— Все там будем, — отозвался на эту полную профессиональной сухости речь глухой, как из-под земли, голос. — Недельку-другую протянет, и ладушки. Да что ему сделается! Это ж африканец — настоящий, коренной. Жил в грязи, ел грязь и водой из лужи, куда крокодил нагадил, запивал. Его после этого ни одна зараза не возьмет. Хирург машинально поднял глаза и сразу же их опустил: вид резиновой противогазной хари, из-под которой доносился голос собеседника, отнюдь не способствовал сохранению душевного равновесия. — Да вы не беспокойтесь, — неверно истолковав его взгляд, прогудела харя. — Оболочка из новейших медицинских материалов, мы ее по каталогу из самого Израиля выписали. Ничего ему не сделается! — Даже самые новейшие материалы и лекарства не дают стопроцентной гарантии, — из любви к истине заявил Селиверстов, не переносивший самоуверенного невежества, которое демонстрировал счастливый обладатель противогаза. Смотрите, какой знаток! Каталог он в Интернете просмотрел… — К тому же условия, в которых проведена операция… гм, да. Условия действительно были не самые подходящие. Операцию пришлось проводить в каком-то грязном бетонном подвале, при свете переносного софита, какими пользуются фотографы, с минимальным набором инструментов, предоставленных хозяевами и примерно так же подходящих для пластической хирургии, как топор-колун и двуручная пила — для хирургии обычной, пусть даже военно-полевой. — Да ладно вам — условия, — послышалось из-под противогаза. — Вы рожу его видали? Думаете, это украшение ему в швейцарской клинике сделали? Спорить с этим было трудно. Страшный, неправильно сросшийся рубец через все лицо, большой треугольный шрам на левой лопатке и характерный след от сквозного пулевого ранения на правом плече прозрачно намекали на богатую биографию, в которой, увы, не нашлось места для визита в институт пластической хирургии — да если уж на то пошло, то и в нормальный современный госпиталь. Помимо старых шрамов, на теле пациента усматривались следы недавних жестоких побоев, да и операция, только что завершенная доктором Селиверстовым, вряд ли была направлена на укрепление его здоровья. Доктор напомнил себе, что все это его не касается и что заботиться ему сейчас надлежит прежде всего о своем собственном здоровье. Это было как-то некрасиво и шло вразрез с этическими нормами и принципами, разработанными основоположниками современной медицины. Эти люди без раздумий жертвовали собой ради спасения больных — не то, что Петр Вениаминович Селиверстов, который за десять лет медицинской практики не спас ни одной человеческой жизни, а теперь вот, похоже, активно содействует преднамеренному убийству. А с другой стороны, было бы интересно посмотреть, что стал бы делать, к примеру, доктор Пирогов — между прочим, не только светило военно-полевой, но и отец косметической хирургии, одним из первых предложивший хирургическим путем маскировать следы ранений, — в такой вот ситуации. А ситуация была, без преувеличения, аховая. Доктор Селиверстов имел очень смутное представление о том, как очутился в этом бетонном склепе. Он помнил, что ушел с работы пораньше, собираясь прошвырнуться по магазинам и поискать подарок жене к годовщине свадьбы. На стоянке возле клиники к нему подошел какой-то бородатый гражданин — не бомж, нет, скорее уж представитель так называемого андеграунда, нешибко успешный рок-музыкант, художник или мнящий себя непризнанным гением графоман — и довольно вежливо поинтересовался, который час. Петр Вениаминович поддернул левый рукав куртки, чтобы посмотреть на часы, и в этот момент произошло что-то, на чем его воспоминания обрывались и начинались вновь с того момента, когда он пришел в себя в этом подвале и едва не умер от испуга, увидев склонившиеся над ним противогазные рыла: одно зеленое, одно черное и еще одно — бледно-серое. Сначала он подумал, что стал жертвой террористического акта, или на каком-нибудь заводе произошла утечка ядовитых газов, или, упаси бог, началась мировая война, но вскоре выяснилось, что все эти предположения весьма далеки от истины. Состав атмосферы не таил прямой угрозы его здоровью и жизни — угроза заключалась в незнакомцах, которые не поленились напялить противогазы, чтобы впоследствии не быть опознанными. — Условия как условия, — сказал собеседник доктора Селиверстова. Противогаз на нем был бледно-серого цвета, с выступом в лицевой части, очертания которого напоминали череп мартышки, и непривычно маленькими стеклянными кругляшами на месте глаз. В отличие от своих коллег, которые щеголяли в камуфляжной униформе без знаков различия, этот человек был одет в довольно приличный темно-серый костюм и белую рубашку с галстуком. Правая пола пиджака была некрасиво оттянута книзу лежащим в кармане пистолетом, рукоятка которого недвусмысленно отсвечивала из-под клапана. — Вы закончили, доктор? — Настолько, насколько это возможно, — сердито сказал Петр Вениаминович. Затянув узел повязки, он отступил от кресла и стал нервными движениями снимать перчатки. Между делом он отметил про себя, что повязка, как и шов, вышла неаккуратная, а главное, ненадежная. Это лишь увеличило начавшее овладевать им раздражение, причем настолько, что оно едва не пересилило страх. Чего, спрашивается, можно требовать от человека, вынужденного работать в таких условиях?! В грязном подвале, без элементарного оборудования и инструментов, под дулом пистолета и еще, не забудьте, в окружении трех резиновых нечеловеческих рыл… А главное, без опытной хирургической сестры, которая и должна заниматься ерундой наподобие накладывания повязок! Серый противогаз повелительно кивнул черному и зеленому. Зеленый расстегнул наручники, и охранники, зайдя с двух сторон, подхватили голого по пояс африканца под мышки. На вид ему было около пятидесяти, хотя без остриженных седых кудряшек, которые сейчас валялись по всему полу, он начал выглядеть чуточку моложе. Живот у него уже заметно отвис и стал дряблым, но развитая мускулатура все еще вызывала опасливое уважение. Когда его стали поднимать, забинтованная голова бессильно свесилась на грудь, и пациент, не приходя в сознание, невнятно и с сильным акцентом, но прочувствованно и со знанием дела выругался матом. — Видал? — отчего-то перейдя на «ты», сказал врачу человек в костюме и сером противогазе с мартышечьей мордой. — А ты говоришь — условия… Пациента без особых церемоний уложили на скрипучую, накрытую грязноватым тощим матрасом железную койку. Последний раз доктор Селиверстов видел такие койки, когда тянул срочную службу в Чите, причем видел не в казарме и не в санчасти, где служил в качестве медбрата, а в холодной каптерке — говоря по-человечески, в сарае, — где хранилось пришедшее в негодность и ожидающее списания барахло. Зеленый противогаз, не мешкая, пристегнул наручниками правое запястье африканца к железной раме панцирной сетки и поспешно отошел, словно опасаясь, что только что прооперированный, лежащий без сознания человек схватит его за штаны или даст тумака. Черный противогаз небрежно укрыл пациента синим казенным одеялом с тремя серыми полосками в ногах, тоже отошел и остановился у двери, по примеру коллеги расставив ноги на ширину плеч и сложив руки поверх причинного места. Теперь все три пары круглых противогазных стекляшек не мигая смотрели на доктора Селиверстова, и тот с замиранием сердца понял, что настала его очередь узнать свою судьбу. — Рассчитаемся, — выдвинувшись на передний план, предложил серый противогаз и сунул руку за левый лацкан пиджака. Петр Вениаминович испытал малодушное желание пискнуть: «А может, не надо?» — но короткопалая мясистая ладонь уже вынырнула из-за лацкана, держа, к немалому облегчению доктора, не пистолет или нож, а довольно внушительную на вид стопку тысячерублевых купюр. — Получите, — сказал серый противогаз, отчетливым военным жестом протягивая деньги хирургу. — И попрошу иметь в виду следующее: мы знаем, как вас зовут, где вы работаете и по какому адресу проживаете. То же касается вашей жены и детей… — Вы это уже говорили, — дрожащей рукой запихивая деньги во внутренний карман пиджака, раздраженно огрызнулся врач. — Повторение — мать учения, — глухо прогудел голос из-под серой резиновой маски. Его обладатель, явно забывшись, достал из кармана пачку сигарет, выудил одну, поднес к выпускному отверстию лепесткового клапана, спохватился и убрал сигарету обратно в карман. Черный противогаз коротко хрюкнул, зеленый едва заметно покачал головой: вот дает! — Я хочу, чтобы вы поняли, — сделав вид, что ничего не произошло, продолжал серый противогаз, — что видны нам как на ладони. Мы будем следить за каждым вашим шагом, и малейшее поползновение поделиться с кем бы то ни было впечатлениями от сегодняшней прогулки кончится для вас очень печально. Если вы или кто-то из ваших близких, друзей и знакомых обратится по этому поводу в правоохранительные органы, такое обращение автоматически повлечет жесткие, я бы даже сказал крайние, меры. Вам все понятно? — Да, — облизав сухим языком сухие губы, тихо произнес доктор Селиверстов. Желание огрызаться, гордо вздергивать подбородок и вообще держать хорошую мину при плохой игре как-то незаметно улетучилось. Теперь он был само послушание и, если бы серый противогаз предложил ему на прощанье облизать свои ботинки, наверное, сделал бы это, даже не поморщившись. — Хорошо. Тогда можете быть свободны… пока. Предложения лизать ботинки, слава богу, не последовало. Петр Вениаминович двинулся было к выходу, но тут выяснилось, что разрешение быть свободным он понял слишком буквально. Охранники синхронно шагнули ему наперерез; тот, что был в зеленом противогазе, ловко набросил на голову робко сопротивляющемуся доктору Селиверстову какой-то мешок, а тот, что в черном, не менее ловко прямо через рукав воткнул ему в бицепс иглу одноразового шприца. Петр Вениаминович дернулся, как ужаленная слепнем лошадь, но сразу же обмяк и наверняка упал бы на пол, если бы охранники не поддержали его, подхватив под руки. — Уф! — с облегчением содрав противогаз, выдохнул красный, разопревший Швырев. — И кто его только выдумал, этот контрацептив? Давайте шевелите поршнями. Чтоб через полтора часа вернулись, как штык, — одна нога там, другая здесь! — Может, его где-нибудь по дороге… того? — предложил седой охранник, одной рукой поддерживая обмякшее тело хирурга, а в другой держа только что снятый противогаз зеленого цвета. — Оно и быстрее, и надежнее… — И бабки можно прикарманить, — саркастически закончил смысловой ряд Швырев. — Отставить! Ты что, приказы хозяина вздумал обсуждать? Доставите целым и невредимым, ясно? Это ж не бомжара, а модный пластический хирург. Его грохнуть — шума потом не оберешься, а зачем хозяину этот геморрой? Так что давайте без самодеятельности. И учтите: узнаю, что хотя бы рубль слямзили — семь шкур спущу и голыми в Африку пущу! Придя в себя, доктор Селиверстов обнаружил, что сидит за рулем своей машины. Снаружи уже стемнело; какое-то время он никак не мог понять, куда его занесло, но потом увидел наискосок через улицу вывеску знакомого кафе, где иногда перекусывал в свободное от приема клиентов, операций и обходов время, и сообразил, что находится в тихом переулке в двух кварталах от клиники. Во рту было сухо, голова раскалывалась. Грязный подвал, чернокожий пациент и резиновые хари, замещавшие ассистентов во время операции, вспоминались смутно, как дурной сон. Машинально запустив руку за пазуху, Петр Вениаминович ощупал внутренний карман. Полученная от человека в сером противогазе пачка никуда не делась. На ощупь в ней было тысяч сто; это, конечно, были не доллары, а всего лишь рубли, но все равно, если забыть о неприятных подробностях, приработок получился неплохой. «Интересно, за что мне все-таки заплатили?» — подумал он, но тут же прогнал неуместный вопрос, тем более что на самом деле это было ему ничуточки не интересно. Часы на приборной панели показывали без четверти десять. Доктор Селиверстов охнул, запустил двигатель и поехал домой. Выражаясь обтекаемо и тактично, его жену можно было назвать ревнивой, но Петр Вениаминович изучил ее уже достаточно хорошо, чтобы точно знать: любовь и ревность тут ни при чем, она просто сварлива и ни за что не упустит повода поскандалить. Это свойство горячо любимой супруги неизменно служило для него источником неприятнейших переживаний, но сегодня оно было доктору Селиверстову даже на руку: занятый выдумыванием правдоподобных причин своего опоздания, он почти забыл о жутковатых событиях этого вечера. Глава 18 Деревня и то, что в ней происходило, могли послужить неплохой иллюстрацией к докладу на тему «Что такое демократия Верхней Бурунды и с чем ее едят». Здесь была настоящая африканская глубинка, сохранившая тысячелетний уклад и не получившая от современной цивилизации ничего, кроме самых серьезных проблем и неприятностей. Крытые почерневшим тростником круглые глинобитные хижины издалека немного смахивали на колонию поганок. Одна из них уже догорела, рассыпавшись по утоптанной глине неровным кругом курящихся серым дымом углей и головешек, посреди которого гнилым зубом торчали закопченные остатки обвалившихся стен, другая готова была догореть. В деревне стоял адский гвалт; кричали все — налетчики в пятнистой униформе, женщины, дети, старики, взрослые мужчины; мечущиеся в хлипких загонах тощие козы вносили в эту какофонию свою лепту. Время от времени слышались выстрелы; стреляли в основном в воздух, но Юрий даже издалека разглядел в красной пыли три или четыре черных тела. Люди были одеты только в набедренные повязки, из чего следовало, что к так называемой армии Верхней Бурунды они не имеют никакого отношения — при жизни не имели, а уж теперь не имеют и подавно. На этот раз бравое верхнебурундийское воинство занималось делом чуточку более осмысленным, чем резня в прибрежной миссии: оно грабило, пополняя запасы продовольствия. Чувствуя себя в полной безопасности вдали от условной линии фронта, чернокожие фуражиры не посчитали нужным выставить дозор — вернее сказать, оставить кого-нибудь на стреме. Воспользовавшись этой оплошностью, Юрий и Роман Данилович сумели незамеченными подобраться к самой околице. Поначалу они двигались, сохраняя прямой визуальный контакт. Даша кралась сзади, метрах в двадцати, очень стараясь не шуметь. Получалось это у нее лишь отчасти, но даже если бы она топотала, как стадо слонов, в деревне ее все равно бы никто не услышал. Достигнув кустов, от которых до ближайшей хижины было не больше пятнадцати метров, Ти-Рекс обернулся к Юрию и принялся с привычной быстротой сигнализировать пальцами левой руки, подавая понятные каждому профессиональному солдату условные знаки: ты слева, я справа, твои с твоей стороны, мои — с моей, огонь на собственное усмотрение… Якушеву стало интересно, каким манером он собирается командовать Дашей, но у Данилыча и тут все было продумано и предусмотрено: обернувшись назад, тот отыскал взглядом жену и не мудрствуя лукаво погрозил ей кулаком. Не уловить смысл этого универсального жеста было трудно, если вообще возможно, и, оглянувшись, Юрий с удовлетворением убедился, что с соображаловкой у Дарьи Алексеевны полный порядок: у него на глазах она тихо присела и скрылась из вида за каким-то колючим кустиком. Убедившись, что с ней все нормально, Быков махнул рукой и первым перебежал отделявшее его от стены хижины открытое пространство. Происходивший в деревне грабеж был поставлен на широкую ногу. На площади под многовековым, наполовину засохшим общинным деревом стоял армейский грузовик с кузовом, затянутым брезентовым тентом. На дверце, заметная даже издалека, красовалась пестрая, как парадные платья кенийских женщин, эмблема, в центре которой Юрий разглядел черный силуэт АК-47. Грузовик — это было хорошо, потому что Юрию уже поднадоело слоняться по жаре в пешем строю, и в то же время плохо, потому что лагерь, из которого он прикатил, мог располагаться как в десятке, так и в паре сотен километров от деревни. Деловитые, уже слегка запыхавшиеся на жаре разбойники в пятнистой униформе волокли со всех концов деревни упирающуюся, отчаянно блеющую скотину. Их было что-то около десятка, и еще двое находились в кузове, принимая подаваемую снизу добычу. Какой-то смельчак из местных, явно поняв, что терять уже нечего, попытался не пустить грабителей в свой загон, замахнувшись на них мотыгой. Его ударили прикладом; один из солдат поднял автомат, взяв беднягу на мушку, и упал почти одновременно с прокатившимся над деревней звуком одиночного выстрела. Ти-Рекс открыл сезон охоты, и Юрий, передвинув флажок предохранителя в положение для одиночной стрельбы, отыскал стволом подходящую мишень. «Калашников» коротко, оглушительно бахнул, выплюнув в сухую траву дымящуюся гильзу, и стоявший в кузове грузовика солдат, покачнувшись, выронил только что подхваченную на руки черно-белую козу. Коза упала на голову тому, что стоял внизу, а в следующее мгновение за ней последовал труп убитого мародера. Счастливо обретшая свободу животина ускакала, раздраженно взбрыкивая спутанными ногами и жалобно блея, и, пока суд да дело, Юрий очистил кузов, срезав второго грузчика. Прежде чем сменить позицию, он выстрелил еще раз, свалив солдата, пытавшегося забраться в кабину грузовика. Краем уха он слышал, как палит автомат Быкова, и видел боковым зрением падающие в пыль пятнистые фигуры — одну, а за ней еще одну. Пока что счет был три — три, и все шло, как было обещано Даше — аккуратно, без скандала: банда потеряла уже половину личного состава, не сделав ни одного ответного выстрела. Стоило Юрию об этом подумать, как противник оправился от неожиданности, залег и открыл ураганный огонь. От хижины, за которой прятался Якушев, полетели тучи пыли, куски сухой, смешанной с соломой глины и пучки тростниковых стеблей с кровли. На голову посыпались сбитые пулями листья и ветки; пробитая навылет стена буквально взорвалась в нескольких сантиметрах от лица, плюнув в глаза глиняной крошкой. Как только огонь немного утих, Юрий вскочил и, пригибаясь, бросился в заранее присмотренное укрытие. В это самое мгновение послышался характерный звук, отдаленно напоминающий хлопок извлеченной из бутылочного горлышка пробки. Якушев рыбкой нырнул в пыль, и хижина у него за спиной со страшным грохотом разлетелась на куски. На спину, больно ударив по лопаткам, упала дымящаяся жердь, приземлившийся в полуметре от головы глиняный горшок разбился вдребезги, по волосам и одежде забарабанил сыплющийся с неба мусор. «Верхние бурундуки» палили густо и прицельно, не давая поднять голову. Углядев поблизости подходящий по размеру камень, Юрий схватил его и, не вставая, по навесной траектории запустил в сторону противника. Послышался предостерегающий крик, огонь прекратился, и, воспользовавшись этим, Якушев снова сменил позицию, обойдя залегших под прикрытием грузовика «бурундуков» с фланга. Один из них был убит, вряд ли успев понять, что происходит, зато другой довольно ловко юркнул под машину, послав оттуда длинную ответную очередь и снова заставив Юрия залечь. Справа громыхнул еще один взрыв; с неба опять дождем посыпались обломки, тлеющая на лету солома косо планировала сверху вниз, припорашивая землю. В клубящемся дыму стремительно промелькнула хищно сгорбленная фигура Быкова, застрочил автомат. В ответ дружно ударили сразу из четырех стволов, и, приглядевшись, Юрий понял, что дело плохо: Ти-Рекса прижали к земле на открытом месте. Нужно было срочно что-то делать, но он и сам находился в почти таком же положении. Приходилось отдать «бурундукам» должное: воевать они таки насобачились и теперь, оправившись от неожиданности, с достойным лучшего применения усердием демонстрировали приобретенные под началом президента Машки навыки. «Научили на свою голову», — подумал о нем Юрий, вжимаясь носом в пыль под ураганным огнем. Еще ему подумалось, что взять «языка», как собирался Данилыч, будет непросто; пока что гораздо более реальной представлялась перспектива сложить голову здесь, «у незнакомого поселка, на безымянной высоте». А местные небось решат, что стали свидетелями перестрелки двух банд грабителей, и в самом лучшем случае присыплют убитых песочком на дне неглубокой, одной на всех могилы… Собравшись с духом, он вскочил и сделал еще один рывок в сторону. Земля вокруг мгновенно вспенилась десятками пылевых фонтанчиков, рюкзак на спине дважды дернулся, как живой, приняв в себя предназначавшийся хозяину гостинец, и перебежка получилась куда более короткой, чем планировалось. Подняв тучу пыли, Юрий плюхнулся на землю под ненадежным прикрытием выдолбленного из цельного бревна корыта, по которому немедленно забарабанили пули. Неожиданно в тылу противника послышался женский голос, крикнувший: «Алло, мужчины!» За криком последовала длинная, на весь рожок, автоматная очередь, и, только когда она отгремела, Юрий сообразил, что кричали по-русски. Быкову оставалось только посочувствовать: хуже нет, чем иметь под своим началом бойца, который плевать хотел на воинскую дисциплину и которого ты вдобавок ко всему даже не можешь поставить в наряд, не говоря уже о более жестких мерах дисциплинарного воздействия. Он вскочил, краем глаза увидев, как из-за какого-то плетенного из корявых веток сарайчика, распугивая тощих пыльных кур, как танк из засады, вырвался Ти-Рекс. «Злой белый великан», — вспомнив «Девятую роту», с неуместным весельем подумал Юрий. Не поленившаяся обойти по периметру полдеревни Даша, разумеется, ни в кого не попала, да и вряд ли намеревалась попасть. Но внимание «бурундуков» ее обходной маневр привлек, и, пока ответный огненный шквал превращал в решето хижину, за которой она укрылась, Быков и Якушев стремительно пересекли открытое пространство и ворвались в стан противника. После двух или трех одиночных выстрелов магазин в автомате Романа Даниловича опустел, и, отбросив превратившийся в бесполезную железку ствол, Ти-Рекс взялся за мачете. Это выглядело по-настоящему жутко, но Юрию было некогда ужасаться: у него хватало других дел. Все кончилось в считаные секунды. Юрий поймал Быкова за руку, не дав ударить лежащего на земле «бурундука» окровавленным мачете, но эта предосторожность оказалась запоздалой: грабитель уже испустил дух. Остальные, насколько мог судить Юрий, тоже были мертвы. — Вот черт, — убедившись в правильности неутешительного диагноза, растерянно произнес Роман Данилович, — что ж это мы так увлеклись? Кого допрашивать-то станем, Юрок? — Друг друга, — не придумав более умного ответа, буркнул Якушев. В это время из-за хижины, служившей укрытием Даше, послышалась короткая автоматная очередь. Быков сорвался с места едва ли не раньше, чем она отгремела; Юрий бегал быстрее, но на этот раз догнать Ти-Рекса оказалось нелегко. С топотом обогнув хижину, они остановились и облегченно перевели дух: живая и здоровая Даша стояла перед ними, держа в руках дымящийся автомат. — Попала, — деловито шмыгнув носом, сообщила она. — Чуть было не ушел! Во-о-он в тех кустиках лежит. Только осторожно, я целилась в ноги, так что он еще живой. Быков молча посмотрел на нее, взял на изготовку автомат и двинулся в указанном направлении. Прежде чем к нему присоединиться, Юрий негромко спросил: — Слушай, Дашка, тебя Данилыч когда-нибудь лупил? — Еще чего не хватало! — фыркнула мадам Быкова. — Значит, сегодня будет первый раз. Готовься, тебе предстоит масса новых ощущений. — Победителей не судят, — уже не так уверенно напомнила Даша. — А он и не станет, — утешил ее Якушев. — Перекинет через колено и всыплет по пятой точке без суда и следствия. — Эй ты, бурундук! — держа на прицеле кусты, в которых, по словам Даши, скрылся подстреленный ею мародер, воззвал Ти-Рекс. — Хенде хох! Хэндз ап, кому сказано! Выходи добром, не то хуже будет! Кустики ответили молчанием. Засевший в них «бурундук» не торопился последовать приглашению, не очень-то веря, по всей видимости, в упомянутое Романом Даниловичем добро, а может быть, не уловив смысла произнесенной сразу на трех незнакомых ему языках речи. На ходу сменив магазин, Юрий догнал командира, и они потихоньку направились к кустам, обходя укрытие раненого мародера с двух сторон. Быков вдруг остановился, пристально вглядываясь в путаницу колючих ветвей, а потом опустил автомат и двинулся вперед расслабленной походкой человека, которому нечего опасаться и решительно некуда торопиться. Потом он остановился, сунул под мышку автомат и стал неспешно закуривать, продолжая рассматривать что-то у себя под ногами. Подойдя, Юрий понял причину этого странного поведения: в кустах, частично подмяв их под себя, широко разбросав руки и ноги, лежал человек в камуфляжной униформе. Попадание было всего одно, но этого хватило: входное отверстие располагалось точно по центру коротко остриженного курчавого затылка. — Куда, говоришь, ты целилась? — обернувшись, спросил Юрий. — В ноги, — ответила Да ша. — А что? — Надо было целиться в голову, — сказал Юрий, а Быков, продолжая рассматривать труп, обронил неопределенное: «М-да». * * * Писарь жестом фокусника сдернул платок, которым был накрыт лежащий на принесенном в камеру столе округлый предмет. Предмет оказался человеческим черепом — судя по желтовато-коричневому цвету и отсутствию половины зубов, настоящим, не так давно извлеченным из земли. На то же намекали и латексные хирургические перчатки, которые брезгливый Писарь надел, едва войдя в помещение. Череп стоял на небольшой вращающейся подставке, слепо тараща темные дыры глазниц и ухмыляясь щербатым ртом.