Составив подробное донесение, Тимур по своему каналу отправил его в объединенный штаб Ичкерии Джамбекову, в конце приписав, что этой акцией можно сорвать грядущие президентские выборы и устроить политический кризис, которые следует незамедлительно использовать в своих целях. Ответа на свой план Тамерлан так и не получил, выборы прошли практически без эксцессов. Был выбран прежний президент, через два месяца в Чечне подписали Хасавюртовский договор, по которому огромная Россия почти признала независимость маленькой Чечни. Войска федералов спешно покидали обильно политую собственной кровью землю. Жизнь постепенно налаживалась, в Грозном проводили выборы нового президента, в Ростове пытались опознать безымянные трупы солдат, сваленные, как дрова, в вагоны-рефрижераторы. Москва тоже жила своей жизнью, политики как будто хотели забыть, вернее, откреститься от кровавой бойни. Время шло, стремительный бег политической жизни менял события как картинки в калейдоскопе. Международное соглашение о разработке нефтяных месторождений Каспийского моря заставило Россию и Ичкерию перейти к деловому сотрудничеству. Начались переговоры о транспортировке нефти через Чечню. Все это время Тамерлан Гафуров жил в Москве под именем Николая Кузнецова, оставаясь главным агентом Департамента государственной безопасности Ичкерии. Он по-прежнему поддерживал контакты с диаспорой, мафиозными структурами, встречался с журналистами, правозащитниками и крупными бизнесменами, не афиширующими свои отношения с руководством Чечни. Презентации, банкеты, вечеринки, тусовки — вся эта яркая шальная жизнь больше походила на кинофильм о супершпионе Джеймсе Бонде. Хотя Тимуру был неприятен этот английский сноб с его джентльменскими замашками. Гафурову больше импонировал «Шакал» в исполнении Брюса Уиллиса в одноименном фильме, циничный убийца-оборотень был куда колоритнее английского агента. Тимур даже подражал в какой-то мере Шакалу: красил волосы, отращивал или клеил усы, бороду, чтобы изменить внешность. А чтобы соответствовать этой внешности, брал уроки сценического мастерства и сценической речи. Чтобы не потерять боевых навыков, он каждое утро посещал спортивный зал, один раз в неделю ездил за город на полигон, где военные за очень большие деньги позволяли нуворишам вволю пострелять из боевого оружия. В будущем Тимур видел себя ни больше ни меньше как начальником внешней разведки республики. В конце концов, знаний, навыков и опыта ему не занимать... Все рухнуло в одночасье. Проснувшись августовским утром, Тимур узнал из программы новостей, что отряды нескольких полевых командиров вторглись в соседний Дагестан. Затем выяснилось, что легитимный президент Ичкерии абсолютно не контролирует ситуацию, эмиры — полевые командиры — не ставят его ни в грош. Вслед за этим прогремевшие мощные взрывы в Москве, Каспийске, Буйнаксе разрушили несколько многоквартирных домов. Федеральная власть, которая до этого вела себя по отношению к оккупантам ни шатко ни валко, неожиданно приняла вызов. В городах спецслужбы проводили операции «Вихрь-антитеррор», в район боевых действий армия, внутренние войска и милиция бросили лучшие свои силы на борьбу с боевиками. Началась вторая Чеченская война. В этот раз все было по-другому, федеральные войска не попадали в ловушки, там, где они встречали сопротивление, мгновенно наносились мощные артиллерийско-авиационные удары, затем при поддержке танков шла пехота, оттесняя боевиков дальше. За армией шли внутренние войска, проводя «зачистки», потом порядок наводила милиция, помогая новой власти. Пресса реагировала только на победы федеральных войск, время от времени рассказывая о зверствах того или иного полевого командира. Правозащитников уже никто не хотел слушать, чтобы высказаться, они ездили на всевозможные форумы за рубеж. Но самое страшное было в том, что, когда федеральные войска пересекли границу Чечни, некоторые полевые командиры, не согласные с действиями воюющих боевиков, сдались на милость победителя. Одним из первых перебежчиков оказался непосредственный начальник Тимура Бахрам Джамбеков. Прежде чем уехать в Москву, он заставил своих бойцов поклясться на Коране, что они никогда больше не будут воевать. Правоверные легко нарушают клятву, данную иноверцам, но вот мусульманину — никогда. Война подходила к своей новой стадии, отряды боевиков, изгнанные из населенных пунктов, отходили в горы, федеральные войска пытались их блокировать. Кольцо блокады постепенно затягивалось. Спасти уцелевших могло только чудо. Тамерлан Гафуров не спал ночами, пытаясь придумать выход из сложившейся ситуации. Это было дико, один человек противопоставлял себя огромной государственной машине с ее институтами подавления и наказания. Один человеческий мозг пытался переиграть множество умов в штабах различного уровня, кабинетах и аналитических центрах. Как это ни парадоксально, но Тимур нашел верное решение. На этот раз он не стал отправлять свой очередной план по каналу связи. Теперь Тимур только попросил разрешения выехать к месту боевых действий, чтобы предоставить военному совету и президенту свой план. Шифровка ушла, и теперь оставалось ждать ответа... — Ты что, Тим, заснул? — Женский возглас вывел Гафурова из задумчивости. Он бросил в пепельницу дотлевшую до фильтра сигарету и обернулся. В дверном проеме, облокотившись на косяк, в эротической позе стояла молодая пышнотелая женщина. Из одежды на ней был розовый прозрачный пеньюар, сквозь который виднелись тяжелые шарообразные груди с большими темными сосками, почти плоский живот, округлые бедра и густая растительность, прикрывающая лоно. Лариса была для Тимура всегда желанной, он заводился от одной только мысли о ней, но только не сейчас. Поднявшись с табурета, Гафуров провел тыльной стороной ладони по изрядно заросшим щекам и, направляясь в ванную, бросил женщине: — Свари кофе. Базовый лагерь сводного батальона морской пехоты раскинулся на ровной, как бильярдный стол, вершине горы. Весь периметр лагеря был окружен двумя рядами колючей проволоки «егоза». Свернутая кольцами и увешанная угловатыми заточенными наконечниками, плоская лента таила в себе едва ли не смертельную опасность для наступающих. Колючая проволока закрывала подходы к долговременным огневым точкам. Врытые в горный грунт бронеколпаки, оснащенные крупнокалиберными пулеметами и автоматическими гранатометами, ДОТы надежно прикрывали дальнюю кромку минных полей, окружавших базу. За огневыми точками раскинулась тонкая паутина траншей, которые бойцы морской пехоты должны будут занять в момент атаки или артобстрела. В остальном лагерь был стандартным набором строений. Аккуратные квадраты армейских прорезиненных палаток для личного состава. Длинный прямоугольник из такого же материала был столовой. Санчасть размещалась в нескольких специализированных автомобилях, загнанных в глубокие капониры. Впрочем, и вся боевая техника находилась в капонирах, надежно укрытая от повреждений в случае обстрела. Кроме палаток и капониров, на территории лагеря имелось три бункера. Серый, огромный, с потолочными бетонными перекрытиями в три слоя был складом артиллерийских боеприпасов. Возле него развернулись две самоходные батареи. Второй бункер был наполовину меньше первого, хотя перекрытия тоже были установлены в три слоя. В нем располагался штаб батальона. Рядом с бункером были развернуты узел связи и вертолетная площадка. По периметру двигались часовые, одетые в теплые тулупы. Третий бункер был самым маленьким — в половину от штабного и в четверть от склада. Перекрытие было в один слой и сверху для маскировки присыпано снегом. Бункер располагался рядом с батальонной кухней. И часового на входе не было, его заменял дневальный внутри. В этом бункере располагался разведвзвод. Секрет такого расселения был довольно прост. Когда обстраивался лагерь и для создания котлованов прибыли саперы, Дядя Федор в дружеской беседе с командиром взвода выменял за великолепный кинжал старинной работы с дорогой кубачинской чеканкой, добытый разведчиками в боях за Грозный, пару зарядов «ОЗ». В результате сделки все остались довольны. Командир взвода, размахивавший кинжалом, как взбесившийся Маугли, впервые увидевший «железный зуб», разведчики, умудрившиеся вместо продуваемой палатки построить Внутри его обшили досками из-под артиллерийских снарядов. Из кирпича, привезенного с равнины, выложили настоящую печь. Блиндаж разведчиков был гордостью пластунов и предметом зависти других подразделений. Зимой темнеет неожиданно быстро, солнце едва скрылось за вершинами гор, как небо почти сразу же затянуло фиолетовым покрывалом, на котором как алмазы вспыхивали звезды. Здесь, в горах, они совсем низко — кажется, протяни руку и достанешь. Темноту ночи рассекли, как клинки, желтые трассы автомобильных фар. Груженый, израненный конвой после боя на плато только к ночи достиг базового лагеря. Водители, четко знающие отведенные для техники места, размещались на территории лагеря. Боевые машины десанта, заняв капониры по периметру лагеря, нацелили тонкие стволы скорострельных пушек в сторону остроконечных гор. Грузовики становились под разгрузку у склада, возле них копошились бойцы авральной команды, вызванные из теплых палаток на мороз переносить тяжелые ящики с провизией и боеприпасами. В лагере царил настоящий флотский порядок. Капитан второго ранга Василий Васильевич Вавилов был переведен в морскую пехоту из боевых пловцов — то ли здоровье подвело, то ли с начальством не ужился. Высокий, скуластый Вавилов лично комплектовал сводный батальон из частей бригады, поддерживал железную дисциплину, не делая различия ни перед кем. Офицеры после каждого «разноса» придумывали комбату различные прозвища: то Васька водолаз, то просто Водолаз, то ВВ. Все изменилось, когда батальон был доставлен в Дагестан и через Ногайскую степь двинулся на Чечню. Морской волк недаром по ночам штудировал боевой устав мотострелковых войск и всевозможные предписания Генерального штаба по боевому применению. В отличие от большинства наземных офицеров, за долгие годы службы забывших азбучные истины пехотного боя, Вавилов знал их наизусть. И когда батальону был приказ штурмовать хорошо укрепленную боевиками высоту, «кап-два» не бросил своих людей на пулеметы, а, захватив канистру спирта, отправился к «соседям» в артиллерийский дивизион. После этого два десятка «акаций» сутки утюжили позицию боевиков, превратив высоту в котлован. Отношение к комбату изменилось — теперь из прозвищ осталось только Водолаз, но произносили его с уважением. Каждый из бойцов понимал, что «кап-два» бережет их жизни, и каждый старался выполнять его приказы беспрекословно и быстро. Разведчики спрыгнули с боевой машины и, захватив свои пожитки (ранцы десантников, спальники, оружие), выстроились возле капонира. Виктор потянулся, разминая затекшие суставы после долгой езды, затем зачехлил оптический прицел и повесил на плечо автомат стволом вниз. На базе батальона можно было и расслабиться. Дядя Федор похлопал себя по карманам в поисках сигарет, но последнюю он выкурил час назад. — Ладно, — вздохнул сержант и повернулся к Валиулину. — Давай, Татарка, веди бойцов чистить оружие и готовьтесь к трапезе. А я на доклад к лейтенанту. — Хорошо — согласился Валиулин, вешая на плечо автомат стволом вниз. Разведчики, выстроившись по двое, двинулись к блиндажу. Федоров почти бегом направился к штабному бункеру, где находился командир разведвзвода Артем Кудрин, носивший грозное прозвище Атаман Кудеяр. На самом деле он был полным антиподом своему прозвищу — на боевые не ходил, доверив управление разведгруппами сержантам. Сам же все время обитал в командном бункере, пользуясь дружбой с начальником штаба, и выслушивал подробные доклады, добросовестно писал рапорты и представления к наградам на отличившихся. В дела разведчиков Кудеяр не вмешивался, что вполне устраивало последних. В блиндаже было жарко натоплено, разведчики, разрядив снаружи оружие, шумной гурьбой ворвались внутрь. Возле самых дверей раскаленная печь, в центре находился дощатый стол, который служил разведчикам на все случаи жизни. Дальше шел жилой отсек с двухъярусными нарами. Здесь, как на подводной лодке, вернувшиеся с поиска отдыхали, пока их товарищи находились на боевых. — Явились, пропажа, — увидев вошедших, воскликнул сидящий в центре стола Евгений Волков, плотно сложенный здоровяк с красивым юношеским лицом, выполнявший сегодня обязанности дневального. — Вас только за смертью посылать. — Заткнись, салага, — рявкнул на него Морозов, с грохотом бросая на стол пулемет. — Да я... — попытался оправдаться Волков. Но усевшийся рядом младший сержант Валиулин хлопнул его по плечу и почти дружески сказал: — Ты, братела, сейчас дневальный. Поэтому хватай бачки и дуй на камбуз за рубоном. Мы голодные как волки. Волкову ничего не оставалось делать, как, накинув на плечи бушлат и захватив два ядовито-зеленых бачка-термоса, направиться на камбуз. Разложив оружие на столе, разведчики занялись его чисткой, снимая нагар после долгой стрельбы и смазывая механизмы. Раздевшись до тельняшки, Виктор Савченко остервенело орудовал шомполом, не принимая участия в общем разговоре, где, как всегда, был заводилой Морозов. Его мысли были далеко, он возвращался в свое недавнее прошлое. То самое прошлое, из которого его вырвали, определили на Северный флот. Впрочем, он сам туда рвался, написал заявление в военкомат. Тогда Виктор хотел быть похожим на своих друзей, которые были старше его и уже отслужили армию. Особенно ему импонировал Гном. Двухметровый верзила, воевавший в Чечне в разведке морской пехоты, вернулся оттуда кавалером ордена «Мужества». Гном обратил внимание на соседского мальчишку, тощего дохляка-компьютерщика, которого постоянно обижали сверстники. Бывший разведчик привел Виктора в секцию карате, которую вел его друг Сергей Сурмий, недавний чемпион России в среднем весе, прозванный уважительно друзьями Сэнсэй. Виктор, получивший прозвище Пистон, как самый младший, познакомился там же с Бадуном, спившимся телохранителем, бывшим инструктором отряда «Витязь». Прапором, десантником из ЗГВ. Почти три года Виктор ходил в секцию, общался с ветеранами, которые мечтали заработать денег и уехать в Иностранный легион за «французскими паспортами». Втайне Пистон надеялся, что они не уедут до тех пор, пока он не отслужит «срочную», а вот тогда... Потом неожиданно появился Зуб, который выдал себя за бывшего легионера и рассказал им множество побасенок. Они ему поверили, подставились, как последние лохи. Зуб подбил «ветеранов» ограбить инкассаторский броневик, якобы заработать денег на дорогу «до городу Парижу» и отложить немного на «черный день». «Ветераны» согласились, в результате это вылилось в кровавый сериал с подставой и трупами. В последний момент, когда захваченные деньги они собирались отдать ГУБОПу, Гном отправил Виктора домой, а там его «забрили» в морскую пехоту. Через месяц мать написала, что «ветераны» погибли в бандитской разборке. Судя по письму, напоследок они устроили «кровавую харчевню». Родственники погибших, побывавшие на опознании трупов, рассказывали о десятке убитых бандитов. В письме ничего не говорилось о Палыче, старом медвежатнике, который оказался втянутым в эту историю тем же Зубом. Старик помогал им выбраться из этой ситуации, но, видно, не судьба. Как говорил Сэнсэй: «Что предначертано, того не изменить». Теперь Виктор думал о том, как он после демобилизации разыщет старика и выяснит, что же произошло на самом деле... — Заканчивай чистку, Волк жратву притащил! — во всю мощь своих легких гаркнул Морозов и тут же громким щелчком захлопнул ствольную коробку пулемета. Разведчики один за другим заканчивали чистку и, поставив автоматы на предохранитель, устанавливали в специальные ячейки возле нар. Закон войны требовал держать оружие под рукой. Убрав свой автомат, Виктор вытер руки чистой ветошью, вытащил из голенища сапога ложку и сел за стол. Исполняющий обязанности дневального, Евгений ловко орудовал черпаком, разливая борщ алого цвета с разваренной картошкой, капустой, на поверхности плавали янтарные кусочки зажаренного сала — шкварки, вокруг которых, отражая свет коптилок, плавали разноцветные пятна жира. Вдохнув ароматный дымок, поднимающийся над котелком, Савченко почувствовал, как желудок свели голодные спазмы. Пока бойцы рассаживались, Виктор Климов, помогая дневальному, длинным тесаком нарезал хлеб. Его длинные музыкальные пальцы умело разделывали буханку серого хлеба на ровные прямоугольные кусочки, которые тут же распределялись среди бойцов. Под сводами блиндажа ритмично застучали ложки, голодные морпехи за обе щеки уплетали вкусное горячее варево. — Добавки можно? — первым с борщом расправился низкорослый Феофанов. Встав из-за стола, он был вровень с сидящим рядом Морозовым. Пулеметчик на мгновение оторвался от своего котелка и, хлопнув Феофанова по плечу, рассмеялся: — Ну и силен ты жрать, Фофан! — А че? — невозмутимо ответил тот, не отрывая взгляда от котелка, в который Волков наливал добавку. — Сам же говорил: «Море сильных любит, а сильные любят поесть». Под сводами блиндажа грянул дружный смех разведчиков. На второе были макароны по-флотски с говяжьей тушенкой и жареным луком. Разведчики в батальоне были на особом счету, поэтому с добавкой проблем не было. После макарон перейти к чаю не успели — в блиндаж ввалился Дядя Федор в сопровождении штабного старшины Варакуты, двухметрового великана с крючковатым носом и большими, слегка навыкате карими глазами, делавшими его похожим на гигантскую птицу. Старший прапорщик относился к разведчикам по-доброму, в недавнем прошлом сам разведчик, участник нескольких военных кампаний, в том числе и первой Чеченской. Перед отправкой в Дагестан он был уволен в запас в связи с выслугой лет. Никто не знает, на какие «рычаги» пришлось надавить Варакуте, но на войну его взяли. Правда, комбат Вавилов, не желая брать грех на душу, перевел Варакуту из разведчиков в тыловики. — Мы уже порубали, — привстав из-за стола, сказал Валиулин Федорову. И, указав на стоящие в углу бачки, добавил: — Осталась твоя пайка. — Не надо, — отмахнулся Дядя Федор. — Я с Макарычем в штабе перекусил По раскрасневшемуся лицу замкомвзвода было видно, что они со старшиной успели не только перекусить... И, как бы в подтверждение этой догадки, Федоров достал из-под расстегнутого бушлата плоскую алюминиевую флягу. — Вот, — торжественно произнес сержант, — наркомовские сто граммов за службу на морозе в экстремальных условиях. — Коньяк, — добавил Варакута, приподняв набитый чем-то черный полиэтиленовый пакет. — А коньяк надо закусывать цитрусовыми и шоколадом. Коньяк у старшины действительно был настоящий «Дагестанский». Как поговаривали злые языки, батальону презентовал один из дагестанских руководителей аж целую двухсотлитровую бочку, как освободителям от чеченских захватчиков. Водолаз отправил бочку в подчинение Варакуты. Благо для старшего прапорщика авторитетов, кроме самого комбата, на войне не было, соответственно, и получить малую толику этого благородного напитка можно было только с разрешения комбата. А Вавилов приказал выдавать коньяк только вернувшимся с боевых.