– Меня достали твои игры. Я не знаю, кто ты такая и чего тебе надо, и мне все равно. – В этом-то и суть, – сказала я. – Тебе не должно быть все равно, когда речь идет о таких вещах. Он пропустил мои слова мимо ушей. – Я знаю одно – ты сейчас в моем доме, и, если ты не уберешься отсюда через пять секунд, я выкину тебя вон, и ты у меня будешь валяться на обочине вместе со вчерашним мусором. Я продолжала глядеть на него так же невозмутимо. И молча. – Я не шучу. Я все так же молчала. – Пять. Я не произнесла ни слова. – Четыре. Три. Я говорю серьезно. Я по-прежнему не сводила с него глаз. Все так же молча. – Два. Это последний твой шанс. Я не шучу. Я сделала спокойный вдох. И медленный выдох. Почувствовала, как в моих ушах в знакомом ритме колотится пульс. Мы уже почти дошли до момента, когда можно будет начинать. Почти. – Один. Я сделала еще один вдох. И медленный выдох. – Ну что ж, ты сама напросилась. – Он начал вставать со своего кресла, все так же сжимая кулаки. Я подождала, когда он встанет наполовину так, чтобы оказаться в неустойчивом равновесии, стоя на полусогнутых ногах и неуклюже пытаясь податься вперед. Сделала шаг вперед и ударила его. Я левша. Так что в него с силой врезался мой левый кулак. Нанося удар, я повернула запястье таким образом, чтобы ладонь смотрела вниз, и вложила в него всю массу своего тела. Почувствовала, как мой кулак расплющил его нос, как хрустнул, подавшись под моими костяшками, хрящ. Ощущение было совсем не такое, как при ударе в челюсть, скулу или висок. Мне давно уже надоело сдирать костяшки в кровь. Мои армированные кожаные мотоциклетные перчатки были специально предназначены для того, чтобы предохранять руки при ударе об асфальт на скорости в восемьдесят миль в час. Они просто творили чудеса. Теперь на моих руках не оставалось даже синяков. Он свалился обратно в кресло, прижав обе руки к носу. – Черт, – сказал он сдавленным голосом. – Ты сломала мне нос. Я осталась стоять на месте. Сделала еще один вдох, потом выдох, держа под контролем свое дыхание и пульс, почти с болезненной ясностью замечая каждую, даже самую крохотную деталь, как будто под воздействием какого-то наркотика. Все вокруг было четким, каждое движение, каждый звук. Я тщательно подобрала следующие слова: – Ну что, ты готов к новой порции? Или тебе нужно минутку передохнуть? Это заставило его встать. На это раз он поднимался осторожно. Из обеих ноздрей не переставая шла кровь. Но он не обращал на нее внимания, его взгляд был прикован ко мне. На этот раз он не попытался броситься вперед. Встав на ноги, он проделал стремительный обманный прием, сделав вид, будто хочет произвести захват, затем шагнул вперед и попробовал провести сокрушительный хук справа мне в голову. Такой удар, достигни он цели, мог бы вырубить человека на неделю, а придя в себя, он бы подумал, что его сбил автобус. Но я с легкостью уклонилась от тяжелого кулака. Затем, когда он еще не успел восстановить равновесие, поднырнула под его руку, так что наши лица оказались в трех дюймах друг от друга, и за две секунды провела четыре удара. Мощный апперкот в челюсть, короткий хук справа в голову чуть повыше уха, чтобы вырубить его вестибулярный аппарат. Левый хук прямо в его сломанный нос и, наконец, еще один, такой же болезненный, в его пропитанные спиртным почки. Он рухнул на журнальный столик лицом вниз. На этот раз я ничего не сказала. И не стала ждать. Отведя его левую руку от туловища, тщательно примерилась и, отведя ногу дюймов на десять от его левой подмышки, впечатала каблук своего ботинка в его ребра с такой силой, с какой только могла. Раздался хруст. Он громко завопил. Я посмотрела на его распростертое тело. У него уже не осталось сил для борьбы. Готов. – Есть городской телефон? – спросила я. Он не ответил. Просто лежал и стонал, держась за левый бок. – Есть городской телефон? Он тяжело дышал. – Ты сломала мне ребро. О господи, как же больно. Похоже, надо зайти с другой стороны. – Если у тебя нет городского телефона, могу ли я воспользоваться твоим мобильным? – Зачем? – Чтобы вызвать тебе «Скорую помощь». – Нет. Зачем ты избила меня? – Затем, что ты это заслужил. Ну что, я могу взять твой мобильник? Он медленно поднялся с обломков журнального столика. – Он в моих джинсах. Я подошла к его штанам и достала телефон. Чтобы набрать эти три цифры, пароль не требовался. – 911, что у вас случилось? – Со мной тут один парень, – сказала я. – Думаю, он ввязался в драку. И, по-моему, проиграл. 3 Мне хотелось есть. Я поездила по округе, пока не нашла круглосуточный придорожный ресторанчик, расположенный в нескольких милях от его дома. Из ресторана вышли трое черных парней и, смеясь, начали садиться в джип. Это была одна из последних моделей с узкими фарами, похожими на прищуренные глаза. Парни увидели, как я снимаю шлем, и один из них крикнул мне: – Черт возьми, девчонка, в тебе определенно есть шик! Я улыбнулась ему и помахала вслед отъезжающему джипу. Войдя в ресторан, я увидела у двери табличку, гласящую: «РАСПОЛАГАЙТЕСЬ», и последовала этому пожеланию в кабинке в задней части зала. Столики по большей части пустовали. Было уже больше часа ночи – пора, когда в придорожных закусочных почти нет посетителей, поскольку те, кто работает в ночную смену, уже подкрепились перед ее началом, а пьяные компании, покидающие бары в центре Окленда после их закрытия ровно в два часа, до круглосуточных заведений еще не добрались. Официантка подошла ко мне почти сразу, и я заказала себе кофе и по-настоящему сытный завтрак: яичницу-глазунью, поджаренную с обеих сторон, сосиски, бекон, картофельные оладьи, небольшую стопку блинчиков и тосты со сливочным маслом. Пока официантка не поставила еду на стол, я читала, потом начала уминать ее, не переставая читать. Заказала еще кофе и выпила три стакана воды со льдом, чувствуя, как последний хмель постепенно выветривается из головы. Неподалеку за столиком сидели четверо мужчин. Белые, под тридцать или немного за. Время от времени они поглядывали на меня. Мне было все равно. Я продолжала есть. Вкусная еда, а голод волчий. Четверо мужчин перешептывались и смеялись. Похоже, предметом их дискуссии стала я. Наконец один из них направился к моему столику. Он был красив, худощав, и на его лице красовалась трех-четырехдневная коричневатая щетина. Коротко подстриженные кудрявые волосы, очки в металлической оправе. На нем был вельветовый пиджак, а голову его, к моему немалому изумлению, венчала небольшая корона из золотой бумаги вроде тех, что в «Бургер кингах» выдают детишкам. – Могу ли я подойти, ваша честь? – спросил он, словно адвокат в суде. Я прожевала то, что было у меня во рту, и отложила книгу. – А почему вам этого хочется? Он подошел на шаг ближе. – Мои друзья уверяют, что вы не станете со мной говорить. – Высокого же они о вас мнения. Он засмеялся. – Я хочу сказать, что вы очень хорошенькая и у вас ужасно целеустремленный вид. По опыту знаю, что, если я пытаюсь заговорить с девушкой, такое не сулит ничего хорошего. Конечно, не девушке, а мне. Хорошенькие целеустремленные девушки обычно не обращают на меня внимания. По правде говоря, так поступает половина тех девушек, которые обладают этими достоинствами, да и со второй их половиной мне не очень-то везет. Я вздохнула. – Послушайте, вы уже со мной разговариваете. А я разговариваю с вами. Так что вы выиграли пари. Теперь можете возвратиться к своим друзьям и сказать, что ужасно хорошенькая и целеустремленная девушка, сидящая недалеко от них, с вами поговорила. Я снова взяла в руки книгу и вилку и вернулась к поеданию своей глазуньи. – Послушайте, я вовсе не хотел вам мешать. – Все в порядке. Вы мне не помешали. И тут он меня удивил. – «Бесконечное смирение воплощено в рубашке, о которой мы читаем в старинной сказке. Пряжа прядется, орошаемая слезами, полотно отбеливается слезами, рубашка шьется со слезами; но зато она защищает лучше, чем железо, чем сталь».