— А смысл? — противореча самому себе, сказал Быков. — Какая, на хрен, разница, где оно рванет — за спиной или под седалищем? — Ну и не бухти тогда, — миролюбиво посоветовал Юрий и спрыгнул на землю. — Осмотримся? — Яс вами, — высунувшись из кабины, объявила Даша. — Не навоевалась еще, амазонка? — спросил Юрий. — Нет, — лаконично отрезал Быков, и Дарья Алексеевна увяла. Роман Данилович не стал пускаться в объяснения, а Даша их не потребовала. И то и другое было достаточно необычно. То есть по отдельности каждый из них оставался самим собой, но, собираясь вместе, они неизменно напоминали Юрию персонажей прочитанного в детстве рассказа о льве и собачке, которая поселилась у него в клетке. Однако теперь собачка взялась за ум и перестала тявкать, а лев, наоборот, едва ли не впервые подал голос. Вообще-то, после Дашиной отчаянной выходки в деревне Якушев ожидал более или менее громкой ссоры и на крышу кабины забрался исключительно для того, чтобы при ней не присутствовать. Но всю дорогу в кабине царила гробовая тишина. Вправлять личному составу мозги шепотом Быков не умел, из чего следовало, что за два с половиной часа он не проронил ни словечка. Видимо, его молчание прозвучало намного красноречивее самого громкого разноса, и впечатленная этой суровой тишиной Даша была сама кротость — зрелище, что и говорить, непривычное. Преодолев врожденное человеколюбие, Юрий тоже не стал объяснять, что они с Данилычем хотят всего-навсего посмотреть, что ожидает их внизу, за гребнем холма. Наказана — значит, наказана; кроме того, он еще очень живо помнил испуг, который почувствовал, когда эта чокнутая вдруг объявилась в тылу у «бурундуков», и был не прочь с ней поквитаться. Неодобрительное молчание в данном случае представляло собой наилучшую тактику, поскольку любая воспитательная беседа в два счета закончилась бы возмущенным воплем «Неблагодарные! Да я вам жизнь спасла!», за которым с большой степенью вероятности могли последовать слезы. И мало того, что женские слезы — это оружие, которому нечего противопоставить; хуже всего, что в чем-то Дашка была бы права. Возможно, они с Ти-Рексом выкрутились бы и без ее помощи, но, не желая врать самому себе, Юрий честно признавал: был момент, когда он начал в этом сомневаться. И между прочим, Даша со своим «алло, мужчины» нарисовалась за спинами «бурундуков» именно в этот момент — ни секундой раньше, ни мгновением позже… — От машины ни на шаг, — обернувшись через плечо, ровным голосом скомандовал Быков, и Даша все так же молча, не возразив даже взглядом, уселась на подножку кабины, положив на колени автомат и с видом примерной ученицы сложив поверх него ладошки. Сначала они шли по дороге, а когда приблизились к гребню возвышенности, стали понемногу забирать вправо, наискосок карабкаясь по склону, который с этой стороны казался более пологим и был на десяток метров выше, чем его сосед на противоположной стороне дороги. Камни с негромким стуком выворачивались из-под ног, и даже сквозь толстые подошвы чувствовалось, какие они горячие. Все здесь было горячее — горячее раз и навсегда, от сотворения мира и до скончания веков. Сверху палило, напоминая о близости пустыни, беспощадное солнце, под ногами, кривляясь, перепрыгивали с камня на камень короткие уродливые тени. Хотелось пить, но воду следовало экономить, да и толку от питья на такой жаре не предвиделось никакого — только еще больше вспотеешь, вот и все удовольствие. Чем выше они поднимались, тем осторожнее двигались. Заметив, что Быков пригибается, как под обстрелом, Юрий поймал себя на том же и подавил желание обернуться, чтобы помахать рукой Даше. Со стороны, да еще и издалека, они с Ти-Рексом, должно быть, здорово смахивали на парочку великовозрастных балбесов, которым вздумалось поиграть в индейцев. Мысль была никчемная, отвлекающая, и Юрий прогнал ее на все четыре стороны вместе с неуместным сравнением. Взобравшись на макушку холма, они разом, не сговариваясь, опустились на корточки. Юрий посмотрел в бинокль; Роман Данилович, время от времени вдруг вспоминавший, кто тут старший по званию, нетерпеливо отобрал бинокль, насладился открывающимся сверху пейзажем и вернул бинокль Юрию. — Приехали, что ли? — вполголоса, хотя здесь их никто не мог подслушать, спросил он. — Похоже на то, — согласился Якушев. Они действительно приехали. Внизу, видный как на ладони, дремал разморенный жарой поселок — пара десятков сколоченных из чего попало, одинаково жалких хибар, какое-то административное здание с белеными стенами, но под черной от старости тростниковой крышей, заброшенная водокачка с ржавым прохудившимся баком на покосившейся решетчатой башенке… Над упомянутым зданием болтался на кривом флагштоке уже успевший выгореть и поблекнуть пестрый флаг Верхней Бурунды; здесь же, на пыльной площади, калились на солнце машины — армейский джип, пожилой белый микроавтобус и старый японский пикап с установленным в кузове счетверенным крупнокалиберным пулеметом. На въезде в поселок виднелась выгоревшая добела брезентовая палатка, подле которой слонялись, изнывая от безделья, вооруженные люди в камуфляже. Их было трое; правда, слонялись только два — третий спал в тени, надвинув на лицо кепи, чтобы не донимали мухи. Как ни всматривался Юрий, других охраняемых объектов на территории поселка он не заметил, из чего следовало, что пленных русских специалистов содержат где-то в другом месте. — Ну что, Данилыч, — сказал он, опустив бинокль, — действуем по плану? — Это ерунда на постном масле, а не план, — насупился Ти-Рекс. — Ну, тогда айда на штурм, — предложил Юрий. — Половину перебьем, а второй устроим допрос. И они, понятное дело, сразу все выложат как на духу. — Мне б хотя бы взвод моих ребят, я бы так и поступил, — проворчал Роман Данилович. — Ну, со взводом-то и я бы управился, — сказал Юрий и напоследок еще раз осмотрел поселок в бинокль. Заметив над хибарой с флагом переброшенную с дерева на дерево растяжку антенны, он указал на нее Быкову: — Видишь? Связь у них есть. И если заложников держат в каком-то другом месте, устраивать пальбу нам не с руки: чего доброго, труханут и перебьют всех, чтоб концы в воду. — Да делай как знаешь, — буркнул Роман Данилович, сердито отстраняя протянутый Якушевым бинокль. — Тебе виднее, ты ж у нас теперь из этих, из суперменов, которые в одиночку мир спасают. Только не нравится мне это, не умею я так. — Не можешь — научим, не хочешь — заставим, — вспомнил молодость Юрий и, не сдержавшись, весело хрюкнул. Роман Данилович засопел. — Вот же черт злопамятный, языкатый, — ворчал он, спускаясь по склону. — Угораздило меня с тобой, сопляком, связаться, сидел бы сейчас в рязанском СИЗО, груши околачивал… Глядя себе под ноги, чтобы не оступиться на камнях, Юрий подумал, что Данилыч во многом прав: как ни крути, а сидеть на нарах в качестве подследственного по делу об оскорблении действием генерала ФСБ Копытина сейчас было бы не в пример спокойнее. * * * Юрий не сразу понял, в чем причина повышенного интереса, проявляемого к его рюкзаку местными насекомыми, в основном мухами. Потом он заметил на плотной ткани влажное пятно, увидел дырки от пуль и вспомнил наконец, что рюкзаку, в отличие от него самого, основательно досталось в перестрелке: в него попали как минимум дважды. Видимо, одна из пуль угодила в банку с тушенкой; жир расплавился на здешней адской жаре, мясной сок вытек, пропитав все, что возможно, и его запах, который явственно ощущался в радиусе метра, привлек крылатых представителей местной фауны. Эти представители отличались повышенной назойливостью, и их далеко не сразу удалось разогнать. Откинув клапан рюкзака, развязав тесемку и раздернув горловину, Якушев убедился в правильности своих предположений: одна из трех оставшихся в его рюкзаке банок была прострелена почти точно посередине. Он отдал банку Ти-Рексу, предложив вскрыть ее и употребить содержимое, пока оно не протухло. — Правильно, — одобрительно прогудел Роман Данилович, откровенно обрадованный не столько перспективой заморить червячка, сколько представившейся возможностью хоть чуточку оттянуть неизбежное, — основа любого мероприятия — сытый желудок. Продолжив свои раскопки, Юрий убедился, что вторично убитая наповал меткой пулей «верхнего бурундука» свинья — это еще полбеды. Дальше было хуже; вторая половина несчастья обнаружилась, когда, вытряхнув на землю пропитавшуюся пахучим мясным соком рубашку, он выудил из рюкзака густо перепачканный все той же вездесущей субстанцией, вдребезги разбитый спутниковый телефон. — Аппарат абонента отключен или находится вне зоны действия сети, — печально сообщил он, держа двумя пальцами злосчастный прибор. Телефон выглядел так, словно побывал под колесами грузовика. Из разбитого корпуса свисали на разноцветных проводках обломки микросхем, батарея была расколота; вдобавок ко всему с него до сих пор капал растопленный, издающий острый аромат пряностей жир. — Ну и леший с ним, — сказал Быков, деловито вскрывая простреленную банку. — Когда сделаем дело, придумаем, как сообщить об этом твоему генералу. А до тех пор ну о чем тебе с ним разговаривать? Чем он тебе поможет — добрым словом? Тоже мне, служба доверия… — Тоже правильно, — согласился Юрий. У него было что возразить, но смысла в возражениях он не видел: о чем спорить, когда изменить все равно ничего нельзя? Это как на похоронах, когда сердобольные соседи, действуя из самых лучших побуждений, старательно и изощренно сыплют скорбящим родственникам покойного соль на свежую рану: вот если бы он поменьше работал и побольше заботился о здоровье, мог бы жить да жить… Может, и мог бы, да что теперь об этом говорить? В мысли о похоронах было рациональное зерно. Звеня осколками разлетевшейся по всему рюкзаку солнечной батареи, Юрий вынул оттуда все, что еще могло пригодиться: чудом не пострадавший спутниковый навигатор, две уцелевшие банки с мясом, упаковку галет, крепкие походные ботинки и последнюю пачку сигарет, — и сложил в сторонке, предварительно обтерев рубашкой, отстирывать которую не имел ни желания, ни возможности. Оставшийся после этой процедуры мусор он ссыпал обратно в испачканный рюкзак, сходил к грузовику за лопатой и аккуратно закопал, для надежности, чтоб не разрыло зверье, привалив сверху средних размеров булыжником. — Под звуки траурного марша тело было предано земле, — печально пошутила Даша, протягивая ему сэндвич из двух прослоенных тушенкой галет. — Ты чего так стараешься? Выкинул бы в кусты, и все. Якушев с хрустом откусил от галеты и со скворчанием втянул в себя мясной сок. — Планета постепенно превращается в сплошную мусорную свалку, — жуя, невнятно сообщил он. — Не хочу ускорять процесс. И еще меньше хочу, чтобы через день-другой какой-нибудь сердитый негр в погонах сунул все это мне под нос и спросил: кес ке се? В смысле: а это что такое? Быков тяжело, протяжно вздохнул. Юрий сунул за щеку остатки сэндвича и, отвернувшись от раскинутой на плоском камешке импровизированной скатерти-самобранки, принялся переобуваться. — Навигатор не потеряй, — прожевав, сказал он Быкову. — И нечего вздыхать. Можно подумать, ты сроду сам в разведку не ходил и других в нее не отправлял. — Так то разведка, — уныло возразил Ти-Рекс. — А это… Черт, и слова-то не подберу! — И не надо, — затягивая шнурки, посоветовал Якушев. — Лучше займись делом. Программа минимум — не попасться бурундукам в лапы. А программу максимум ты знаешь. Главное, если что, не забудь: твоя задача — не истребить здешнее поголовье счастливых обладателей АК-47, а вытащить наших людей. — Не учи отца сморкаться, — огрызнулся Ти-Рекс. — Глядите, какая шишка на ровном месте выросла! Распоряжаться он будет: то не потеряй, это не забудь… Да ты еще пеленки пачкал, когда я взводом командовал! — Удивительное долголетие, — сидя в прежней позе, отвернувшись от собеседников и сгорбившись, ехидно заметил Юрий. Шнурки давно были завязаны, но он не хотел, чтобы Роман Данилович заметил его улыбку и понял, что прощальные инструкции были обыкновенной провокацией, направленной на то, чтобы его печальные вздохи сменились наконец привычной воркотней. Искоса посмотрев на Дашу, он увидел, что та с трудом сдерживает улыбку: мадам Быкова явно заметила и по достоинству оценила его маневр. Поймав на себе взгляд Юрия, Даша перестала улыбаться, уголки ее губ печально опустились. — А ты не хулигань, — сказал он ей, вставая. — Жена да убоится мужа своего — так, по-моему, в Домострое было сказано. Как вернешься, сходи в библиотеку, почитай. Наши предки были умные ребята, полезную книжицу написали. Ну, не поминайте лихом! — Ты что это, боец, никак прощаться удумал? — грозно набычился Ти-Рекс. — Еще чего не хватало! Давай вали, куда собрался, пока я тебя по хребтине не благословил! …Роман Данилович лежал на горячем, перемешанном с крупным щебнем суглинке и, прильнув к окулярам бинокля, смотрел, как Якушев спускается с холма. Спец шагал по дороге не прячась, размеренной, обманчиво неторопливой походкой. Он шел налегке, без оружия и поклажи, заметный издалека, как ползущий по праздничной скатерти таракан, и такой же беззащитный. Его неновые, но крепкие походные ботинки, которые он зачем-то пронес в рюкзаке через пол-Африки, уже успели покрыться тончайшим слоем красноватой пыли; пыль оседала неохотно, неподвижным продолговатым облачком стоя над дорогой там, где он прошел. Вскоре его заметили. Стоявший около беленого домика джип тронулся, описал по площади круг и, волоча за собой длинный хвост пыли, устремился навстречу одинокому путнику. Когда он проезжал мимо импровизированного КПП на окраине поселка, один из дежуривших там солдат что-то крикнул, махнув рукой в сторону идущего по дороге Якушева. Регулируя резкость бинокля, Роман Данилович вдруг сообразил, что других дорог здесь, скорее всего, нет и, если что, ехать придется напрямик — сначала через блокпост, а потом насквозь через весь поселок, несомненно до отказа набитый вооруженными до зубов «бурундуками». «Как сумеем, так и сыграем, — подумал он. — Впервой, что ли?» Джип был метрах в ста от Якушева, когда один из сидевших в нем мятежников поднял автомат и дал короткую очередь в воздух. Намек был более чем понятен, и Спец послушно остановился, подняв руки и слегка поворачиваясь из стороны в сторону, чтобы показать, что при нем нет оружия. Подъехав к нему, джип резко затормозил. Пыль догнала его, накрыв непроницаемой мутной завесой, а когда она рассеялась, Роман Данилович увидел, что Якушев стоит на коленях под прицелом двух автоматов, заложив руки за голову, и что рубашка у него в крови. — Вот собаки, — пробормотал Быков, наблюдая эту сцену в бинокль. — Что-то, Юрок, не нравится мне твоя затея! Один из мятежников — судя по горделивой, тощим пузом вперед, походке считавший себя большим начальником — что-то спросил. Якушев ответил, повернув к нему голову, и получил полновесную, со всего маху, затрещину: а ты не пялься, твое дело — смотреть в землю, бояться и отвечать на вопросы! Спец покорно потупился, сплевывая кровь, а Роман Данилович сочувственно сморщился: он знал, что его бывший подчиненный при желании мог бы скрутить всех троих в бараний рог, но смотреть со стороны на творящееся на дороге безобразие все равно было неприятно. Как и предрекал Якушев, убивать его не стали. Вместо этого, связав за спиной руки, его затолкали в джип; кургузый внедорожник лихо развернулся, пройдясь колесами по каменистой обочине и раскрошив в мелкую труху валяющийся в траве коровий череп, и бодро запылил в направлении поселка. У беленого домика машина остановилась. Якушева из нее выгружать не стали — опять же, как он и предсказывал. Очередной «бурундук», выйдя на крыльцо, о чем-то коротко переговорил с начальником патруля, тот кивнул, махнул рукой водителю, и джип уехал, быстро затерявшись среди глинобитных стен и бурых тростниковых крыш. Он в последний раз мелькнул на противоположной, дальней от Быкова окраине поселка и окончательно скрылся из вида, нырнув в какую-то ложбину. Некоторое время Роман Данилович еще мог следить за его передвижениями по удаляющемуся облаку пыли, но вскоре исчезло и оно. Тогда Ти-Рекс зачехлил бинокль, встал и, подняв с земли автомат, стал спускаться по склону туда, где стоял охраняемый его женой, кое-как замаскированный грузовик. Спохватившись, он остановился и, вынув из кармана, включил навигатор. Машинка исправно работала. Стрелка в нижнем углу экрана указывала местонахождение прибора — точь-в-точь как в обычном навигаторе, которыми нынче оборудована половина автомобилей. В отличие от них, этот приборчик имел еще одну функцию, внешним проявлением которой служил мигающий красный кружок, который медленно полз по экрану, следуя изгибам тонкой светлой линии, обозначающей дорогу. Этот кружок был Якушев — вернее сказать, его запасные ботинки, по поводу которых Роман Данилович зубоскалил всю дорогу и которые все-таки пригодились своему хозяину. Последнее указывало на то, что свою сегодняшнюю одиночную вылазку Спец планировал заранее и постарался к ней подготовиться. — Колдун, наверное, — отдав должное его предусмотрительности, пробормотал Роман Данилович, спрятал навигатор и заторопился к грузовику. Ему очень не хотелось волновать Дашу, которая при всех ее неоспоримых достоинствах имела и недостатки — в частности, не умела беспокоиться, сидя на месте. Глава 20 «Бурундуки» оказались ребятами предусмотрительными: как только джип выкатился за околицу, один из них надел Юрию на голову непрозрачный полиэтиленовый пакет. Якушев слегка напрягся, ожидая, что кто-нибудь из этих весельчаков попытается затянуть горловину, перекрывая доступ воздуха, но его конвоиры почему-то предпочли этого не делать. Их поведение вселяло осторожный оптимизм: раз не шлепнули сразу, значит, он им нужен живым. Ведь это же повстанцы, мятежники; никакими международными договорами и конвенциями они не связаны, суда мировой общественности не боятся и, чтобы сохранить жизнь пойманному на дороге безоружному иностранцу, должны иметь серьезные причины — скорее всего, финансового характера. И раз они поступили так с одним иностранцем, почему должны были поступить иначе с другими? На это же косвенно указывал и разговор, состоявшийся в момент задержания. Юрий представился отставшим от группы из-за болезни специалистом в области строительства железных дорог и попросил, чтобы ему помогли найти своих. Отобранный начальником патруля российский загранпаспорт подтвердил его слова. Конечно, это был не диплом инженера-строителя, но на группу быстрого реагирования одинокий безоружный путник не походил, а туристы в эти края не забредали уже давно — им тут не на что было смотреть. Патрульным ничего не осталось, как поверить в правдивость рассказанной Юрием истории: да, завербовался, а потом приболел, отстал от своих и горит желанием поскорее к ним присоединиться, чтобы ударным трудом наверстать ставшие результатом вирусной инфекции финансовые потери. Такая наивность вызвала у «бурундуков» взрыв веселья. Не переставая смеяться, один из них ударил Юрия по лицу, а другой двинул прикладом под колени, заставив принять соответствующую случаю позу полной покорности и безоговорочного повиновения. После этого Юрий недаром опасался, что его в шутку попытаются придушить: чувство юмора у этих парней было весьма своеобразное. Все переговоры между собой «бурундуки» вели на местном наречии. Юрию же на ломаном французском сообщили лишь, что он глупец и вскоре получит то, чего добивается, — получит, да, но вряд ли будет этому рад. «Там видно будет», — не считая нужным сдерживаться, по-русски ответил Якушев, за что и получил затрещину, которая так не понравилась наблюдавшему за происходящим в бинокль Ти-Рексу. Один из сопровождавших Юрия шутников нахлобучил ему на голову поверх пакета панаму. Получившееся пугало развеселило «бурундуков» еще больше, и джип продолжил путь под смех и прибаутки. Водитель гнал машину, не разбирая дороги, и Якушев, лишенный возможности держаться руками за борта, изо всех сил упирался в пол широко расставленными ногами, чтобы не слететь с жесткой неудобной скамейки. В пакете было жарко и душно — сказывался парниковый эффект, — зато вездесущая пыль под него почти не проникала, что служило очередным подтверждением правдивости старой поговорки: нет худа без добра. В детстве Юрий прочел много книг об Африке. Большая часть прочитанного за ненадобностью улетучилась из памяти; к тому немногому, что в ней сохранилось, относились и неоднократные упоминания разных авторов о почти детской непосредственности и беспечности местных жителей. Конечно, с тех пор, как одетые в соответствии с колониальной модой самодовольные бвана в пробковых шлемах снисходительно принимали почести от живущих в условиях первобытно-общинного строя дикарей, утекло много воды. Но за десятилетия войн и нищеты характер здешних обитателей изменился далеко не так сильно, как можно было ожидать, о чем свидетельствовало царившее в джипе веселье. Потерпевшие поражение, брошенные своим жуликоватым лидером и оттесненные в бесплодные предгорья мятежники вовсе не выглядели хмурыми и озлобленными. Здесь и сейчас, в данной точке пространства и времени они чувствовали себя не загнанными в угол крысами, а полными хозяевами положения и держались соответственно. Они были сыты, здоровы и вооружены до зубов; в эту минуту им ничто не угрожало, а о том, что будет с ними завтра, парни не думали. И правильно делали. Такие мысли неизбежно испортили бы им настроение, а толку от них не предвиделось никакого — сколько ни вздыхай, танковую атаку при поддержке с воздуха твои вздохи не остановят. Дорога была недолгой — полчаса, от силы минут сорок. По истечении этого срока джип замедлил ход; гнусаво заныл клаксон, водитель лихо газанул и почти сразу же не менее лихо затормозил, так что удержаться на скамейке Якушев сумел только чудом. Его пихнули в плечо и на скверном французском предложили покинуть салон транспортного средства. Из-под края надетого на голову пакета Юрий видел небольшой участок у себя под ногами, но в интересах дела счел небесполезным оступиться и не столько выйти, сколько вывалиться из машины. Панама с его головы свалилась, но чертов пакет удержался. Юрия грубым рывком поставили на ноги и толкнули вперед; он споткнулся, снова упал, и под многоголосое ржание кто-то раздраженно сдернул с него пакет — что, собственно, и требовалось доказать.