— Потому что в этом нет нужды, — вставил Писарь. — Судя по обстоятельствам нашей встречи, без приключений не обошлось. — Правильно. — Африканец наконец вынул из карманов обе руки, в каждой из которых было по пистолету Стечкина. — Видишь эти стволы? Это трофеи, добытые в бою. По дороге к тебе я убил несколько человек и угнал две машины — не дома, в Африке, а уже здесь, в России. Надеюсь, ты понимаешь, что меня вынудили это сделать. Ты можешь сколько угодно смеяться над моей паранойей, но сейчас я скажу что-то, что отобьет у тебя охоту шутить. У меня нет твоего образования и опыта, но даже я понимаю: то, что со мной случилось, возможно только в двух случаях. Первый: меня похитили, чтобы заставить отдать деньги, и сделал это кто-то, кто слишком много знает о наших с тобой делах. Это значит, что где-то рядом с тобой завелся… Он пощелкал длинными тонкими пальцами, вспоминая слово чужого языка, которым, надо отдать ему должное, по-прежнему владел весьма и весьма прилично. — «Крот», — подсказал Писарь. — Правильно, «крот». Тебе все еще весело? — Более или менее. А второй вариант? — Второй вариант еще смешнее. Если «крота» нет, значит, все это — твоя работа. И после этого ты хочешь, чтобы я спокойно ел и пил из твоих рук? — Соображаешь, — с улыбкой кивнул Писарь и наполнил рюмки. — И по-прежнему стреляешь без промаха… Что ж, те, кого ты убил, это заслужили — не надо было хлопать ушами. Правильно говорят: если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам. Рука экс-президента потянулась к одному из лежащих на краю стола пистолетов. — Давай-давай, не стесняйся, — подбодрил его Писарь. — Интересно, что ты станешь делать дальше. Обидно, наверное, будет сесть в российскую тюрьму за кражу буханки хлеба или околеть в подворотне, имея солидный счет в офшорном банке, до которого не можешь дотянуться. — А ты что предлагаешь: сказать тебе «спасибо»? — Для начала, — снова кивнул Писарь. — Оба названных тобой варианта отчасти верны. Под меня действительно копают, и как раз поэтому мне пришлось — понимаешь, пришлось! — обставить твой побег как похищение. Теперь, даже если кто-то пронюхает, что это именно я тебя… гм… упаковал, ему будет ясно, что ты мне не друг и не родственник. Конечно, на пальбу в своем загородном доме и человеческие жертвы я не рассчитывал, но так, пожалуй, даже лучше. Камеры наблюдения, несомненно, запечатлели твой побег во всех драматических подробностях, и теперь, если что, с меня взятки гладки: был и сплыл, и концы в воду… Спустя какое-то время — скажем, весной, когда сойдет снег, — кто-то где-то наткнется на разложившийся труп представителя негроидной расы со шрамом на левой щеке. Мои люди аккуратно позаботятся, чтобы он не остался неопознанным, и все, кого это может интересовать, узнают, что сбежавший президент Верхней Бурунды нашел бесславный конец среди бескрайних русских снегов… — М-да, — неопределенно промолвил слегка сбитый с толку М’бутунга. — Если бы ты, как собирался, сошел по трапу самолета с бутылкой водки в одной руке и гроздью бананов в другой, сейчас кто-то другой записывал бы на диктофон твои показания. Тебя даже пытать не стали бы — один укол, и ты уже заливаешься соловьем… Согласись, лучше быть усталым, помятым и злым, чем мертвым и обобранным до нитки! М’бутунга поразмыслил, ухмыльнулся и, дотянувшись до бутылки, доверху наполнил рюмки. Он был злопамятен, но необидчив и, считая месть святым делом, никогда не поддавался эмоциям. — Ладно, — сказал он, поднимая рюмку, — давай выпьем за нашу дружбу. В конце концов, на твоем месте я поступил бы так же, а может быть, и хуже. — Тем более что способов поступить хуже существует великое множество, — согласился Писарь, в свою очередь поднимая рюмку. Они чокнулись и выпили — на этот раз нормально, без многозначительных пауз, обмена посудой и прочих глупостей, как встретившиеся после многолетней разлуки добрые приятели. Африканец опять занюхал выпивку рукавом, демонстрируя прискорбную неистребимость приобретенных в юности дурных привычек, потянулся за сигаретами, но, передумав курить, встал и направился на кухню, не забыв прихватить свои пистолеты. Этот чудак, видимо, по многолетней привычке продолжал свято верить в силу оружия и наивно полагал, что, постоянно таская при себе ствол — или, как в данном случае, целых два ствола, — сохраняет контроль над ситуацией. Когда он проходил мимо Писаря, тот незаметно задержал дыхание. От господина экс-президента разило сложной смесью запахов грязи, застарелого пота, дешевого табака и водочного перегара. В душ он при этом не торопился, из чего Писарь сделал недалекий от истины вывод, что во времена своего президентства этот гиббон вряд ли пах намного лучше. — Тебе принести что-нибудь? — спросил его беглое превосходительство, притормозив в дверях. — По ночам не ем, — повторил Писарь и устало добавил: — Впрочем, как знаешь, а то решишь еще, что я и впрямь хочу тебя отравить. М’бутунга коротко хохотнул и скрылся из вида. Мужчина он был крепкий, в самом расцвете сил, но усталость и пустой желудок сделали свое дело: он заметно захмелел. Писарь немного посидел, слушая, как господин экс-президент хлопает ладонями по стенам в поисках выключателя и сдавленно матерится, забавно коверкая слова. Потом открылась дверца холодильника, послышалось шуршание полиэтилена и дребезг передвигаемых стеклянных банок. Тогда Писарь вынул из кармана пузырек с прозрачной жидкостью, одним движением беззвучно извлек пробку и вылил содержимое в бутылку, где оно мгновенно и бесследно растворилось, смешавшись с водкой. Писарь убрал пустой пузырек в карман, достал другой, вытряхнул на ладонь таблетку и проглотил всухую, не запивая: запить было нечем, кроме водки, которая была уже не совсем водкой, а антидот, пусть себе и быстродействующий, еще должен был всосаться в кровь. Африканец вернулся, нагруженный таким количеством провизии, словно собрался в далекий поход по безлюдной пустынной местности. Вывалив все это добро на стол и вооружившись принесенным с кухни ножом, он жадно набросился на еду. Писарь закурил, наполнил рюмки и предложил тост за здоровье и материальное благополучие присутствующих. «Чтоб у нас все было, а нам за это ничего не было!» — прошамкал набитым ртом сведущий в русском фольклоре африканец и выпил, снова предоставив Писарю право сделать это первым. Теперь оставалось только ждать — недолго, минут пять, от силы десять. Писарь налил еще по одной и, чтобы скоротать время, затеял разговор о пустяках — о том, например, гражданином какой страны хотел бы стать месье М’бутунга. Вопрос был непраздный, поскольку, согласно существующей договоренности, Писарь должен был не только тайно вывезти делового партнера с Африканского континента, земля которого начала гореть у него под ногами, но и предоставить гражданство любой страны, какую тот выберет. Возможности Писаря позволяли изготовить любой паспорт, в подлинности которого не усомнился бы никто, и этим его обязательства перед африканцем исчерпывались целиком и полностью: остальное этот ловкач, с некоторых пор заделавшийся весьма состоятельным человеком, вполне мог решить и устроить сам, без посторонней помощи. Обсудив тему гражданства, они сошлись на Франции. М’бутунга признался, что ему больше импонирует Англия или Австралия, но английским языком он владел значительно хуже, чем французским или даже русским, — можно сказать, не владел вообще, — а потому не хотел привлекать к себе внимание странным сочетанием британского паспорта с неспособностью связать хотя бы несколько слов на языке Шекспира. К концу обсуждения язык у африканца уже заметно заплетался, взгляд осоловел, а лицо приобрело сонное, тупое выражение, свойственное людям, находящимся в предпоследней стадии опьянения. — Что за черт? — едва шевеля одеревеневшими губами, с трудом выговорил он. — Что за… дрянь ты… пьешь… на своей конспиративной квартире? — Хорошая водка, — равнодушно возразил Писарь. — Ты просто устал. Поспишь немного, и все пройдет. Поверь, проснешься ты уже совсем другим человеком. Последнее заявление не содержало ничего, кроме голой правды, и М’бутунга, несмотря на свое стремительно ухудшающееся самочувствие, кажется, это понял. — Ах ты… прохвост! — не столько воскликнул, сколько промямлил он и вскочил, опять схватившись за пистолеты. Его качнуло, глаза его закрылись, и он начал валиться вперед, прямо на заставленный тарелками, банками и свертками стол. На дворе стояла глубокая ночь, и, чтобы не объясняться с разбуженными грохотом и звоном соседями, Писарь, привстав, легонько толкнул все еще продолжающего цепляться за рукоятки наполовину вытащенных из карманов «стечкиных» африканца в грудь. М’бутунга рухнул обратно в кресло, бессильно откинув голову на спинку. Писарь немного подождал, пощелкал у спящего перед носом пальцами, опасаясь подвоха, а затем завладел пистолетами. — Отвоевался, господин президент, — сказал он, сковывая запястья спящего вынутыми из кармана дорогого пиджака хромированными наручниками. Глава 10 — 3-зараза! — Быков отшвырнул монтировку, и она с глухим звоном упала в красную пыль. — Ну жулье, ну прохвосты! Вернусь — всех наизнанку выверну! Юрий Якушев нерешительно потеребил лежащую в нагрудном кармане пачку сигарет, но доставать ее не стал. Теперь, когда машина стояла и создаваемый ее движением ветерок не обдувал лицо, жара навалилась сверху, как тонна тлеющего угля, и было страшно даже подумать о том, чтобы еще что-то зажечь, пусть даже это будет всего-навсего сигарета. — Брось грозиться, Данилыч, — сказал он. — Тебя же воспитывали в духе интернационализма. — Жулик — понятие интернациональное, от цвета кожи не зависящее, — сказал Быков. Выпрямившись во весь рост, он бесцельно повертел в руках сломанный гидравлический домкрат и с лязгом швырнул его обратно в захламленный багажник. Домкрат, по всей видимости, был сломан уже тогда, когда они брали машину напрокат в последнем большом городе на своем пути; возможно, он пребывал в нерабочем состоянии уже не первый десяток лет — такой, по крайней мере, у него был вид, — но чернокожий механик, вручая Быкову ключи от машины, об этом не упомянул. Вокруг дремала разморенная полуденным зноем саванна. Повисшее почти в зените злобное солнце выжигало с небосвода остатки голубизны, в вышине описывали широкие плавные круги две большие птицы. Даша сидела в машине и, задрав голову, разглядывала их через видоискатель фотоаппарата. Юрий предположил, что это стервятники, и без особых усилий проглотил мрачноватую шутку по этому поводу: было так жарко, что не хотелось даже зубоскалить. Поправив на макушке купленную в Каире всего три дня назад, но уже начавшую приобретать заслуженный, потрепанный вид панаму, Юрий неторопливо двинулся вдоль обочины. — Ты куда намылился, военный? — осведомился Быков. — Все тебе расскажи, — не оборачиваясь, сказал Юрий. — Камень поищу. — Это дело, — одобрил его смекалку Роман Данилович. Чтобы не терять время, он освободил и снял укрепленную на капоте запаску — лысую, как и все остальные колеса доставшегося им ископаемого «лендровера», не внушающую особого доверия, но целую и, как ни странно, даже не нуждающуюся в подкачке. Бросив ее в пыль рядом с пробитым колесом, он отыскал в багажнике крестообразный баллонный ключ, наверняка, как и машина, помнивший времена колониального рабства, и принялся поочередно отвинчивать приржавевшие намертво крепежные болты. Его могучие мышцы перекатывались под тонкой тканью пропотевшей насквозь рубашки — просторной, навыпуск, с широкими, до локтей рукавами. Эту распашонку он приобрел там же, в Каире, по настоянию Якушева, считавшего необходимым замаскировать впечатляющее телосложение Ти-Рекса и придать ему более или менее мирный, праздношатающийся вид. Африка, в которую так мечтал попасть Роман Данилович, встретила его не горячо и не холодно, а вполне обыкновенно — как всех. Он ехал сюда как турист и поначалу именно им и являлся — неискушенным, не шибко богатым среднестатистическим туристом из России, в высшей степени подверженным всем мелким неприятностям и нелепицам, которые выпадают на долю неопытного путешественника. Из-за продолжавшихся в Египте беспорядков им пришлось провести в Каире целых двое суток, дожидаясь оказии, чтобы двинуться вглубь континента. Не воспользоваться таким случаем и проваляться все это время в гостинице было бы просто преступно — так, по крайней мере, считала Даша. Быков был с ней целиком и полностью согласен. Он пожелал осмотреть пирамиды. Пирамиды были осмотрены и признаны им сооружениями впечатляющими, особенно с учетом возраста, но не стоящими той шумихи, которую вокруг них подняли. Якушев промолчал: он уже бывал здесь раньше и пришел поначалу к такому же мнению, а потом, поразмыслив, решил, что виноваты не пирамиды, а именно их слава. И даже не слава как таковая, а разбуженное ею воображение: когда долго чего-то ждешь, предвкушая и по-разному представляя себе счастливый миг, предмет желания всегда оказывается намного скромнее того, что ты успел нафантазировать. Потом Даша захотела сфотографироваться с верблюдом. Юрий нашел это желание немного странным, но спорить не стал: пусть ее резвится, заняться-то все равно нечем! Кроме того, это было не его ума дело и не его проблема: с некоторых пор обязанность по удовлетворению желаний этой сумасбродной особы лежала на Быкове, чем тот, кажется, был вполне доволен. Говорливый и жуликоватый с виду погонщик приглянувшегося госпоже Быковой верблюда установил ее в наиболее, по его мнению, выигрышную позицию, дал в руку богато изукрашенный повод и, не переставая сыпать неудобопонятными комплиментами, задним ходом убрался из кадра. Быков поднял фотоаппарат, намереваясь сделать снимок. И тут «корабль пустыни», до этого момента не имевший ничего против маленькой фотосессии, вдруг решил внести разнообразие в излишне мирный, предсказуемый и, следовательно, скучный ход событий. Возможно, ему чем-то не понравился Быков; возможно, его обидело вскользь оброненное Романом Даниловичем замечание по поводу его внешности («Ну и рожа у него все-таки», — сказал, наводя камеру, Ти-Рекс). Как бы то ни было, злокозненная двугорбая скотина в истинно верблюжьей манере выразила свое недовольство, с достойной лучшего применения меткостью плюнув в его предмет — то бишь в Быкова. Этот акт неспровоцированной агрессии не обернулся для агрессора катастрофическими последствиями сразу по нескольким причинам. Во-первых, Быков успел уклониться, и меткий выстрел противника на деле оказался не таким уж и метким. Поэтому Роман Данилович, хотя и заметно осатанел, сумел сдержаться и не дал, как стало модным выражаться, «адекватного ответа на вызовы современности». Глядя в его мгновенно насупившееся лицо, Юрий успел во всех подробностях представить себе убитого кулаком верблюда, вопящего на всю пустыню погонщика, полицию и все прочее, без чего в подобной ситуации не обойтись при всем своем желании. В считаные доли секунды прокрутив в голове этот короткометражный триллер, Якушев ужаснулся, но тут Даша сказала: «Роман, не пугай животное». Она еще добавила, что девочек обижать нельзя; беглый осмотр выявил тот факт, что верблюд на самом деле является верблюдицей, и Быков отмяк, ограничившись ворчливым: «Бабы — они и в Африке бабы». Инцидент был исчерпан, и на память о нем остался лишь смазанный, нечеткий кадр (увертываясь от плевка, Данилыч машинально нажал на кнопку), который впоследствии был с шутками и прибаутками удален из памяти фотоаппарата. Потом был восточный базар, на котором, помимо рубашки и соответствующего погодным условиям головного убора, Роман Данилович приобрел кальян и богато изукрашенный кинжал. С какой целью и даже каким образом были сделаны две последние покупки, Быков объяснить затруднился. «Как маленький, — вздохнув, сказала Даша, — на минуту нельзя одного оставить»; Якушев ограничил свои комментарии жизнерадостным ржанием — удержаться было просто невозможно, уж очень потерянный был у Данилыча вид. Кинжал, оказавшийся дешевой китайской подделкой, Ти-Рекс нечаянно сломал, опрометчиво решив проверить лезвие на упругость и слегка согнув двумя пальцами, а кальян торжественно презентовал гостиничному бою, который почему-то совсем не обрадовался столь щедрому подарку. Потом Романа Даниловича обокрали. Это произошло в парке, где чета Быковых прогуливала свои организмы и набиралась экзотических впечатлений, пока Якушев торговался с владельцем гаража, где давали напрокат машины. Согласно свидетельским показаниям Даши, подтверждавшимся снятым ею видеороликом, Данилыч остановился, чтобы угостить печеньем зеленых мартышек, неисчислимые стада которых бродили по дорожкам и газонам парка, выпрашивая вкусненькое у немногочисленных прохожих. При виде умильно моргающих глаз и протянутых к нему черных, карикатурно похожих на человеческие ладошек простодушный Ти-Рекс, ранее наблюдавший обезьян только по телевизору да в клетке зоопарка, слегка растрогался. Почуяв слабину, хвостатые попрошайки облепили его с головы до ног — перебирали волосы, теребили уши, обследовали одежду, всеми доступными средствами выражая дружелюбие. Потом, когда печенье в пакете кончилось и банда удалилась на поиски новой жертвы, обнаружилось, что из карманов у Быкова пропали пачка сигарет и бумажник с небольшой суммой, выделенной женой на мелкие расходы. Паспорта, по счастью, лежали в Дашиной сумочке. На этот раз Даша воздержалась от комментариев, поскольку дело происходило у нее на глазах. «Не ходите, дети, в Африку гулять», — сказал по этому поводу Якушев и, не выдержав, все-таки расхохотался, хотя к тому времени им, строго говоря, было уже не до смеха. Инструктируя Юрия перед вылетом из Москвы, генерал Алексеев не рекомендовал обращаться за содействием к местным властям и сотрудникам российских дипломатических миссий ввиду заведомой бесполезности таких обращений. Дипломаты в этой ситуации предпочитали придерживаться сформулированного еще древними римлянами принципа: где ты ничего не можешь, там ничего не должен хотеть, — а местные чиновники, если и знали что-то о судьбе пропавших россиян, ни в какую не желали делиться информацией. Излишне настойчивые расспросы могли спровоцировать их на какие-нибудь жесткие меры, которые, в свою очередь, помешали бы Юрию и Быковым выполнить поставленную перед ними задачу. Поэтому действовать приходилось наугад, вслепую, основываясь на том немногом, что было известно о маршруте и планах исчезнувшей группы. Ростиславу Гавриловичу удалось по официальным каналам узнать, что специалисты, завербовавшиеся на строительство железной дороги, вылетели в Верхнюю Бурунду из ближайшего аэропорта рейсом частной авиакомпании, занимающейся местными перевозками. Регулярного сообщения с единственным расположенным на территории самопровозглашенного государства аэропортом Лумбаши не существовало — самолеты летали, когда в этом возникала необходимость и лишь в том случае, если выручка от продажи билетов окупала стоимость перелета. Пытаясь повторить маршрут исчезнувшей группы, Быковы и Юрий наведались в аэропорт. Эта поездка оказалась напрасной: полеты в Лумбаши были прекращены на неопределенный срок без объяснения причин, и никакие доводы, даже финансового характера, не помогли. Это казалось тем более странным, что район, в котором располагался аэропорт Лумбаши, уже неделю назад был отбит правительственными войсками у вооруженных формирований президента М’бутунга. Когда Юрий, худо-бедно владевший несколькими иностранными языками, сообщил Быкову о нулевых результатах переговоров с администрацией аэровокзала и пилотами частных самолетов, Роман Данилович лишь пожал широкими плечами. Он уже в полной мере проникся здешним духом и не находил в творящемся вокруг бардаке ничего удивительного: Африка — она и в Африке Африка. Попасть в предполагаемый район строительства (именно предполагаемый, поскольку конкретная информация о том, где М’бутунга намеревался проложить новую железнодорожную ветку, тоже отсутствовала) можно было по уже существующему рельсовому пути. Это выглядело вполне логично: если господин президент, которого Быков продолжал упорно именовать Машкой, собирался добывать уголь и вывозить его за пределы своей самопровозглашенной республики по железной дороге, эта новая дорога должна была соединить копи с магистральной трассой. В противном случае затея со строительством просто не имела смысла, если только его превосходительство не планировал воздвигнуть угольную пирамиду где-нибудь посреди саванны. Не менее логично было бы начать прокладку новой трассы в месте ее соединения с уже существующей. Это решило бы вопрос подвоза строительных материалов и разом сняло бы целую кучу других проблем, которые неизбежно возникли бы, затей М’бутунга стройку на голом месте. («Ну-ну, — скептически изрек Быков, выслушав соображения Юрия. — Вроде все правильно, но где логика, а где Машка?») Их спор разрешился сам собой, когда выяснилось, что железнодорожное сообщение тоже прервано. Точно никто ничего не знал; поговаривали, что рельсовый путь в нескольких местах поврежден взрывами и что его восстановлению препятствуют отряды мятежного президента, до сих пор совершающие набеги на отбитые у них территории. «Сам не гам, и другим не дам», — кратко и исчерпывающе прокомментировал некрасивое, с какой стороны ни глянь, поведение старого знакомого Быков. Впрочем, он тут же, противореча самому себе, высказал предположение, что ремонту железнодорожного полотна мешают не мятежники, а безалаберность местных чиновников и отсутствие денег, которые, если и выделялись, почти наверняка были в два счета разворованы до последнего гроша. Так в конечном итоге родилась идея поездки на автомобиле, с самого начала представлявшаяся всем участникам экспедиции далеко не самой привлекательной и удачной. Увы, ничего иного им не оставалось, разве что отправиться в путь пешим порядком, а может быть, верхом на каких-нибудь ослах или, согласно предложенному Дашей варианту, на велосипедах. Присмотрев в сухой траве на обочине камень подходящего размера, Юрий поднатужился и принял его на грудь, а затем взвалил на плечо. Прятавшийся под камнем от дневной жары небольшой скорпион угрожающе поднял хвост. — Ну, извини, — сказал ему Якушев и понес камень к машине. Булыжник был тяжеленный, и Юрий вздохнул с облегчением, сбросив его в пыль рядом с приготовленной Быковым запаской. — Ну что, попробуем? — спросил он, слегка задыхаясь. — А чего тут пробовать? — пренебрежительно откликнулся Ти-Рекс. — Только отдышись сначала. Хлипкий, однако, у вас в ФСБ народец! Юрий не стал ввязываться в дискуссию, а просто нагнулся, половчее ухватил камень с двух сторон и нетерпеливо посмотрел на Быкова. Пожав плечами, Роман Данилович ухватился за нижний край борта там, где тот еще не проржавел до дыр, крякнул, поднатужился и приподнял машину. — Поаккуратнее там, мужчины! — сказала с удобством расположившаяся на заднем сиденье Даша. — Даму не опрокиньте! Юрий поспешно опустился на четвереньки, задвинул камень под балку переднего моста, посмотрел, ладно ли получилось, задним ходом выбрался из-под машины и кивнул Быкову. Данилыч аккуратно опустил свою ношу, помедлил немного и отступил на шаг. «Лендровер», перекосившись на левый бок, прочно стоял на опоре, пробитое переднее колесо повисло в воздухе в нескольких сантиметрах от земли. Ти-Рекс снял его и откатил в сторону, Юрий пристроил на место запаску, наживил гайки, и они прежним порядком убрали из-под машины камень.