На следующий день, 27 ноября, отряд вместе с другими сапёрными группами отозвали в Москву. Грозные дни переживала страна и её столица в ноябре 1941 года. Противник продолжал напирать на Москву со всех сторон. Наши войска вынужденно отступали. Но отступая, делали всё, чтобы остановить вражескую лавину. Операция по предотвращению окружения и захвата противником Москвы фактически превратилась в битву за дороги. О результативности действий советских подрывников в тот период можно судить, например, по дневниковым записям командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала Ф. фон Бока: «Использование победы под Вязьмой более уже невозможно, налицо недооценка силы сопротивления врага, его людских и материальных резервов… русские сумели настолько усилить наши транспортные трудности разрушением почти всех строений на главных железнодорожных линиях и шоссе, что фронт оказался лишённым самого необходимого для жизни и борьбы…» Контрнаступление С момента гибели Алексея Мальцева командиром роты числился старший лейтенант Шестаков, продолжавший фактически выполнять обязанности начальника штаба батальона, поэтому неотлучно с сапёрной группой первой роты находился политрук Михаил Егорцев. Бойцы успели по достоинству оценить человеческие качества Михаила Тимофеевича. Проявляя неустанную заботу о личном составе, он стал тем человеком, к которому в случае надобности обращались не только по служебным вопросам, но и с житейскими проблемами. Он никогда никому не отказывал. Формирование личности Михаила Тимофеевича можно проследить по его биографии. Родился в 1911 году. Сын смоленского крестьянина, в 16 лет он переехал в Москву, где выучился на токаря и был направлен на строительство Сталинградского тракторного завода. Заочно окончил рабфак. В 1933 году был призван на срочную службу. После армии вернулся в Москву и четыре года работал литсотрудником в редакции газеты «Лёгкая индустрия». В 1939 году вступил в партию, после чего по путёвке райкома его направили на службу в органы НКВД. С началом войны Егорцев трижды подавал рапорт с просьбой отправить его на фронт. В конце концов просьбу удовлетворили и Михаила зачислили в войска Особой группы при НКВД, где в полной мере раскрылись его незаурядные способности политработника и командира. В наполненные боевой учёбой жаркие дни лета 1941 года сержант госбезопасности Егорцев с раннего утра до позднего вечера находился с личным составом вверенного ему взвода. На стрельбище и тренировочных полигонах, во время марш-бросков, занятий по штыковому и рукопашному бою – всюду он был вместе с бойцами. Вот и в дни гитлеровского наступления на Москву, будучи политруком роты, он не оставлял личный состав ни на минуту. Но роте всё-таки нужен был действующий командир. И такой человек нашёлся. Им стал старший лейтенант Кирилл Лазнюк. Невысокого роста, коренастый, с широким лбом и слегка оттопыренными ушами, новый ротный располагал к себе. К тому же, как уроженец небезызвестной Жмеринки, он был не лишён чувства юмора. Но когда дело касалось службы или дисциплины, он становился предельно требователен и строг. К этому Лазнюка обязывал и солидный возраст – 32 года, и имевшийся за плечами командирский опыт. В бригаду он перешёл с должности начальника заставы 30-го пограничного отряда НКВД Казахского округа. Позднее выяснилось, что Кирилл Захарович, как никто другой, пострадал от фашистских захватчиков. Немцы расстреляли всю его семью – жену, детей и брата… Благодаря работе сапёров практически все дороги на Москву перед фронтом наступающих германских войск покрылись сплошными воронками и глыбами развороченного асфальта. Группы немецких танков и мотопехоты, лавирующие вдоль разрушенных дорог, медленно продвигались по лесам, неся большие потери при преодолении искусно минированных лесных завалов. По неполным данным, на фугасах и минах, установленных сводными отрядами ОМСБОНа в Подмосковье, подорвались 30 немецких танков, 20 бронетранспортёров, 68 машин с мотопехотой, 19 легковых автомобилей с офицерами, 53 мотоцикла. Темп наступления немцев в последних числах ноября 1941 года снизился до одного-двух километров в сутки. Однако полностью остановить наступление гитлеровцев советские войска пока ещё не могли. С падением Рогачёва создалась прямая и непосредственная угроза выхода противника к каналу Москва – Волга. Канал стал бы серьёзным противотанковым препятствием, если бы не Яхромский мост. В случае прорыва немцев к Яхроме мост планировалось взорвать и тем самым преградить путь на восточный берег, к Перемиловским высотам, преодолев которые враг имел бы выход на Дмитров и далее – на Загорск и Ногинск. Перемиловские высоты получили своё название в честь располагавшейся здесь деревни Перемилово. Они представляли собой крутой изрезанный склон протяжённостью два километра и высотой более 50 метров, буквально нависающий над Яхромским мостом. С противоположного западного берега канала к высотам вёл пологий затяжной подъём. Наступающий противник был виден на нём как на ладони. Яхромский мост уже был подготовлен к взрыву, но в ночь на 28 ноября подразделения полка «Бранденбург-800» неожиданным налётом захватили его и затем разминировали. Танковые соединения немцев начали переправляться по мосту на восточный берег. В случае их дальнейшего продвижения по Дмитровской и Ярославской автомагистралям создавалась угроза почти полного окружения Москвы. Командованию ОМСБОНа поступил приказ Ставки: отбросить немцев за канал, а мост в Яхроме взорвать. Спецназ НКВД действовал самоотверженно. В помощь ему были приданы подразделения 1-й ударной армии. Противник быстро был отброшен за канал. В ночь на 30 ноября две подрывные группы из состава сводного отряда ОМСБОНа на глазах у немцев взорвали мост, чем создали барьер на пути вражеских войск. Одновременно со взрывом моста открыли шлюзы Яхромского и Икшинского водохранилищ, и вода затопила пойму реки Сестра и все дороги, выходящие к Яхроме. Таким образом, перед фронтом наступающих гитлеровцев появилось дополнительное препятствие. Наступление фашистов на Москву в этом направлении захлебнулось, а 5 декабря 1941 года именно с этого рубежа началось историческое контрнаступление советских войск, был окончательно и бесповоротно развеян миф о непобедимости германской армии. С криком «Ребята! Наступаем!» в казарму ворвался Гудзенко. Его моментально обступили: «Что? Как?» В руках Семён держал обрывок газеты с приказом Военного совета Западного фронта командующим 20-й, 16-й и 5-й армиям. – Вот, читайте, – восторженно проговорил Семён, размахивая бумажкой. – От обороны перейти к решительному наступлению! Радости однополчан не было предела. С начала войны это был первый приказ о наступлении наших войск. Далее последовал другой приказ – о разграждении установленных отрядом инженерных войск НКВД минных полей в полосе наступающих армий. Пробывших несколько дней в Москве омсбоновцев возвратили фактически на те же позиции. Только теперь предстояло проводить обезвреживание как наших, так и немецких мин. Подмосковье после немецкой оккупации стало неузнаваемым. Вдоль дорог и в населённых пунктах стояло много брошенной вражеской техники. Всё вокруг было усеяно проводами – это немцы тянули связь. На земле валялись какие-то шланги, видимо, для подачи горючего. Семён Гудзенко отреагировал на увиденное следующими строками: …Идёт дорога через Клин. Торчат обугленные трубы. Среди заснеженных долин Чернеют брошенные трупы. Здесь немцев встретили в штыки, Они здесь по́ снегу кружили. Стоят на поле у реки, Обледенев, автомобили. А ещё вокруг было понатыкано много берёзовых крестов. – Снести к чёртовой матери! – приказал Лазнюк своим бойцам. – Чтобы и следов их не осталось на нашей земле! Точно так же с этими крестами поступали все советские люди, как военные, так и гражданские. Пощады врагу не было ни живому, ни мёртвому… Работа по разминированию оказалась не менее трудной и опасной. Не обошлось без чрезвычайных происшествий и боевых потерь. Так, 21 декабря при разминировании ЯМ-5 погиб красноармеец Меркулов. Его похоронили в селе Семёновское. Но всё-таки моральный дух бойцов оставался высоким. Они уставали, подолгу были лишены продуктов, но на трудности не жаловались. 19 декабря прибыли в Рогачёво. Картина, которую застали сапёры у невзорванного ими моста, поражала воображение. Всё вокруг было усеяно сожжённой немецкой техникой. Узнав обстоятельства этого побоища, бойцы пришли в неописуемый восторг. Оказывается, при отступлении немцев в этом месте застряла колонна их военной техники. Причиной пробки стала завалившаяся на мосту десятитонная «Татра». Остальные машины стали объезжать мост по льду и снегу. И тут начали взрываться брошенные сапёрами мины. Их присыпало снегом, поэтому они были незаметны. А затем подоспела и наша авиация. В результате всю колонну разделали под орех. Больше сотни единиц сожжённых машин насчитали омсбоновцы. Скорее всего, сообщение об этих потерях с немецкой стороны ни в одну отчётность о деятельности сапёрных групп ОМСБОНа не вошло. Но всё равно Ануфриев и его товарищи были горды тем, что их действия имели такой успех. В конце декабря сапёрные группы ОМСБОНа снова были возвращены в Москву. В это же самое время командир бригады Михаил Орлов и комиссар Алексей Максимов были вызваны к командующему Западным фронтом Георгию Жукову. Бригаде были поставлены новые задачи. Они сводились к следующему: вести в тылу фашистов глубокую разведку для определения количества и рода войск, которые сосредоточиваются и перебрасываются на фронт против Красной армии, выводить из строя и блокировать железнодорожные узлы и линии, уничтожать живую силу и технику противника. Но главной задачей было ведение глубокой разведки. Наконец-то пришло время бойцам применить свои умения на практике. Тем более к этому времени все уже стали обстрелянными. А, как известно, за одного битого двух небитых дают. Уже в январе омсбоновцы должны были оказаться в Брянских лесах. А пока их учили мастерить шалаши из еловых веток, избавляться от предательского запаха костра и прочим премудростям. К этому времени уже имелся опыт отряда Медведева и других партизанских формирований. Ануфриева поначалу зачислили в пулемётчики. Выдали ручной пулемёт Дегтярёва с диском на 42 патрона и к нему ещё наган. Так было положено. Правда, «дегтярь» потом забрали, а вот про наган забыли. Так и остался у Женьки револьвер, который был очень надёжен. И ещё некоторые виды вооружения довелось испытать Ануфриеву и его товарищам. Например, огнемёт, конструкция которого была весьма интересной: на ствол винтовки надевались маленькие ракетницы, а за спину вешался рюкзак-термос. Пламя полыхало метров на тридцать. Но, наверное, самым диковинным оружием стал мало кому известный и тогда, и сейчас ампуломёт. На тяжёлой деревянной крестовине держалась труба для метания шаров из толстого стекла, наполненных самовоспламеняющейся жидкостью. Эффект от стрельбы из ампуломёта был сравним с эффектом применения бутылок с зажигательной смесью. Вот, правда, таскать его было крайне неудобно, и бойцы, волоча огромную крестовину, мрачно шутили: – Вот уж действительно, крест несём. В общем, все понимали, что их готовят для серьёзного дела. Последним приятным событием уходящего года для Ануфриева стало посещение Сандуновских бань. Именно там он провёл ночь с 31 декабря на 1 января. И это было не какое-нибудь торжество или застолье, хотя в пережившей осадное положение Москве по случаю Нового года официально были разрешены народные гулянья. Нет, омсбоновцы попали в Сандуны с самой заурядной целью – обеспечить личный состав чистым бельём. Старшине роты Алексею Пяткову понадобился помощник. Этим помощником и стал Евгений Ануфриев. Женьке и до войны доводилось бывать в Сандунах. Он очень любил это место. После тягот передовой было особенно приятно вновь оказаться в чистой и уютной обстановке, сделать всё что нужно для роты, а затем немного расслабиться. Попариться, помыться и, самое приятное, поплавать в бассейне. В общем, смыть с себя грязь и заботы уходящего года… Сухиничи Развивая декабрьское наступление, Красная армия преследовала и громила вражеские полчища уже за сотни километров от столицы. Советское информбюро ежедневно называло крупные населённые пункты, освобождённые от врага. Но войска вермахта отчаянно сопротивлялись. Они спешно создавали крупные узлы обороны, подкрепляя их свежими силами. К концу 1941 года такой узел образовался в районе Сухиничей Калужской области. Здесь, в зоне действия 10-й армии Западного фронта, оказалась заблокированной фашистская дивизия, на помощь которой с разных сторон спешили подкрепления. В Сухиничах сходилось три железных и восемь грунтовых дорог. Они вели на Вязьму, Смоленск, Рославль, Брянск, Белёв, Тулу, Калугу. Овладев этим узлом, 10-я армия и весь Западный фронт значительно улучшали базирование своих войск и маневрирование их силами. Высшее гитлеровское командование хорошо понимало значение Сухиничей и не хотело терять этот стратегически важный объект. 216-й пехотной дивизии генерала фон Гильза, закрепившейся там, была поставлена задача любой ценой удерживать город. Бои за Сухиничи приняли затяжной и напряжённый характер. На тот период город представлял собой осаждённую крепость, которую гитлеровцы ни при каких условиях не собирались сдавать. Более того, они готовились, перебросив дополнительные силы из Жиздры (в том числе две дивизии из Франции), внезапным ударом пробить 60-километровый коридор и деблокировать Сухиничи, сохранив город в своих руках. Потеря Сухиничей лишала немцев важной базы, а с перехватом войсками Западного фронта железной дороги Вязьма – Брянск нарушалась оперативная связь двух основных группировок врага, действовавших против Западного и Юго-Западного фронтов. В январе 1942 года ОМСБОН приступил к формированию четырёх лыжных отрядов для проведения диверсионной деятельности на временно оккупированных немцами территориях Жиздринского и Людиновского районов Калужской области, с последующим выходом отрядов к выгоничским лесам Брянской области для связи с действовавшими там партизанами. Схема комплектования была следующей. Назначались командир и комиссар отряда, после чего объявлялась запись добровольцев. Если список превышал требуемое количество, среди записавшихся производился отсев, чаще всего по физическим данным и медицинским показателям. Окончательный состав отряда утверждался командиром бригады полковником Орловым.