Вожак боевиков оглянулся на грохот рухнувшего металла и в следующую секунду сорвался с места. Громко крича, он стал петлять как заяц. Он успел пробежать с десяток метров, когда в спину ударили две тяжелые пули. Боевик выронил оружие и упал на колени, повалившись лицом на асфальт. — Готов, — деловито заметил Козлов. В следующую секунду по зданию, где засели снайперы, ударили боевики. С визжащим ревом в здание ударили несколько реактивных гранат. — Е-е, — вырвалось у Егорова. Со всех сторон по дому били из разнокалиберного оружия. Из соседних зданий вывалилось несколько десятков боевиков. — Разворошили змеиное гнездо, — хмыкнул Козлов, ловя в оптику своей винтовки ближайшего боевика. — Витек, умеешь ставить растяжки? — обратился майор к Савченко. — Конечно, — ответил Виктор, укрывшийся от рикошета бандитских пуль у основания обвалившейся стены. — Держи, — Егоров протянул снятые растяжки. На широких ладонях майора лежали две гранаты «РГ» яйцевидной формы и мощная чеченская самоделка со свисающей тонкой проволокой. — Поставишь растяжки на первом этаже, а сам перебирайся на второй, оттуда нас прикроешь. Сечешь? — Секу, — ответил Виктор, принимая заряды. Положив растяжки за пазуху бушлата, он ужом пополз в сторону лестницы. Бой остервенело разгорался, по верхним этажам дома били строчки пулеметных трассеров, то и дело ухали гранатометы. Савченко установил две растяжки у окон на первом этаже, самодельный заряд установил в глубине коридора, рассчитав траекторию на глаз так, чтобы все осколки угодили в атакующих. Два автомата оказались большой обузой для Виктора, но бросить он не мог ни один. «АК-74» был штатным оружием, и за него следовало отвечать не только перед ротным, но и перед «особым отделом». Трофейный «АКМ» был редким приобретением, и бросить такую вещь — себя не уважать. Забросив на спину штатный автомат, Савченко ползком поднялся на второй этаж, позицию он занял у пролома в стене, вся улица была перед ним как на ладони. Несколько десятков боевиков, стреляя на ходу, перебежками подбирались к дому. Среди мельтешащих фигур Виктор выбрал одну — молодой боевик в высокой бараньей шапке с узким лицом и редкой рыжей бороденкой. В руках он держал автомат, повязанный разноцветными лентами, за поясом были заткнуты два кинжала в металлических инкрустированных ножнах. — Индеец... — хмыкнул Виктор, ловя боевика в перекрестье оптики. Первая пуля прошла в стороне от боевика, вторая сбила мохнатую шапку, заставив чеченца залечь. Виктор понял принцип снайперской стрельбы. Когда в очередной раз чеченец поднял голову, Савченко точно всадил третью пулю ему в лоб. Следующую цель он поймать в прицел не успел — буквально на голову свалились двое офицеров. — Ну, как растяжки? — спросил Егоров, меняя очередной магазин в своей винтовке. — Стоят на входе, — ответил Виктор. — Пусть только влезут. — Отлично, — Егоров заглянул в заряженный магазин и зло выругался. — Черт, — повернув голову к напарнику, спросил: — Серега, у тебя бронебойно-зажигательные есть? — Есть, — ответил Козлов, меняя магазин в своей винтовке. — Ударь по ящикам с минами Два приглушенных выстрела вызвали взрыв. Мины взорвались, расшвыривая во все стороны смертоносные осколки. — Ну, теперь мы их разозлили по-настоящему, — хмыкнул Козлов, укрывшись за стеной. Он посмотрел на Егорова, поднялся и спросил: — Что скажешь, командир, уходим? — Момент, — ответил майор и достал из нагрудного кармана бушлата портативную рацию, внешне похожую на устаревшую модель мобильного телефона. Вытянув антенну, Егоров набрал код, приложил к уху и заговорил: — Ястреб, Куница на связи. — Я весь во внимании, Куница, — из динамика рации донесся незнакомый голос. — Работай вариант три, красный цвет, — произнес майор. — Вас понял, — ответил невидимый Ястреб, — трехминутная готовность, поторопитесь, ребята! — Давай, Серега, — распорядился Егоров, обращаясь к своему напарнику. Козлов достал из ранца предмет, похожий на консервную банку. Выдернув предохранительную чеку, установил ее в проломе стены. Несколько секунд жестянка дымила, а затем вспыхнула алым пламенем. — Уходим! — рявкнул майор, срываясь с места. Виктор догадался, что сейчас невидимый пилот наводит на свет маяка систему вооружения своего самолета. Подхватив автомат, он опрометью бросился за снайперами. Они выскользнули из здания, быстро перебежали улицу, но, прежде чем они достигли развалин каменной ограды, воздух рассек пронзительный звук падающей тяжелой авиабомбы. — Ложись! — крикнул Козлов. Двое альфовцев успели юркнуть под защиту ограды, Савченко нырнул в глубокую артиллерийскую воронку. Гигантский взрыв потряс землю, огненный фонтан поглотил разрушенный дом, превратив его в груду развалин. Виктор выбрался из своего укрытия и перебрался к офицерам. Майор Егоров сидел, прислонившись к стене, и слушал рацию, через несколько секунд он отключил передатчик и взглянул на Козлова. — Вот теперь начинается настоящая работа. В город входят регулярные части внутренних войск. ...Виктор дернулся и проснулся, ему часто снился один и тот же сон. За поединок со снайпером его представили к ордену «Мужества». Награду вручили через месяц на общем собрании батальона. Для всего разведвзвода это была неожиданность, он был единственный, кого представило к награде за штурм Грозного не командование батальона, а «смежники» из «Альфы». — Ты смотри, пацан и во сне воюет, — донесся сквозь дрему до Виктора голос Варакуты. — Да уж, пацан, — задумчиво произнес Дядя Федор. И прибавил с уважением: — Такое впечатление, что не мальчишка двадцатилетний, а умудренный жизнью старец. Сегодня, когда нас в горах прижучили, мы мордой в снег и давай палить во все стороны. Я хоть и тертый калач, а очко не железное, играет. А Стрелок лежит, как будто его из гипса слепили — не шелохнется, — а только чечен появился, он тресь, и все готово, можно скальп снимать. Странный парень... — Видел бы ты, как в учебке он приложил инструктора по рукопашному бою... В личном деле Савченко записано, что два года перед армией он занимался карате, но уровень подготовки у него явно не дворовый. Когда комбриг узнал, что парень еще и компьютерщик, хотел забрать в штаб писарем, но начальник разведки не отдал. И правильно сделал — за полгода войны у пацана медаль «За отвагу» и орден «Мужества», прирожденный воин. — У нас такой в Боснии был, — слегка заплетающимся языком проговорил Дядя Федор, — семнадцать лет всего, а воевал наравне со взрослыми мужиками. Не поверишь, один поджег два мусульманских танка. Год с нами воевал, а тут маманя ему письмо присылает, дескать, военкомат тебя разыскивает. Он чуть ли не в слезы, говорит, пойду в армию, а там «старики» будут надо мной издеваться. Вот и разбери эту молодежь, черт его знает, что им приходится переживать... Виктор уже окончательно проснулся. Открыв глаза, он широко зевнул. Все бойцы разведгруппы, развалившись на нарах, мирно посапывали, досматривая третий сон. Только у раскаленной печи сидели Варакута и старший сержант Федоров. От близости тепла и выпитого оба раскраснелись. Варакута сидел, расстегнув гимнастерку и выставив наружу тельняшку. Дядя Федор и вовсе разделся до пояса, демонстрируя свое мускулистое тело. На левом плече у него красовалась большая татуировка — двуглавый орел, сжимающий в когтистых лапах автомат Калашникова с примкнутым штык-ножом. Вокруг широко раскинувшей крылья птицы полукругом шла надпись древнеславянским шрифтом: «Мне все равно, лишь бы платили». Татуировка была предметом гордости командира разведгруппы, он не раз рассказывал бойцам, как наколол ее в Югославии. Виктор из школьной программы помнил, что подобный лозунг был у швейцарских наемников в восемнадцатом веке. Увидев, что Савченко проснулся, сержант добродушно проворчал: — Проснулись, ваше благородие? — Угу, — промычал Виктор, с удовольствием потягиваясь. — Живо дуй в гальюн, и спать, — на этот раз голос командира звенел, как отточенная сталь. — Завтра боевая учеба. — Правильно, — кивнул Варакута, подвигая Федорову кружку с остатками коньяка. — Давай и мы, на посошок и баиньки. — Давай, — согласился сержант. Поставив свою машину «БМВ» на стоянку, Лариса Вронская небрежно кивнула охраннику и направилась к особняку из стекла и бетона, величаво покачивая бедрами. Женский клуб «Чародейка» был одним из наиболее закрытых и элитарных заведений Москвы. Здесь собирались все сливки нового общества. Тренажерный зал, зал аэробики, сауна, бассейн, все виды массажа, фитобар... Короче — все условия для продления здоровья и долголетия. Лариса, пройдя через автоматические стеклянные двери, оказалась в просторном фойе. Раскрыв сумочку, достала запаянный в пластик членский билет и предъявила квадратному качку в строгом костюме с визиткой, прикрепленной к нагрудному карману. «Секьюрити» вяло скользнул по карточке, так же безразлично окинул взглядом фигуру Вронской, дескать, и не такое видел. Сытый, холеный и безразличный, он был похож на евнуха из султанского гарема. Пройдя по узкому коридору, Лариса зашла в небольшое помещение раздевалки. Сняв одежду, она переоделась в просторную майку и облегающие велотреки. Яркая, расписная лайкра плотно обтянула тело, обозначив соблазнительный рельеф. Проведя руками от груди до талии к бедрам, Лара оценивающе посмотрела на себя в зеркало. Высокая грудь, тонкая осиная талия, плоский живот и точеные упругие бедра. — Хороша еще кобылка, — наконец удовлетворенно произнесла хозяйка соблазнительной фигуры. Мало кому из женщин в ее возрасте (уже почти тридцать лет) удалось сохранить девичий стан. Впрочем, для этого был необходим определенный уровень жизни и строгий режим. То и другое Графиня могла сейчас себе позволить. Из раздевалки она прошла в просторный гимнастический зал. Под потолком висели мощные лампы дневного света, пол был устлан толстым упругим ковровым покрытием. По периметру были установлены зеркала, чтоб занимающиеся могли следить за своими движениями. В зале, кроме Ларисы, было еще пять женщин разного возраста и комплекции, всех объединяла, как специфическая униформа, яркая облегающая лайкра. Тренер по аэробике, маленькая юркая смуглянка, появилась в зале неожиданно, как чертик из табакерки. Сразу же загремела ударная музыка. — Хай, девочки, — взвизгнула тренер, — начинаем нашу разминку с прыжков на месте. Так, так, выше прыгаем. Судьба обрекает человеческую жизнь на ряд правил, условий и достижение определенных целей. Всю свою жизнь человек выполняет то, что ему предначертано в книге судеб. Но бывают люди, которые в силу разных обстоятельств вольно или невольно, но меняют свою судьбу. Таким человеком была Лариса Вронская, которую в узком кругу подруг и поклонников называли Графиней. Родилась Лара Петрова в маленьком провинциальном городке в средней полосе России. Городишко был заштатный. Два кинотеатра, краеведческий музей, ресторан, полдюжина пивнух и винарок, где проводила все свободное время основная масса взрослого мужского населения. Дети, родившиеся в этом городке, получали от родителей их же судьбы. Мальчики учились в школе, потом шли в ПТУ или единственный в городке электромонтажный техникум. Некоторые садились в тюрьму, остальные, закончив учебу, уходили служить в армию, после которой пополняли ряды рабочих на заводе сельхозтехники и элеваторе. Женились, заводили детей, которым доставалась судьба родителей. Девочки росли так же, учились в школе, кому везло, уезжали в большие города поступать в вузы, остальные учились на месте, потом работали и, наконец, выходили замуж, чтобы рожать себе подобных. Ларисе повезло больше, чем ее одноклассницам, — едва она окончила школу, как ей сделал предложение парень с соседней улицы Михаил Вронский. Он был старше ее на восемь лет, отслужил в армии, работал в местном автосервисе механиком, «загребал деньги лопатой». Подруги ей завидовали, как же, «отхватила куш», но Лара на своего суженого смотрела с другой стороны. Петровых в России миллионы, другое дело — Вронские. Здесь аристократия видна невооруженным глазом, даже не читая Льва Толстого. Аристократия она и есть аристократия. Свадьбу отгуляли скромную, но веселую. Михаил оказался тихим и работящим, все время пропадал в автосервисе, возвращался, когда уже в небе ярко желтел месяц. От него всегда пахло бензином, а под ногтями черной канвой въедалось машинное масло. Нет, этот человек не мог быть героем ее романа. Через полтора года совместной жизни молодой муж неожиданно спросил: — Не пора ли нам подумать о детях? Лара взорвалась. — Есть женщины — матери, а есть женщины — женщины. Так вот, я — женщина, я хочу быть красивой и любимой и не хочу иметь детей! — кричала она.