— Значит, так, начинаем съемочку, — объявил незнакомец, снова поднимая фотоаппарат. В течение получаса Виктор старательно изображал из себя «крутого Уокера», он бил противника то ногой, то рукой (кулаком, ребром ладони), то проводил броски или выбивал у него оружие. Несмотря на попытку пленника показаться полным лохом, в рукопашном бою ничего не получилось. Все композиции режиссировал лично Тимур, он внимательно следил, чтобы бьющая ноги или рука заносилась под нужным углом, чтобы бросок или захват проводились как положено. Чтобы пленник на фотографиях смотрел в объектив и выглядел естественно, а лицо партнера, наоборот, не попадало в объектив. Позируя перед объективом, Виктор обратил внимание, что остальные боевики так же проводят приемы, только почему-то каждый раз оказываются к «фотографу» спиной. Для чего они это делают, много ума не надо, одетые в камуфляж боевики были обыкновенной массовкой, делая снимки более реалистичными. После демонстрации приемов рукопашного боя перешли к огнестрельному оружию. Виктора фотографировали со снайперской винтовкой, автоматом. Потом он изображал стрельбу из пистолета Макарова. — Последний штришок, — не отрываясь от фотоаппарата, крикнул незнакомец. Тимур, взяв у одного из боевиков автоматический пистолет Стечкина с примкнутым деревянным прикладом, подошел к пленнику. _ — Закатай рукава, — приказал резидент. Пока Виктор старательно закатывал рукава, Тимур засунул ему за пояс на животе «ПМ», так, чтобы была отчетливо видна ребристая рукоятка. Потом в правую руку дал «стечкина», а в левую большую фотографию с портретом того самого чеченца, которого ему следовало убить. На высоком лбу мужчины зияли три дырки от пулевых попаданий. Сразу же возле Виктора возникли пятеро боевиков в армейском камуфляже. Они встали с двух сторон от него так, чтобы не закрывать от объектива. — Держи пистолет на уровне головы, — приказал Тимур. Когда пленник выполнил команду, добавил: — И улыбайся, улыбайся После этой фотографии Виктору вернули бушлат, берет, кроме того, дали разгрузочный жилет с магазинами и гранатами, автомат (с которым он фотографировался на фоне флагов) и каску, обтянутую маскировочной сеткой. Надевая поверх бушлата разгрузник, Виктор обратил внимание на вес. Слишком легкий, ясное дело, автоматные рожки пустые и гранаты учебные. «Эх, — подумал он с сожалением, — мне бы сейчас полный боекомплект, мы сыграли бы с вами, «носороги», в казаков-разбойников. Нет, не пойдете вы на это, паскуды, значит, буду ждать подходящего случая». — Оделся? — раздался за спиной голос Джавдета. — Иди к стене. Бородатый толстяк указал в сторону «тропы разведчика», возле каменной стены с оконным проемом, предназначенной изображать городское строение, столпилось несколько «морпехов из массовки», так же, как и Виктор, одетых по полной программе. Возле них он увидел двух чеченцев в рваном старом камуфляже, из-под которого выглядывала гражданская одежда. Лица чеченцев были загримированы под кровоподтеки и синяки. Когда Савченко встал рядом с «морпехами», Тимур снова занялся режиссурой. Он быстро заговорил по-чеченски, двое абреков, изображавших пленных, стали на колени, заложив руки за головы. Боевики, переодетые под федералов, встали в стороне, снова повернувшись к фотографу спиной. — Так не годится, — неожиданно подал голос незнакомец. — Что не годится? — не понял Тимур. — Они все время стоят спиной. А в этом проглядывается система. Сам понимаешь, что это означает... — Ладно, пусть становятся боком, только чтобы лица были смазанные, — после короткого раздумья согласился Тимур. Незнакомец рассмеялся и, подражая голосу известного ведущего популярного шоу, сказал: — Тим, не учи отца, и баста! Но съемка снова сорвалась, едва фотограф поднял фотоаппарат, он тут же его опустил, снова обратившись к Гафурову: — Если мне не изменяет память, солдаты на войне не бывают идеально чистыми... — А, шайтан, — хлопнул себя по лбу Тимур, он снова заговорил по-чеченски. Несколько чеченцев тут же бросились к ближайшей луже с талой водой, выполняя его команду. Через минуту Виктор и его «подтанцовка» были заляпаны грязью, что называется, до самых ушей. После серии снимков с пленными, которых по сюжету в конце расстреляли, незнакомец запечатлел Виктора стоящим над «трупами» с каннибальской улыбкой и лежащими (на фашистский манер) руками на автомате, висевшем на груди. Потом пленника повели в дальний конец поляны. Здесь под голым кустом шиповника лежали пять трупов. Четыре были ярко выраженными кавказцами, пятый был темнее. Длинная козлиная борода и восточные черты выдавали внешность араба. У ног убитых был расстелен брезент, на котором были разложены разные образцы оружия. Несколько автоматов, ручной пулемет, допотопное ружье времен имама Шамиля и труба одноразового гранатомета с облезлой краской. Было достаточно беглого взгляда, чтобы понять — все оружие повреждено и использоваться по-своему прямому назначению не может. Его снова поставили над трупами и заставили улыбаться. Потом Тимур приказал взять автомат на локоть, а свободной рукой поднять голову бородатого чечена. Лицо убитого было изуродовано направленным взрывом, расколота верхняя часть черепа, вместо левого глаза зияла черная дыра пустой глазницы, а правый глаз был вывернут наружу и висел, держась за нитки сосудов, из открытого рта вывалился язык, который был почему-то синего цвета. — Улыбочку, — громко произнес фотограф. И, не отрываясь от аппарата, спросил Тимура: — За^ем тебе нужен этот жмурик? — Это Мирзо, наш национальный герой, — пояснил чеченец, наблюдая за пленником, брезгливо державшим изуродованную голову. — Он еще в первую войну попортил немало крови федералам, его труп они опознают как родного. Президент собрался на днях Мирзо торжественно похоронить. А пока пусть послужит для нашего дела. Чем не честь для настоящего героя? — Снято, — раздался крик, Виктор разжал пальцы, и голова с глухим стуком ударилась о землю, покатившись, как кочан мерзлой капусты. Ночной клуб «Бангладеш» был новинкой в тусовочной Москве. Хозяева увеселительного заведения, по-видимому, люди неглупые, переняв от конкурентов все самое лучшее, создали настоящий Олимп развлечений. Огромное просторное помещение по размерам превосходило два авиационных ангара. Внутри, подобно амфитеатру, разместились площадки для столиков, каждая из которых огораживалась никелированными перилами, предохраняющими подвыпивших посетителей от падения на нижний ярус. Между уровнями шли неширокие полосы эстакад, позволяющие гостям танцевать не только внизу на площадке дансинга, но и не отходя от своих столиков. От каждого яруса, как от солнца лучи, отходили десятки больших лучей-коридоров, по которым беспрепятственно двигались, как труженики муравейника, молоденькие официантки и официанты в фирменных фраках. В самом низу, в центре дансинга на толстом стальном столбе размещалась кабина диджея, похожая на гигантское воронье гнездо. Цены в клубе были запредельные, но это того стоило. Лариса и Джамиля попали в «Бангладеш» в десятом часу вечера, когда публика только начала собираться. Для того чтобы подруга не чувствовала себя скованной, Лариса выбрала наиболее удаленную площадку от бликов юпитеров. — Два кампари с водкой, — заказала Лариса подошедшему к их столику официанту. — Что на закуску? — спросил голубоглазый блондин с атлетической фигурой. — А что бы вы порекомендовали? — поинтересовалась Лариса, бесстыже разглядывая юношу. — К кампари, думаю, лучше всего фруктовая закуска «Африка». Тропические плоды, обжаренные на кокосовом масле и разогретые в горящем роме. — Отлично, давайте. Глядя вслед удаляющемуся официанту, Лариса улыбнулась и, подмигнув подруге, произнесла: — Хорош собой мерзавец, а как сложен? На что Джамиля ответила небрежным пожатием плеч. Внизу с дансинга донеслись режущие слух громкие звуки музыки. Заглушая их, прорвался громкий голос ведущего: — Привет, друзья! Сегодня с вами вечером диджей Стэ-пан! Вуа-уа-уа! Музыка загремела во всю мощь. И сразу же дансинг стал заполняться ярко разодетой молодежью. С высоты галереи было видно, как блюдце танцплощадки заполнялось колышущимися, дергающимися, как марионетки на невидимых веревочках, фигурами. Постепенно фигурок становилось все больше и больше, в конце концов в бликах светомузыки можно было разглядеть какую-то непонятную, шевелящуюся биомассу. Ларисе это напоминало банку с дождевыми червями, которую она в детстве видела, когда однажды отец взял ее на рыбалку. Снова появился официант, он проворно поставил на столик перед женщинами бокалы с напитком и большую глиняную тарелку, разрисованную африканским орнаментом, на которой были горкой насыпаны мелко нашинкованные тропические фрукты. — Что-нибудь еще? — прежде чем отойти, поинтересовался официант. — Если что-то понадобится, мы тебя, мальчик, позовем, — великодушно произнесла Графиня. Прошедшая все ступени московской торговли и сферы обслуживания, она хорошо знала, как обращаться с халдеями и им подобными, чтобы те сохранили раболепство перед клиентами и не навязывали панибратства. — Ну, что, Джамиля, давай выпьем за женскую долю, — подняв бокал, предложила Лариса. — Я не употребляю алкоголь, — девушка отстранилась от стола, выставив перед собой, как защиту, раскрытую ладонь. — Я уважаю твои религиозные принципы, — достав из сумочки сигареты, Лара закурила. — Только скажу тебе одну вещь. На своей жизни ты решила поставить крест и положить ее на алтарь борьбы за независимость своей страны. Только, насколько я помню из ваших религиозных догм, погибший за веру прямиком- направляется в рай. Как говорится, не согрешишь — не покаешься, — она подняла бокал и произнесла с пафосом: — За нас, женщин. Звон соприкоснувшихся бокалов заглушила музыка, доносившаяся с блюдца дансинга. Сладковато-терпковатый напиток обжег нёбо и скатился вниз к желудку, разливаясь там приятным теплом. Постепенно огненный жар поднимался от желудка вверх, заполняя теплом все тело. Лариса, подхватив деревянную ложку, вонзила ее в груду обжаренных плодов и, набрав небольшую горку, положила себе в рот. Немного прожевав, она недовольно сморщилась. — Фу, какая приторно-сладкая гадость! Как можно закусывать сладкое сладким? — раздосадованно произнесла женщина. — Другое дело, закусить жирной астраханской селедочкой или домашним соленым, хрустящим огурчиком... Несмотря на весь ее респектабельный вид, аристократическую внешность и отточенные повадки светской львицы, по своей сути Лариса-Графиня оставалась провинциальным плебеем. — А мне нравится, очень вкусно, — улыбаясь, сказала Джамиля. Алкоголь начал действовать, оказывая свое расслабляющее действие, наполняя мозг девушки веселящим дурманом. — Ну так ешь, — Вронская подвинула глиняную тарелку поближе к подруге. И тут же предложила: — А лучше давай выпьем! На этот раз возражений не последовало. Они выпили, потом заказали по новой, потом еще и еще... От выпитого алкоголя краски стали более расплывчатыми, грохот музыки стал не такой невыносимый, на галерее стало тепло и уютно. Лариса, закуривая очередную сигарету, сквозь табачный дым наблюдала за своей подругой. Поврежденная часть лица девушки была скрыта тенью и делала ее сейчас очень привлекательной и даже желанной. Графиня, уже довольно длительный срок испытывавшая одиночество из-за отъезда Тимура, соскучилась по ласкам. Почему-то на память пришла Лайма, подарившая ей в глухой горной деревушке радость женской однополой любви. Воспоминания о той ночи разожгли внизу живота молодой женщины жар. — Потанцевать не хочешь? — спросила Лариса, теперь с большим интересом глядя на подругу. — Да кто на меня посмотрит, такую красивую, — криво ухмыльнулась Джамиля, несмотря на выпитый алкоголь, она ни на секунду не забывала про свое увечье. — Я на тебя посмотрю, — улыбнулась Графиня. — Тем более что одеты мы соответствующим образом. Она провела руками от талии до бедер. На ней был брючный костюм темно-коричневого цвета в косую полоску, состоящий из длинного пиджака и широких брюк. Джамиля была одета в фиолетовое платье-стрейч с алой розой на груди. — Чем не пара? Захмелевшая Джамиля громко расхохоталась... «Бангладеш» они покинули далеко за полночь, за сторублевую купюру гардеробщик услужливо подал молодым женщинам плащи. Застегнувшись на все пуговицы, Лариса глубоко вдохнула ночной свежий воздух. Джамиля зябко поежилась, проведя кончиками пальцев по рубцу шрама на щеке.