Что делает он?! Вот сейчас будет взрыв!.. Но мне не гореть на песке, — Запреты и скорости все перекрыв, Я выхожу из пике! Я – главный! А сзади… Ну, чтоб я сгорел! Где же он, мой ведомый?! Вот он задымился, кивнул и запел: Мир вашему дому!» И тот, который в моём черепке, Остался один – и влип. Меня в заблужденье он ввёл и в пике — Прямо из мёртвой петли. Он рвёт на себя – и нагрузки вдвойне. Эх, тоже мне – летчик-ас!.. Но снова приходится слушаться мне, И это – в последний раз!..[1] Резко ударив по струнам, отчего все вздрогнули, я прервал песню и посмотрел на знатока: – Пять лет, значит? Хэ! Хмыкнув, я встал, повесил гитару обратно на гвоздь над кроватью и, обернувшись к молчаливым и шокированным слушателям, сказал: – Нужно гитару иметь и тренироваться. А то вон пальцы болят и горло. Пойду отпрошусь, может, в город отпустят, съезжу гитару куплю. Вещь. Мне понравилось играть и петь. А ты, знаток, тоже собирайся, поможешь гитару выбрать, чтобы мне дрянь какую не подсунули. Я не разбираюсь в них. – Мастер! – в восхищении выдохнул тот. – Виртуоз! Если вы, товарищ майор, действительно впервые гитару взяли, то вы гений. Музыкальный. – Впервые, – показал я тому покрасневшие подушечки пальцев. – Быть совершенством – так быть лучшим во всём. Ну, что столпились? Разойдись. Лётчики отодвинулись в стороны, давая мне проход, а один, самый бойкий, спросил: – Товарищ майор, а откуда эта песня? То, что я якобы ворую эту песню, ничего не значит, уважаемый Владимир Семёнович ещё маленький и не написал ни одной. Поэтому я легко присвоил её, а Высоцкий, надеюсь, напишет песни ещё лучше. Да и ворую я не у него, а у его прототипа из моей истории, а это разные люди. Может, в этом времени мэтр даже и на свет не появился, откуда мне знать? – Песня? Да так, витала в мыслях. У меня даже две сформировалось, обе об одном бое. Одну истребитель поёт, другую – лётчик. Только когда гитару взял и наиграл, песня как-то и легла на ней. – А может, допоёте? – с надеждой спросил знаток, и остальные загомонили, поддерживая его, но стихли, наткнувшись на мой взгляд. – Нужно потренироваться. Опозориться не хочу. Потом спою. Сначала гитару куплю. Я вернулся в свою комнату и, сняв клипсу-амулет, с восхищением на неё посмотрел, пробормотав: – Однако. Попаданец есть, со Сталиным общался, теперь ещё и Высоцкого пою. Магия рулит. – И тихо затрясся от молчаливого смеха. А играть и петь, точнее, выдавать ту амброзию, то, что заставляло струны души петь, мне понравилось. Этот амулет, похоже, самый наиценнейший из всего, что у меня есть. Стать бардом, не просто бардом, а магическим – это, вероятно, то, чего мне не хватало. Это как оргазм. Ну, почти. В общем, я буду играть и петь. И мне нужны инструменты. Разные. Убрав амулет в карман, я покинул общежитие, прихватив мявшегося у входа знатока, и отправился к командиру дивизии. Только он выдавал увольнительные. Тут возникла проблема: меня-то легко отпустили, безлошадный, болтаюсь, как не знаю что в проруби, могу машину взять и скататься, если так надо, увольнительную выдали, а вот моему спутнику – нет. Его эскадрилья дежурная, покидать аэродром нельзя. И ведь не сказал, паршивец. Наверное, решил, что я смогу договориться об увольнительной для него. Не получилось. Машину мне дали, с водителем, и я уже собрался отъехать, но меня остановили, ещё двое подсели, кому в город нужно. Один был начфином полка, по служебным делам катил, а другой, естественно, оказался из тех подозрительных лейтенантов. Я ещё не понял, немцы это прислали убийц Кота извести или наши работают, пытаются понять, что я такое, и вывести меня на чистую воду. Видимо, где-то наследил. Да много где. Я особо и не маскировался. Машина была ГАЗ-64, я сел спереди, эти двое – сзади. Пока мы ехали, я так перетасовал карты. Машина остаётся с начфином, и он возвращается на ней, а я вернусь на попутке, когда закуплю всё, что нужно. Увольнительная до шести вечера, четыре часа впереди, успею. Где находится магазин музыкальных инструментов, никто не знал, а я хоть и местный, но раньше не интересовался. Помогли прохожие. Тут остановились, там, поспрашивали, и доехали. Он, как ни странно, работал. Хотя день будничный, чего ему не работать? Я вышёл, а машина с обоими пассажирами укатила дальше. Я же зашёл в магазин и, заложив руки за спину, не обращая внимания, как продавщица засматривается на мои награды, среди которых была и английская, стал внимательно изучать ассортимент. А он был неплохой, и нового инструмента хватало, видимо, завоз был. Однако я точно знал, что некоторые фабрики музыкальных инструментов перешли на выпуск военной продукции, и запасы инструментов могли быть только довоенные, но всё же выбрать было из чего. Ну как же, столица! Вот и выберем. Хм, а тот лейтенант чуть дальше сошёл и вернулся, я видел его, благодаря сканеру. Остановившись у полки, где стояли две типа гармошки, я посмотрел на продавщицу, и та подошла. – Вы что-то хотите, товарищ? – Да. Хотел бы посмотреть этот инструмент. Как он называется? – Вот это баян, а это аккордеон. Это выставочные образцы, на складе есть ещё экземпляры. Вы себе выбираете инструмент? – Да. Сегодня отчего-то решил, что у меня идеальный слух, попробовал на гитаре, получилось, понравилось. Хочу научиться играть на гитаре и аккордеоне. Вот их и желаю купить, но хороший инструмент, качественный. – Не хочу вас обидеть, но, взяв в руки гитару, сразу на ней играть не получится. – Я бы попробовал. Есть на чём? – Сейчас принесу, – улыбнулась продавщица и удалилась в подсобку. Вернулась с шестиструнной гитарой, такой же, что я сегодня держал в руках, но цвет золотистый. Я перекинул через голову ремень, подрегулировал его под себя и начал пробовать струны. Гитара оказалась ненастроенной, и я, подтянув струны и убедившись, что теперь неплохо, хотя до отличного звучания её ещё нужно настраивать, попробовал переборы. Получилось, на мой взгляд, удовлетворительно, а продавщица так совсем стояла с открытым ртом. – Вы подшутили надо мной. Чтобы так играть, нужно учиться с детства. – Я сегодня гитару впервые в жизни взял. Клянусь. Заметив, что я остановился и дую на пальцы, она достала из ящика стола какую-то тонкую пластинку и протянула мне: – Возьмите медиатор, с ним легче. – А что это? – Ею защипывают струны. Пальцы болеть не будут. Пластина явно была костяная, и я попробовал ею, пришлось приноровиться, и тоже стало получаться на том уровне, что меня удовлетворил. – Красивая игра, – улыбнулась продавщица. – Никогда не слышала этой мелодии. А аккордеон тоже в руках не держали? – Нет, не держал. – Сейчас проверим. Она сняла выставочный образец, помогла мне накинуть на плечи ремни и минут двадцать наблюдала, как я тяну меха и пробую разные клавиши, запоминая что и где, а потом тихо стал наигрывать. Фальшивил, но с каждой минутой мелодия становилась всё лучше, пока не стала идеальной. А потом, вспомнив одну мелодию в стиле рок, но которую можно сыграть на аккордеоне, я слышал в своём времени такую игру у одного виртуоза, и я дал! Две минуты наяривал, мышцы на руках начали уставать, а когда остановился, то услышал бурные аплодисменты. Оказалось, я так увлёкся, что потерял наблюдение за пространством. В магазине, кроме меня с продавщицей, теперь была мамаша с пацаном лет десяти и две девушки. Все они и аплодировали. А пацан теребил мать и требовал вместо скрипки купить ему аккордеон. Кажется, впечатлённая мамаша особо и не сопротивлялась. – И всё же вы шутник, товарищ командир, – погрозила мне продавщица. – Вас учили с детства. – Повторяться не хотел бы, но придётся: впервые взял. Самому понравилось. Беру и гитару, и аккордеон. Чехлы к ним есть? О, а это саксофон, да? Тоже возьму. Мне упаковали выбранные инструменты, я купил запасные струны для гитары и предметы для чистки, а перед тем, как покинуть магазин, попросил у продавщицы лист бумаги и карандашом, который достал из кольца, написал на оборванном листке с нотами всего одну фразу… С инструментами гулять тяжеловато, но я упорно шёл по улице. Аккордеон на длинном ремне сзади, гитара на боку и чехол с саксофоном в руке, другой я опирался на трость. Побродив по дворам – причём хвост не отставал, надо признать, работал шпик очень профессионально, визуально я его так и не засёк, – я подошёл к старой кирпичной стене и стал демонстративно отсчитывать кирпичи, а добравшись до того, который шатался, вынул его и убрал внутрь бумажку. При этом постоянно оглядывался и вёл себя крайне подозрительно. Вернул кирпич на место, захромал дальше. Этот молодец, убедившись, что я удалился и не вижу место закладки, радостно подскочил и достал записку. Выражение его лица на всю жизнь запомню. Там было написано: «Не умеешь следить, не следи». Пока лейтенант разыгрывал из себя следователя и доставал записку, я извлёк из хранилища эмку, положил на заднее сиденье инструменты и покатил из города, возвращаясь в часть. Гнал основательно, так что уже вскоре остановился неподалёку от КПП. Вытащив музыкальные инструменты, убрал машину и дальше прогнулся пешочком. Я так с грузом и мучился бы, но мимо проходил строй бойцов, и старшина выделил мне одного в качестве носильщика, поэтому до общежития я добрался с комфортом. А там ажиотаж! Мне передали, что все, кто меня слышал, так раструбили о моих новых способностях, что теперь об этом знал весь аэродром, все части, которые тут дислоцировались. Оказалось, музыканты, особенно те, которые за душу могут брать, большая редкость и ценность. Парни из моей эскадрильи уже встали и тоже жаждали увидеть новоиспечённого музыканта. Так что встретили меня, можно сказать, с теплом и требованием поскорее показать, что я демонстрировал в обед. Я согласился. Но сначала поднялся к себе, отнёс аккордеон и саксофон. А играть решил в зале для совещания, где мы также карты учим, на первом этаже казармы. Зал набился до предела. И прежде, чем начать, я сказал: – Все деньги с отчислений за сбитого противника потратил, но вот купил. Буду учиться и играть. Поэтому, товарищи, не судите строго, я это делаю впервые в жизни. Спою две песни, о лётчиках. – Давай, послушаем! – выкрикнул кто-то с задних рядов. Я сел на стул, который мне поставили, и, подстроив новую гитару, стал играть. Сначала «Я – Як-истребитель», потом «Их восемь – нас двое». Слова и мелодии сами всплывали в голове. Я это ещё во время первого исполнения заметил, даже то, что точно забыл, вспоминалось. Видимо, влияние амулета, вытаскивал всё из глубин памяти. А ведь я немало разных песен слышал, даже всё, что слушал в прошлом вполуха, смогу восстановить и наиграть, что сейчас и проверял. А я ведь фанат «Сектора Газа». М-да, наверное, пока не поймут. Поэтому, разыгравшись, исполнил ещё три песни. Военных больше не пел, о лётчиках хватило, теперь о жизни и любви. Это были «Лучший город Земли» Магомаева, «Я поднимаю свой бокал» Киркорова и «Мгновения» Кобзона. Когда я замолчал, несколько секунд стояла полная тишина, взорвавшаяся рукоплесканием. Ко мне подскочили и стали обнимать, чуть гитару не раздавили, хлопать по плечам и всячески выражать своё восхищение. Я лишь смущённо улыбался, аккуратно убрав в карман медиатор, чтобы не потерять. А ведь я только учусь. Тут и майор Налепин был, который пробасил, что мне надо на радио выступать. Такие песни должны слышать все. Его поддержали, и присутствующий в зале старший батальонный комиссар – это был комиссар дивизии, политработники такое мероприятие пропустить не могли, их здесь хватало – тут же стал со мной вести переговоры о концертах, пока по полкам дивизии. Подумав, я дал согласие, такие песни действительно должны звучать по всей стране, скрывать их – преступление. Но не больше одного раза в два дня, мне ведь тоже и отдыхать, и учиться надо. В том числе учиться музицировать, набираться опыта и тогда уж выступать перед зрителями. А вот на радио не хочу, как-то нет желания.