и больше всего следов. Нет. Она поднесла трубку пылесоса к предплечью. Как укус. Отняла трубку и увидела, что на коже уже проступает кровоподтек. Несколько минут она орудовала пылесосом и вдруг вспомнила. Письма. Боже милостивый, напрочь ведь забыла, что они могли найти ее письма. Первые, где она писала о своих сокровенных мечтах и желаниях, и последние, отчаянные и откровенные, где умоляла о встрече. Не выключая пылесос, положила шланг на стул, подбежала к Юнову секретеру и принялась выдвигать ящики. В первом лежали ручки, скотч, дырокол. Во втором — телефонные справочники. Третий оказался заперт. Ну конечно. Она схватила со столешницы нож для бумаг, засунула его в щелку над замком, налегла всем телом на рукоять. Старое сухое дерево затрещало. Ну вот, сейчас нож сломается, подумала она, но треснул не он, треснула по всей длине передняя стенка ящика. Она рывком выдвинула его, смахнула щепки и устремила взгляд на конверты. Пачки конвертов. Пальцы молниеносно листали. «Хафслунн энерги». Норвежский банк. Армия спасения. Конверт без надписи. Она открыла его. «Дорогой сынок» — стояло сверху на странице. Рагнхильд листала дальше. Вот! На конверте название фонда — «Гильструп инвест», в правом верхнем углу, светло-синими чернилами. С облегчением она достала письмо. Прочитав, отложила, по щекам текли слезы. У нее словно заново открылись глаза, она словно была слепа, а теперь прозрела, и все оказалось по-прежнему. Словно все, о чем она думала и однажды отбросила, опять стало правдой. Письмо было короткое, но все переменилось после его прочтения. Пылесос настойчиво гудел, заглушая все, кроме простых, ясных фраз на бумаге, их абсурдной и вместе с тем очевидной логики. Она не слышала уличного шума, не слышала скрипа двери и человека, который стоял прямо за ее спиной. Только почуяв его запах, она ощутила, как волосы на затылке встали дыбом. Самолет приземлился в аэропорту Флесланн при порывистом западном ветре. Когда он ехал на такси в Берген, визг дворников по стеклу смешивался с хлюпаньем шипованной резины по мокрому черному асфальту шоссе, которое шло среди лысых холмов, местами поросших пучками травы и голыми деревьями. Вестланнская зима. Когда доехали до Фюлингсдала, позвонил Скарре. — Мы кое-что нашли. — Да ну? — Просмотрели жесткий диск Роберта Карлсена. Сомнительного там разве только сведения, что он заходил в Интернете на порносайты. — В твоем компьютере наверняка тоже найдутся такие сведения, Скарре. Давай к делу. — Сомнительные лица ни в бумагах, ни в письмах тоже не упоминаются. — Скарре… — предостерегающе начал Харри. — Зато я нашел любопытную копию авиабилета, — продолжал Скарре. — Отгадай куда. — Морду набью. — В Загреб, — поспешно сообщил Скарре. И поскольку Харри молчал, осторожно добавил: — В Хорватию. — Спасибо. Когда он туда летал? — В октябре. Улетел двенадцатого октября и вернулся в тот же день вечерним рейсом. — Гм. Один-единственный день в Загребе, в октябре. На отпускную поездку не тянет. — Я переговорил с его начальницей из «Фретекса» на Хиркевейен, и, по ее словам, Роберту не поручали никаких заданий за рубежом. Положив трубку, Харри задумался о том, почему не сказал Скарре, что доволен его работой. Ведь вполне бы мог. Неужто с годами становится занудой? Да нет, думал он, забирая у таксиста четыре кроны сдачи. Занудой он был всегда. Он вышел в унылую гадостную бергенскую морось, которая, как говорят, начинается в сентябре, а кончается в марте. Несколько шагов — и он остановился в дверях кафе «Биржа», оглядел помещение и спросил себя, что новый закон о курении будет делать с такими местами, как это. Ему уже доводилось дважды бывать в этом кафе, где он инстинктивно чувствовал себя как дома, а одновременно был полным чужаком. Кругом сновали официанты в красных пиджаках, с такими минами, будто работали в первоклассном ресторане, а разносили всего-навсего полулитровые стаканы с пивом да зачерствелые шуточки работягам, пенсионерам-рыбакам, жилистым морякам времен войны и прочим потерпевшим крушение. Когда Харри впервые попал сюда, некая отставная знаменитость танцевала между столиками танго с каким-то рыбаком, а средних лет дама в вечернем платье пела немецкие баллады под аккомпанемент гармоники и в инструментальных проигрышах сыпала ритмичными скабрёзностями, картавя на «р». Харри отыскал взглядом того, кого надо, и направился к столику, где с пустым полулитровым стаканом и еще одним, почти пустым, сидел высокий худой мужчина. — Шеф. Услышав голос Харри, мужчина поднял голову. Взгляд с некоторым опозданием тоже устремился вверх. Зрачки за хмельной пеленой сузились. — Харри? — Голос звучал на удивление ясно и четко. Харри придвинул от соседнего столика свободный стул. — Проездом? — спросил Харри Мёллер. — Да. — Как ты меня нашел?