Закончив собираться, бойцы по одному взбирались на броню боевой машины десанта. Младший сержант Валиулин, опершись на еще горячий ствол пушки, о чем-то оживленно говорил на татарском с механиком-водителем, маленьким плосколицым танкистом. Забравшись на броню, разведчики рассаживались на прежние места, где были разложены их спальники. Легко забросив на БМД Феофанова, последним заскочил Морозов и, пока не вернулся Костяников, вольготно вытянул свои длинные, как ходули, ноги. После прочесывания горы вернулись солдаты из роты сопровождения. Они быстро растворились в колонне, занимая свои места по боевому расписанию. Колонна снова ожила, рыча, сдвигались плотнее грузовики, занимая свободные места подбитых машин. Снова появились вертолеты прикрытия, они еще раз прошлись над горой, потом совершили полный разворот и наконец, зависнув над колонной, стали отстреливать тепловые ловушки. Вслед за вертолетами огневой поддержки появился санитарный вертолет. Транспортный «Ми-8» вместо камуфлированной раскраски был выкрашен в обычный ядовито-зеленый цвет. Его бока украшали большие белые круги с ярко-красными крестами. Винтокрылая машина, нырнув под своих агрессивных собратьев, резко пошла на снижение. Единственно удобной площадкой для посадки было плато перед поврежденным танком. Саперы уже проверили дорогу на наличие мин и теперь деловито махали руками, указывая место стоянки. Сотрясая воздух, вертолет наконец коснулся шасси твердого грунта, в ту же секунду к нему почти бегом бросились санитары, неся на носилках в окровавленных бинтах тяжело раненных, легко раненные самостоятельно добирались к спасительной машине. У открытых дверей стояли двое вертолетчиков, они принимали носилки, помогали забраться на борт раненым. В считанные минуты погрузка была закончена. Двери десантного отсека захлопнулись, и винтокрылая машина, оторвавшись от земли, взмыла вверх, заложив крутой вираж, «санитар» в сопровождении двух «Ми-24» пошел к себе на аэродром. — У вас все в порядке? — Возле БМД стоял еще совсем молоденький лейтенант, помощник начальника колонны, он еще не начал бриться, и его лицо буйно поросло рыжеватым пухом. — В порядке, — ответил Федоров. И, подражая голосу Анатолия Папанова, добавил: — У полном. Лейтенанту было не до шуток, он лишь коротко бросил: — Через пять минут выступаем, будьте готовы. — Усегда готов, — ответил за сержанта Морозов, но лейтенант уже побежал дальше. Наконец вернулся Костяников, его сопровождал невысокий угловатый прапорщик-сапер. Его бушлат был в нескольких местах пропален, левая рука забинтована, из рукава выглядывал грязный бинт. — Ну, як вы тут, хлопцы? — спросил сапер, по его мягкому южноукраинскому говору легко можно было опознать жителя Кубани, потомка запорожских казаков, которых Екатерина Вторая сманила на берега тогда еще пограничной реки для защиты южных границ от набегов диких племен кавказцев. — Вашими молитвами, — произнес Дядя Федор. Они были с прапорщиком примерно одного возраста. Только с той разницей, что во внешности старшего сержанта угадывалась натура легкая на подъем, натура «перекати-поле», авантюриста. В прапорщике же, наоборот, внешность была что ни на есть оседлая, как говорится, крепкого крестьянского хозяйственника. Такие начинают разговор, если им что-то надо. — А вот нам трохи не повезло, — продолжил разговор сапер. — Трое раненых, броневик сгорел. Водителя еле успели вытащить, парня контузило взрывом гранаты, потерял сознание, чуть не сгорел вместе со своей таратайкой. Но вообще нам всем крупно повезло... — Да, «винты» как нельзя вовремя подоспели, — кивнул Дядя Федор, сидя на броне и глядя на сапера сверху вниз. — При чем тут «винты»? — отмахнулся прапорщик. — За первым фугасом еще три были зарыты. Если бы колонна зашла за них, мало кто ушел бы отсюда. — А чего же они тогда не пропустили колонну? — подал голос Климов, все еще держась за ушибленную скулу. — Кто знает, — сапер пожал плечами, — может, нервы не выдержали, а может, фугас сам сдетонировал под тралом. Только сегодня нам очень сильно повезло: в горе еще несколько зарядов обнаружили, похоже, нас ожидал дождь из камней. Да не вышло ничего — шнур перебило. А тот «дух», который полз устранять обрыв, получил пулю в лоб. Так что сегодня шибко нам повезло. — А на горе много нашли дохлых «духов»? — спросил Морозов. — Нет, только один этот валялся, больше никого не нашли. На месте засады видны следы крови, обрывки бинта. Значит, были раненые, а возможно, и убитые, но их забрали с собой. А того не тронули, видно, побоялись работы снайпера, — закончил свое повествование прапорщик; посчитав, что все правила хорошего тона соблюдены, он перешел к деловой части: — Слышь, земляки, — обратился сапер к разведчикам. — Что осталось от нашего «лимузина», сами видите, не подвезете на своем стальном коне? — Куда вас денешь, — наигранно вздохнул старший сержант. И, посмотрев на разведчиков, добавил: — В тесноте да не в обиде. Зови своих архаровцев... Тем временем отремонтированный танк, вздрогнув, немного проехал вперед, сдал назад, ударил кормой почерневший от копоти остов БРДМ и, резко развернувшись, швырнул подбитый броневик в пропасть, освобождая путь колонне. Принимая неожиданных гостей, разведчикам действительно пришлось потесниться. Виктор Савченко оказался рядом с командиром группы. — Ну что, Стрелок, раза три хоть выстрелил? — прищурив глаз, серьезно спросил Федоров. — Два, — последовал короткий лаконичный ответ. Сосредоточенно орудуя ножом, он вырезал очередную зарубку на прикладе своего автомата. Над колонной взмыло три красные ракеты — сигнал к движению. БМД резко дернулась и, вгрызаясь в промерзший грунт ножами тралов, поползла вслед за танком. Сон прошел сразу, сознание как будто вышвырнуло из вязкого царства Морфея. Лежа на краю широкой кровати, Тамерлан Гафуров открыл глаза и еще несколько минут лежал неподвижно, глядя на зашторенное окно. Еще в детстве он где-то слышал, что, проснувшись, необходимо еще несколько минут полежать. Мысленно сосчитав до двадцати, он наконец встал с постели. Ноги привычно попали в тапочки. Глубоко вздохнув, Тамерлан потянулся до хруста. Все, ритуал пробуждения закончен, можно переходить к водным процедурам, но прежде... Пройдя на кухню, Гафуров распахнул настежь форточку, и сразу же вместе со свежим морозным воздухом с улицы донесся привычный гул городской жизни. Из окна кухни открывался вид на Новоарбатский проспект, по которому непрерывным потоком неслись машины. Тамерлан достал из лежащей на столе пачки «Парламента» сигарету, прикурил от хозяйственной зажигалки и резко отвернулся от окна. Он не любил дневную Москву — серую, вечно суетящуюся, спешащую куда-то. Город ему нравился с наступлением вечера, когда зажигались сотни тысяч ламп, заливая улицы искусственным светом, создавая иллюзию праздника. Хотя сейчас ему было не до праздников. Глубоко затянувшись, он присел на табуретку, перед ним на столе лежала старая газета. Центральная газета с обычным набором различной информации почти полугодовой давности. Она привлекла Гафурова небольшим очерком, название которого гласило: «Полевой командир сдался федеральным войскам». Едва федералы пересекли Терек, герой первой Чеченской войны, первый «бригадный генерал» Бахрам Джамбеков объявил о нейтралитете, затем, взамен на амнистию для своих людей, сдался. Боевики одного из крупнейших отрядов поклялись на Коране перед муллой и своим командиром, что не будут воевать против федеральных войск, после чего Джамбеков, опасаясь мести непримиримых, уехал в глубь России. Тамерлан знал, где скрывался ренегат. Еще совсем недавно Джамбеков был его непосредственным командиром и человеком, который сделал его тем, кем он был в настоящее время. Хотя за последние десять лет его жизнь столько раз меняла направление, что он сам толком не знал, кем ему предстоит быть еще. Родителей своих Тамерлан не помнил, отец был водителем-дальнобойщиком, часто бывал в разъездах. Однажды, вернувшись раньше из командировки, он не отогнал «Алку» на базу, а решил свозить мать в горы к родственникам. Накануне ночью прошел дождь, и дорога стала скользкая, как стекло, отец не справился с управлением, и тяжелая машина рухнула в пропасть. Осиротевшего мальчика воспитал Салман Гафуров, старший брат отца. В семье дяди детей не было, поэтому Тамерлану досталась вся любовь и внимание уже немолодых родственников. Почетный нефтяник, Герой Социалистического Труда, Салман Гафуров пользовался уважением не только в родной Чечено-Ингушской республике, но и в самой Москве, его неоднократно выбирали депутатом Верховного Совета СССР. Для племянника Салман ничего не жалел, он учился в единственной республиканской спецшколе с английским уклоном. Дядя неоднократно там бывал, проверяя успехи Тамерлана, каждое лето отправлял мальчика отдыхать в лучшие пионерлагеря Советского Союза. Тетка, худая болезненная Лейла возила мальчика по настоянию дяди в туристические поездки по стране. По окончании десятилетки, когда встал вопрос, чем заниматься и куда идти учиться дальше, Тамерлан как-то неуверенно произнес, что хотел бы стать журналистом, а в будущем, может быть, писателем. Дядя ничего не сказал, но только через неделю после выпускного взял племянника с собой в Москву, документы для поступления сдали в МГУ на факультет журналистики. В коридоре главного корпуса, битком набитом абитуриентами, только и витали разговоры: какое количество претендентов на одно место и у кого какие шансы на поступление Когда после первого экзамена Тамерлан заикнулся об этом дяде, тот лишь улыбнулся в густые с проседью усы и сказал: — Не волнуйся, ты поступишь. Я обо всем уже договорился. Действительно, в списках счастливчиков, поступивших в университет, Тамерлан Гафуров обнаружил свою фамилию. Вскоре наступила беззаботная пора студенчества, лекции и факультативы сменялись дискотеками и веселыми пирушками в дни стипендий. В первые же дни Гафурова «перекрестили», посчитав, что имя Тамерлан слишком уж несовременное. Теперь при знакомстве он называл себя Тимуром (еще один вариант имени хромого завоевателя), но сокурсники пошли еще дальше, сократив его имя до короткого и звучного — Тим. Через два года беззаботной жизни его постигла тяжелая утрата — Тимур получил известие, что от обширного инфаркта скончался дядя Салман. Сразу же иссяк финансовый ручеек ежемесячных переводов. Теперь и ему пришлось, кроме учебы, по ночам подрабатывать, разгружая вагоны или охраняя стройку. История страны вступала в новую эпоху, и зарождалась эта эпоха в Москве. Именно отсюда, как круги от брошенного в воду камня, расходилось по всему миру: «Перестройка», «Гласность»... Неожиданно народ стал смотреть трансляцию заседаний съезда Верховного Совета и услышанное там обсуждать до хрипоты, до драки. Страна, как скороварка, наполнялась паром противоречий, требовавшим выхода. Создавалась революционная ситуация, когда верхи уже не могли, а низы давно не хотели. Фарс августа девяносто первого года стал той отправной точкой, вызвавшей катаклизм, взорвавший огромную империю. Увлеченный революционными идеями, Тимур на лето поехал на родину предков. К тому времени Чечено-Ингушская автономная республика перестала существовать, превратившись в два отдельных субъекта — Чечню и Ингушетию. После августовских событий Грозный бурлил, в город съезжались все представители чеченских тейпов (кланов), на родину возвращались лучшие сыны своего народа — военные, интеллигенция, дипломаты и ученые. Сюда же ехали и уголовники всех мастей, интуитивно чувствуя, что здесь им будет чем поживиться. Идея независимой Ичкерии захлестнула многих чеченцев. Тимур Гафуров бросил учебу в МГУ, хотя до окончания университета оставался всего один год. Он ходил на все митинги, где выступал новый президент республики, в недавнем прошлом генерал Советской Армии, разоружал воинские части, дислоцированные на территории Чечни (независимой республике нужны свои вооруженные силы). Затем одним из первых записался в добровольческий батальон. Три месяца инструкторы готовили бойцов, их немилосердно гоняли по горам, учили стрелять, снимать бесшумно часовых, минировать дороги, убивать голыми руками. По ночам, лежа в жесткой койке, Тимур, морщась от боли в натруженном теле, почему-то думал о своем имени, в глубине души полагая, что именно оно определило его судьбу. Вспыхнувшая война между Грузией и решившей отделиться Абхазией швырнула добровольческий батальон в гущу событий. Уже через месяц о батальоне заговорили, назвав его наиболее боеспособным подразделением и присвоив ему имя «Абхазский». А еще через месяц, в боях за Сухуми Тимур был тяжело ранен, его вывезли обратно в Чечню. После выздоровления вернуться в батальон ему не пришлось, его вызвали в президентский дворец. Тимура встретил советник президента по военной стратегии, в недавнем прошлом офицер оперативного отдела Генерального штаба Советской Армии. Бывший подполковник Бахрам Джамбеков на первый взгляд выглядел не старше своих сорока пяти, худощавый, среднего роста, со смуглым лицом, покрытым точками оспинок, и густыми черными усами. После краткой ознакомительной беседы советник неожиданно произнес: — Как вы относитесь к предложению поехать за рубеж на учебу? — Я — солдат, — неожиданно для себя произнес Тимур, с вызовом взглянув на Джамбекова. — И хотел бы вернуться в свой батальон. Мои друзья сейчас воюют, и мое место среди них. По лицу подполковника проскользнула улыбка, но он тут же серьезно проговорил: — Не скажу, что ваше желание похвально — стать боевиком много ума не надо. К тому же боевиков у нас достаточно, а вот настоящих специалистов-профессионалов по пальцам можно пересчитать. А без них Ичкерии никогда не стать настоящим государством. Независимо от своего желания Тимур Гафуров через неделю оказался под жарким солнцем Пакистана, в закрытом учебном центре недалеко от Джелалабада, его учили не только метко стрелять, использовать взрывчатку в рукопашном бою, но также и тайнописи, умению по различным признакам определять принадлежность того или иного объекта, распознавать слежку, проводить допросы с психологическим воздействием, способам вербовки и тому подобному. Полгода он интенсивно изучал и филигранно оттачивал мастерство разведчика. По возвращении в Грозный Тимура зачислили в штат ДГБ (Департамент государственной безопасности) и отправили в командировку. К его великому удивлению это оказалась не Абхазия и даже не Нагорный Карабах, где вовсю шли кровопролитные бои. Его направили в Москву, там ему следовало обжиться. «Обжиться» не значило адаптироваться к жизни в столице, это означало наладить тесные связи с чеченской диаспорой, с преступными чеченскими группировками, пустившими корни во все сферы бизнеса огромного мегаполиса. Им следовало напомнить, какого народа они дети и что от них требуется. Кроме «работы» с соплеменниками, необходимо было наладить тесные контакты с демократическими правозащитниками, которые на всех углах кричали о праве на независимость угнетенных народов. Так же следовало поддерживать связь между руководством Ичкерии и представителями крупного бизнеса, теми, у кого был в Чечне настоящий интерес. Стать резидентом, главным связующим звеном оказалось несложно. Через два месяца Тимур провел несколько операций с фальшивыми авизо, и денежный поток хлынул в маленькую горную республику, то и дело превращая бумажные ассигнации в оружие, экипировку, медикаменты. В Грозном были довольны работой резидента, Бахрам Джамбеков несколько раз звонил в Москву, хвалил Тимура и давал новые поручения. Образ жизни Гафурова должен был соответствовать поставленной задаче. Он жил на «широкую ногу», снимал шикарную квартиру в центре Москвы, обедал в ресторанах, посещал престижные клубы и дорогие дискотеки. Естественно, молодой мужчина не мог обойтись без женского общества. Вначале женщины менялись, но постепенно только одна прочно заняла место «постоянной подруги». Пышнотелая брюнетка Лариса Вронская в свои двадцать семь лет уже дважды побывала замужем. Среди подруг она носила прозвище Графиня за любовь к красивой жизни. Знакомство с Тимуром произошло в ночном клубе, молодой женщине понравился кавалер. Кроме привлекательной внешности — высокий, стройный, с классическим профилем, — он еще был и щедр, как сказочный принц, деньгами буквально сорил. Лариса тоже приглянулась Тимуру. Она была красива, неглупа и, главное, неутомима в постели. Правда, через некоторое время девушка попыталась «взбрыкнуть», показать свой норов. Но несколько звонких затрещин Охладили ее воинственный пыл, и, к удивлению самого Тимура, она не бросила его, а, наоборот, стала покладистой и верной подругой. Недаром гласит вайнахская поговорка: «Усмиренная дикая лошадь становится покладистей жены и преданней друга». Когда грядущая война потребовала возвращения Тимура обратно в Грозный, его подруга, ни секунды не колеблясь, поехала с ним. Во время боев за Грозный она входила в особую женскую снайперскую группу и имела полтора десятка трупов своих соотечественников. Война не была для Гафурова неожиданностью, еще за полгода до ввода федеральных войск на территорию мятежной республики в приватной беседе трясущийся, как паралитик, похожий на несвежий труп правозащитник с известным на Западе именем говорил Тамерлану: «Мирным путем Ичкерия никогда не получит независимости. Наша цель спровоцировать войну, чем кровавее она будет, тем лучше. Мы должны представить перед всем миром Россию в виде кровавого карателя-палача, а чеченцев борцами за свободу и независимость. Только в этом случае мы можем рассчитывать на поддержку мирового сообщества». Война действительно оказалась кровавой. Тимур Гафуров командовал диверсионной группой в отряде Бахрама Джамбекова. После сдачи Грозного его группа минировала дороги, нападала на колонны федеральных войск, охотилась за старшими офицерами. Счет жертв их диверсий шел уже на сотни человеческих жизней. Самыми знаменитыми акциями были уничтожение безоружной колонны с демобилизованными солдатами, покидавшими зону боевых действий, и подрыв кортежа милицейского генерала. В глубине души Тимур надеялся прославиться на войне, но его непосредственный командир Джамбеков всячески скрывал имя удачливого диверсанта. И, только вернувшись в Москву для борьбы на информационном поле, Тимур понял, почему его так оберегал Бахрам. Возвращение в столицу потребовало кое-каких изменений — он уже не мог поселиться там, где жил раньше, не мог жить под своим настоящим именем. Тимуру пришлось изменить внешность и стать чистокровным русаком. По паспорту он был Кузнецовым Николаем Ивановичем. Он специально выбрал себе имя знаменитого советского разведчика — боевика, героя Великой Отечественной войны, который в оккупированном немцами Ровно выдавал себя за немецкого офицера Пауля Зиберта и уничтожал высших чинов немецкой армии и гестапо. Под видом художника Тимур снял огромное помещение в многоэтажке на Новом Арбате и устроил там студию, где в центре зала стояли мольберт и несколько незаконченных картин. Все это Гафуров приобрел в Ростове у спившегося художника за гроши. Сам он никогда не умел рисовать, но всегда можно сказать, что в данный момент он находится в творческом поиске. Главное — есть незаконченные картины. Основная работа Кузнецова-Гафурова заключалась в борьбе на информационном поле боя. Недоучившийся журналист быстро отыскал своих однокашников, работавших в различных СМИ, и предлагал заказные статьи, благо в отношении финансов он не имел никаких проблем. Журналистская братия, не стесняясь, брала деньги и кропала статьи и репортажи о несчастных чеченских боевиках, которым приходится терпеть всяческие зверства федеральных войск. Неожиданная гибель от взрыва бомбы первого президента Ичкерии повергла Тимура в шок. Он жаждал мести, хотел взорвать Кремль, уничтожить Думу и четвертовать российского президента... Но когда горячая кавказская кровь перестала кипеть в жилах и логика взяла верх над эмоциями, Тамерлан крепко задумался над планом мести. Прекрасно осознавая свои боевые возможности, он пришел к выводу, что реальный ущерб не сможет нанести никому из первых лиц государства, только зря потратит время и средства. Его мозг, взывавший к возмездию, извлекал на поверхность из самых глубин сознания все знания и опыт, полученные во время учебы и боев. — ...«Террор» в переводе с латыни означает «ужас», — говорил преподаватель тактики в Пешаварской школе, наемник, долговязый швед — блондин с лошадиным лицом. — Прибегая к террору, мы в первую очередь ставим перед собой цель — посеять животный страх в сердцах простых граждан, а также приучить их к скотской покорности. И только потом какие-то конкретные цели. Террор против военных приносит куда меньший эффект, чем против обывателей. В глазах простых людей образ жизни и службы военных обязывает тех рисковать своим здоровьем и самой жизнью, но совсем другое дело он — обыватель. За свою «бесценную» жизнь обыватель дорого спросит со своего правительства... Вскоре Тимур придумал план возмездия: простой, экономичный и главное — эффективный. Военные объекты в данном случае исключались для нападения, там хоть и бардак, но службу несут, а потому никто не застрахован от неожиданностей. Другое дело многоквартирные дома... Кто обратит внимание, если в подвал среди бела дня загрузят мешки или коробки, многие ЖЭКи сдают коммерческим структурам подсобные помещения. Со взрывчаткой тоже никаких проблем, селитра в сочетании с алюминиевой стружкой дает поразительный результат, главное — для запала положить десяток килограммов настоящей взрывчатки. Можно использовать все, что под руку попадется — армейский пластид, тротил или промышленный аммонал и динамит. По этому плану можно было половину российских городов повергнуть в руины (второй раз власть не допустит повторения террора), но и этого будет достаточно, чтоб посеять ужас среди горожан.