Держа наготове нож, он откинул полог и шагнул в палатку. Внутреннее пространство брезентового шатра освещалось подвешенной к центральному столбу керосиновой лампой. В центре стоял заваленный оружием, грязной посудой и объедками стол, за которым сидели на складных стульях два человека. Третий стул пустовал — тот, кто недавно с него поднялся, сейчас лежал в темноте за палаткой, и его кровь, вытекая из перерезанной глотки, впитывалась в сухую горячую землю. Как и предполагалось, вынужденные бодрствовать в этот поздний час «бурундуки» коротали время за выпивкой. Судя по стоявшему в палатке кислому духу брожения, употребляли они какую-то местную разновидность браги. В данный момент один из них в очередной раз наполнял стаканы, держа на весу большую круглую флягу в тисненом кожаном чехле, явно отобранную в качестве военного трофея у кого-то, кто мог позволить себе не экономить на походном снаряжении. Другой ковырялся ложкой в содержимом вскрытой жестяной банки с изображением рогатой коровьей головы на этикетке. «Тушенка говяжья пряная», — было написано там же. Чтобы прочесть надпись, не нужно было обладать познаниями полиглота: написано было по-русски, что прямо указывало на происхождение продукта. Участники застолья повернули головы на шорох откинутого полога, уверенные, что вернулся их товарищ, и на мгновение замерли, обнаружив вместо него стоящего у входа русоволосого гиганта с неожиданно черной, как вакса, и такой же, как вакса, лоснящейся физиономией. Забыв пожелать им приятного аппетита, Быков метнул нож, и едок, не донеся до рта ложку, вместе со стулом завалился на бок. Оставшийся в живых караульный с испуганным криком швырнул в Романа Даниловича флягой. Вынимая из кожаной петли на поясе мачете, Ти-Рекс отбил флягу свободной рукой, и она отлетела в угол, щедро расплескивая на лету свое пахучее содержимое. Вскочив со складного стула, караульный потянулся за автоматом, который висел на вбитом в центральный опорный столб гвозде рядом с керосиновой лампой. Его пальцы успели коснуться обшарпанного, потемневшего деревянного приклада, но тут Быков метнул мачете. С глухим прерывистым шелестом рассекая воздух, бешено вращающийся тяжелый клинок пролетел через всю палатку и с неприятным треском вонзился караульному в грудь, проткнув беднягу насквозь. Африканец шумно рухнул на земляной пол, хрипя и царапая мертвеющими пальцами клапан висящей на поясе кобуры. Ти-Рекс уже был рядом; повернутый прикладом вниз автомат взлетел и резко опустился, хрип оборвался, и мертвая рука, соскользнув с кобуры, мирно улеглась на землю. — Прости, браток, — вполголоса произнес Роман Данилович. — Со всеми претензиями — к господину президенту. Оттащив трупы за палатку и на всякий случай выведя из строя рацию, он двинулся вперед, стараясь по возможности держаться в тени. Это было нелегко — чертова луна светила, как самый настоящий прожектор, словно здешнее начальство ей за это заплатило, а предметов, которые отбрасывали бы достойную упоминания тень, здесь, на ровном месте, было немного. Лицо зудело все сильнее, из чего следовало, что смесь отработанного моторного масла и грязи, которой Роман Данилович покрыл его для маскировки, — не лучший рецепт косметического крема и предлагать его в качестве грима для постановки «Отелло», пожалуй, не стоит даже провинциальным любительским театрам. Когда он наконец добрался до крайней лачуги, стало немного легче: тени тут хватало, и перемещаться можно было почти свободно. Стремительными бесшумными бросками пересекая освещенные участки, Роман Данилович продвигался от укрытия к укрытию, держа путь в центр поселка, к беленому домику под полосатым, пестрым, как оперение местных птиц, верхнебурундийским флагом. В домике, судя по замеченной днем антенне, находилась довольно мощная портативная рация. Освободить заложников — это только полдела; их еще нужно вывезти за пределы опасной зоны, и делать это намного удобнее, когда преследователи хотя бы временно лишены возможности поднять гвалт на весь эфир. Очутившись в тени стоящего у штаба старого микроавтобуса, он снова вынул из ножен нож. Воздух с сердитым змеиным шипением устремился вон из проколотой шины; за первой покрышкой последовала вторая, за второй третья. Сидя на корточках, Быков как раз примеривался к четвертому колесу, когда в плечо ему неожиданно ткнулось что-то холодное и мокрое. Вздрогнув, он обернулся так резко, что напугал подошедшую познакомиться тощую дворнягу. Пес отпрянул, присев на задние лапы, но тут же успокоился и, энергично виляя хвостом, вернулся к обнюхиванию одежды повстречавшегося на улице человека, явно рассчитывая получить что-нибудь съестное. Поднимать шум он, похоже, не собирался, то ли будучи от рождения миролюбивым балбесом, то ли за неимением имущества, которое стоило бы охранять. Быков дружески потрепал его по холке свободной рукой и немедленно об этом пожалел: пса повело резвиться, и на него пришлось грозно цыкнуть, чтобы он перестал скакать, толкаться передним лапами и клацать челюстями, делая вид, что хочет укусить. Пока они возились, из-за угла штаба неторопливо вышел часовой. Он шел, положив ладони на висящий поперек груди автомат, непринужденно попыхивал сигаретой и время от времени протяжно зевал на всю деревню. Пес, виляя хвостом, подбежал к нему, получил пинка и, поджав хвост, скрылся в темноте. Дав часовому свернуть за угол, в тень, Ти-Рекс беззвучно отделился от кузова микроавтобуса и последовал за ним. Во мраке послышалась короткая возня, глухой шум опустившегося на землю тела, и вскоре Быков снова появился на освещенном луной пятачке перед беленым штабным домиком, на ходу вытирая о штанину лезвие ножа. В штабе он пробыл ровно две минуты. За это время здешнее поголовье «бурундуков» сократилось еще на три особи, портативная радиостанция была выведена из строя, а Роман Данилович лишился ножа. Нож был трофейный, добытый вместе с грузовиком в бою с грабившими деревню мародерами. Он имел вороненое лезвие с зазубренной спинкой и удобную рукоятку; с виду это был добрый профессиональный клинок известной марки, а на деле оказался дешевой подделкой, часть которой навеки осталась в теле дремавшего на боевом посту радиста. Покинув штаб через окно, Роман Данилович сверился с навигатором и свернул в короткую боковую улочку. Ориентироваться по показаниям прибора слежения было сложно: для спутника, с которого на навигатор транслировался сигнал радиомаяка, отделявшее Быкова от источника сигнала расстояние практически равнялось нулю, и ему пришлось некоторое время возиться с кнопками, прежде чем удалось изменить масштаб изображения и понять, в какую сторону двигаться. Наконец стрелка, обозначавшая его местоположение, уткнулась в мерцающий красный кружок. К этому времени Ти-Рекс уже и без навигатора обнаружил цель — приземистое длинное строение под просевшей тростниковой крышей, у входа в которое дремал на шатком трехногом табурете вооруженный «бурундук». Шнурки на его высоких армейских ботинках были развязаны, чтобы дать отдых ногам; рядом с табуретом на земле тускло светился керосиновый фонарь, вокруг белела россыпь окурков. Романа Даниловича эта картина не удивила и не возмутила: ничего иного он и не ждал, потому что солдаты разбитой, превратившейся в шайку грабителей армии повсюду ведут себя одинаково. Часовой умер, не успев проснуться. Ти-Рекс аккуратно оттащил его в тень и, поскольку не имел при себе фонарика, завладел осиротевшим фонарем. Несмотря на серьезность ситуации, его губы тронула легкая усмешка: фонарь оказался китайский, точь-в-точь такой, какой они с Дашей видели в хозяйственном отделе супермаркета примерно за месяц до возымевшей столь далеко идущие последствия драки на речном берегу. Правда, корпус того фонаря был оранжевого цвета, а этот — синего, но на этом различия кончались. Регулируя фитиль, Роман Данилович неожиданно для себя задался совершенно неуместным, несвоевременным вопросом: интересно, а в здешних больших городах уже есть чайна-тауны или их появление — дело не столь отдаленного будущего? К его некоторому удивлению, входная дверь оказалась незапертой. Очевидно, помещение, в котором содержали заложников, было в этом доме не единственным; остальные могли использоваться для каких-то других целей, допускавших свободный доступ личного состава. Кроме того, причина отсутствия наружного запора могла крыться в самих пленниках. Роман Данилович относился к штатским с легким пренебрежением и был уверен, что настоящих мужиков среди них раз, два и обчелся. Согнали, как овец, в загон, пригрозили автоматом, они и сидят себе тихонечко, ждут, когда придет российский консул, возьмет их за ручку и отведет домой. На что их, таких, запирать? Очутившись в узком неосвещенном коридоре, он снова достал навигатор и дал на дисплей максимальное увеличение. От этого ничего не изменилось: белая стрелка и красный кружок по-прежнему накладывались друг на друга, напоминая схематическое изображение какого-то диковинного кровососущего насекомого. — Вот мы и дома, — чуть слышно пробормотал Роман Данилович и толкнул ближайшую дверь. Он рассчитывал попасть в некое подобие караулки с решеткой в дальнем углу, за которой вповалку спят изнуренные пленом заложники. Вместо этого он очутился в довольно просторном помещении, заставленном двухъярусными деревянными нарами. Его встретил многоголосый храп и плотный, влажный смрад, в равных пропорциях сочетавший в себе запахи немытых ног, потных подмышек и прочие ароматы, источаемые множеством тел, давно не знавших мочалки, мыла и проточной воды. Уже предчувствуя неладное — уж очень гладко все начиналось и слишком странно выглядело теперь, в конце, — он поднял над головой фонарь и первым делом увидел в паре метров от себя чьи-то блестящие, широко открытые глаза. Какое-то время Роман Данилович пребывал в замешательстве, будучи не в силах понять, почему видит не лицо целиком, а только эти вытаращенные, будто от испуга, глаза. Но это длилось недолго, всего лишь долю секунды; в следующее мгновение он заметил тусклый блеск вороненых казенников, небрежно брошенную на сколоченный из досок стол портупею с кобурой, висящее на гвозде кепи с пестрой кокардой и понял, что глаза существуют не сами по себе, а расположены на черной «афроафриканской» физиономии. Обладатель этой физиономии смекнул, что к чему, практически одновременно с Ти-Рексом. Наполненный храпом, сопением и запахами казармы полумрак прорезал панический вопль, такой пронзительный, что, должно быть, всполошил всю округу. За спиной у Быкова, в коридоре, раздался ответный встревоженный крик, затопали бегущие ноги. Сшибая едва начавших подниматься с нар, не успевших окончательно проснуться людей, Роман Данилович бросился в глубину помещения. На бегу он швырнул в стену фонарь и с разбега прыгнул в занавешенное циновкой окно. Он вывалился наружу вместе с облаком пыли и соломенной трухи, упал на землю, перекатился через плечо, вскочил и, сорвав с пояса гранату, точным броском отправил ее в озаряемый сполохами начинающегося пожара оконный проем. * * * Снаружи послышались шаги, говорящие на непонятном местном наречии голоса. В узких щелях по периметру двери замелькал свет, лязгнул отодвигаемый засов, и сейчас же прямо в глаза, заставив зажмуриться, ударили ослепительно яркие лучи двух фонарей. Один из караульных остался у двери, направив внутрь импровизированной тюрьмы фонарь и держа наготове автомат, а другой вошел в дом и начал бродить из угла в угол, переступая через лежащих на земляном полу людей, заглядывая им в лица и явно кого-то выискивая. Юрий догадывался кого, но лежал неподвижно, вовсе не горя желанием облегчать тюремщикам жизнь. Часы у него, разумеется, отняли, но, судя по всему, на дворе стояла глубокая ночь. Происходящее в этот глухой полуночный час шло вразрез с ожиданиями и планами Юрия Якушева. Такая неожиданная побудка при отсутствии стрельбы и переполоха в лагере не сулила ничего хорошего, но он был рад хоть какому-то развитию событий: при всем сочувствии, которое он испытывал к попавшим в «бурундуковый» плен соотечественникам, они уже успели порядком ему надоесть. Михаила Саранцева, ради которого изначально и затевалась эта спасательная экспедиция, среди заложников не оказалось. Выяснить, что с ним стряслось, Юрию удалось далеко не сразу: обитатели каменного сарая не желали отвечать на вопросы, у них хватало своих собственных, на которые, как им казалось, мог ответить их новый сожитель. Один из этих умников, ухитрившихся завербоваться на несуществующую стройку в придуманной весельчаком Машкой стране, слегка позабавил Якушева, заподозрив в нем сотрудника российской дипломатической миссии. Другой первым делом спросил, когда им выплатят неустойку по контракту; короче говоря, в первые десять минут у Юрия сложилось совершенно определенное ощущение, что этих специалистов президент М’бутунга набрал в каком-то подмосковном интернате для умственно отсталых. Разумеется, это было не так. Больше всех, как водится, шумели именно те, кому нечего было сказать и кто был напуган сильнее остальных. Таких набралось немного, всего человека четыре или пять, и, когда они притихли, утомленные собственным галдежом, Якушев сумел худо-бедно разобраться в обстановке. Ему рассказали, что Саранцева отделили от группы в первые же минуты пребывания на земле Верхней Бурунды. Его усадил в джип, сославшись на острую производственную необходимость, и увез в неизвестном направлении какой-то лощеный хлыщ в военной форме, по виду — чистокровный араб. Остальных доставили в насквозь пропыленный поселок на границе саванны и разместили в тростниковых хижинах без элементарных удобств. В тот же день с ними встретился господин президент, который на довольно правильном, хотя и с сильным акцентом русском языке выразил искреннюю радость по поводу их прибытия и столь же искреннюю скорбь по поводу трагической гибели их товарища, по неосторожности угодившего в зубы крокодилу во время осмотра района будущего строительства. Ввиду этого, сообщил огорошенной таким известием публике господин президент, начало работ откладывается — временно, до тех пор, пока упомянутый район не будет полностью очищен от хищников силами армейских подразделений и местных охотников. В заключение своей короткой речи его превосходительство выразил надежду на то, что имевший место прискорбный инцидент никоим образом не повлияет на перспективы дружбы и сотрудничества великой России и молодой африканской республики, после чего удалился. Нечего и говорить, что с тех пор представители великой России не видели ни президента М’бутунга, ни специалиста по снабжению Саранцева, ни лощеного араба, который увез его в гости к крокодилам. На четвертый день вынужденного безделья, особенно тягостного из-за жары, насекомых и отсутствия элементарных бытовых удобств, к его превосходительству была направлена депутация. Результатом этого демарша стало неожиданное переселение всей компании в одно помещение, как снаружи, так и изнутри более всего напоминавшее хлев, да вдобавок еще и запираемое на замок. Потом где-то неподалеку началась пальба и взрывы, строителей вывели из сарая и буквально забили прикладами в грузовик, который доставил их сюда. Кормили их скудно, поили и того хуже, о бане и прогулках не было и речи; словом, это был плен в одном из худших своих вариантов. На вопрос, почему никто даже не попытался бежать, Юрию ответили: «А куда?» Якушев имел что возразить, но предпочел не затевать дискуссию. Вероятно, в тот момент он уделил недостаточно внимания контролю над лицевыми мускулами, потому что один из собеседников, указав на лежащего в углу без сознания человека с рукой в самодельном лубке, мрачно произнес: «Вон один уже добегался». Далее последовал рассказ о том, как упомянутый гражданин, без особых усилий разобрав тростниковую кровлю, выбрался наружу и отправился, по его собственным словам, на разведку. Его поймали на третьей минуте этой «разведки», жестоко избили, сломав при этом руку, и бросили обратно в сарай, даже не подумав оказать хотя бы самую элементарную медицинскую помощь. Еще двое заложников страдали от какой-то местной болячки наподобие лихорадки — естественно, сделать им прививки никто не позаботился, — а остальные были просто вымотаны до предела и основательно истощены. Подавив естественный порыв заняться распределением обязанностей и совместной выработкой диспозиции предстоящего сражения, Юрий ограничился простейшими инструкциями: когда начнется, ваше дело — добежать до грузовика и забраться в кузов. Его спросили, что, собственно, должно начаться; он ответил: «Когда начнется, поймете». Тогда его спросили, куда он намерен двинуться, когда все заберутся в грузовик, и он, перестав сдерживаться, ответил классическим: «На волю, в пампасы!» После этого дискуссия увяла; самые активные еще какое-то время интересовались московскими новостями, но вскоре затихли и они, погрузившись в уже ставшую привычной растительную полудрему. И вот теперь события, похоже, сдвинулись с мертвой точки. Как и предсказывал своим новым знакомым Юрий, что-то действительно началось — правда, совсем не то, чего он с нетерпением ждал. Он лежал, наблюдая за шарящим по сараю конвоиром из-под опущенных век и все больше укрепляясь в уверенности, что тот ищет именно его. Он подумал, не устроить ли бузу прямо сейчас. Разделаться с парой полусонных охранников труда не составит, но что потом? Прорываться с этой компанией инвалидов сквозь запертые ворота? Таранить их одним из имеющихся в лагере джипов? Или в одиночку затеять против «бурундуков» истребительную войну а-ля Джон Рембо? Все эти варианты никуда не годились — от них за версту разило «Норд-Остом», когда при штурме здания погибло сто тридцать из девятисот заложников, — и Юрий решил не торопить события. Луч фонаря уперся ему в лицо. Конвоир наклонился и, прежде чем потрепать Юрия за плечо, упер ему в лоб ствол пистолета. Пистолет был серьезный — полуавтоматический «кольт 1911 А1», разработанный на заре прошлого века, усовершенствованный в двадцать третьем году, с тех пор выпускающийся без каких-либо конструктивных изменений и до сих пор пользующийся непреходящей популярностью у любителей оставлять в телах врагов дырки как можно большего диаметра. Проверять, во что может превратить его серое вещество пуля сорок пятого калибра, у Юрия не было ни малейшего желания, и он покорно встал со слегка припорошенной соломой твердой земли, не забыв поднять руки. Оказалось, что его благоразумие не было напрасным: снаружи, грозно ощетинившись автоматными стволами, его поджидало целых пять человек. Его заставили заложить руки за голову и погнали в сторону штабной палатки. Здесь, в озаряемом мигающей электрической лампочкой брезентовом шатре, его поджидал старый знакомый — майор Бвамбе. — Ты слишком много лгать, — без предисловий перешел он к делу. — Твоя имя нет в контракт, твоя — самозванец. — Это какая-то ошибка, — заявил Юрий. — У вас тут сплошная путаница: президента нет, строительства нет, меня в списке завербованных тоже нет… А должен быть! — Моя сильно сомневаться, — сделал встречное заявление майор. — Ты не иметь контракт и приехать позже других. — Выставив перед собой руку, он принялся загибать пальцы. — Ты иметь на рука татуировка — автомат, парашют… Ты служить в воздушный десант, правильно? Ты больше похож на «зеленый берет», чем на инженер! А я прямо вчера потерять грузовик с двенадцать воины. Послать их за продовольствие и потерять. Они не вернуться и не отвечать на вызов по радио. Вместо них приходить ты — без багаж, без оружия, но живой и крепкий. Твоя не съесть лев, не покусать змея, ты не умереть от жажда… Как? «Надо же, — подумал Якушев, — с виду обезьяна обезьяной, вылитый шимпанзе, а как соображает!» — Не знаю, — сказал он вслух. — Думаю, мне просто повезло. — А я думать, ты большой хитрец. И еще — очень большой, серьезный проблема. И я придумать, как ее решать. — Майор Бвамбе взял со стола и продемонстрировал Юрию неожиданно дорогой, чуть ли не профессиональный цифровой фотоаппарат. — Ты знать, что это такое, верно? Мы будем снимать кино. Тут есть такой функций — снимать видео. Эти плохой люди в столица не хотеть дать нам деньги за пленный. Их надо немножко торопить, я так думать. Мы будем снимать твой казнь на этот камера, отправлять им видео, и они скоро-скоро платить. Так мы решить сразу два проблема — ты и деньги. — А потом твоя брать деньги и быстро-быстро бежать из страна, — копируя манеру речи собеседника, продолжил Юрий. — Как президент М’бутунга. Судя по вороватому взгляду, брошенному майором Бвамбе на конвой, реплика Якушева угодила не в бровь, а в глаз. — Я заботиться о мой народ, — надменно сообщил он. — Значит, выкуп пойдет на строительство школ и больниц, — с понимающим видом поддакнул Якушев. — А может, железной дороги? Впрочем, это не мое дело, верно? — Совсем верно, — кивнул обритой наголо головой Бвамбе. — Зачем считать чужие деньги, когда скоро-скоро умереть? — На вашем месте я бы так не торопился, — сказал Юрий. — А вдруг я не один? А вдруг у меня есть выгодное предложение? Вы спросили, кто я. Я готов ответить при условии, что вы в свою очередь ответите на один мой вопрос. Сами подумайте, майор, что вы теряете? Все равно я, как вы выразились, скоро-скоро умереть. — Бон, — подумав, согласился майор Бвамбе, — хорошо. Если я знать ответ, я сказать. А какой предложение? — Миллион евро, — ничем не рискуя, поскольку рисковать было уже нечем, брякнул Якушев. — За одного из ваших пленников. Остальные меня не интересуют. Я прибыл сюда по просьбе семьи месье Саранцева, который значится в ваших списках как специалист по снабжению. Они готовы заплатить за его освобождение миллион, а я готов поделиться… — Поделиться? — удивился майор. — Простите, я оговорился. Я готов отдать его вам при условии, что вы сохраните мне жизнь. Вспыхнувший было в глазах майора алчный огонек вдруг погас, подтвердив худшие предположения Юрия. Выяснить, что сталось с Саранцевым, было частью полученного задания, и он не мог вернуться к генералу Алексееву с голословным докладом, основанным на не слишком правдоподобных показаниях свидетелей, которые сами ничего не видели, а получили информацию из уст старого жулика Машки. — Саранцев? — переспросил Бвамбе и, получив утвердительный ответ, тяжело вздохнул. — Саранцев нет. Совсем нет. Почему ты не спросить свои земляки, пока сидеть с ними в тюрьма? — Я спросил, — признался Юрий. — А они в ответ рассказали глупую историю о каком-то крокодиле. Тогда я подумал, что вы по каким-то причинам держите его отдельно. Я прав? — Ты ошибаться, — сказал Бвамбе. Судя по тону, он был сильно огорчен потерей целого миллиона евро, который мог бы получить, не ударив палец о палец. Взяв со стола фотоаппарат, он протянул его Юрию. — Смотреть сам. Хозяин этот камера — твоя Саранцев. Я найти ее в кабинет М’бутунга, когда тот бежать. Я не знать зачем, но этот наемник, Аль-Фахди, застрелить его, сфотографировать и принести камера М’бутунга. Я думать, М’бутунга дать ему такой приказ. Потом М’бутунга застрелить араб и рассказать твои земляки сказка про большой злой крокодил. Юрий просматривал снимки, чувствуя затылком прикосновение пистолетного ствола. Ствол был не холодный, а теплый, как все в этих насквозь прожаренных никогда не остывающим солнцем местах, но на убойную силу пули это, к сожалению, никак не влияло. Снимки были как снимки — просто иллюстрации к путевому дневнику человека, впервые попавшего в Африку и восторженно фотографирующего все, что попадется на глаза. Один из кадров запечатлел аэропорт Лумбаши таким, каким тот был до обстрела с воздуха и танковой атаки. Далее следовало несколько панорамных снимков саванны, а затем — серия сделанных крупным планом фотографий человека, убитого выстрелом в затылок. Лицо этого человека было Юрию хорошо знакомо — его портрет он видел еще в Москве, получая инструкции от генерала Алексеева. Вероятность инсценировки была близка к нулю ввиду ее полной бессмысленности, так что о Саранцеве, видимо, и впрямь следовало забыть. — Нет Саранцев, — отнимая у него камеру, подвел неутешительный итог майор Бвамбе, — нет миллион евро, нет твоя сохранить жизнь. — А если за меня тоже заплатят? — спросил Юрий. Иссиня-черная физиономия майора скривилась в пренебрежительной ухмылке. — Кто платить за наемник? Кто отдать много деньги за жизнь человека, который сам ею не дорожить? — Туше, — сказал Якушев, отдавая должное опыту собеседника и его способности к логическому мышлению. Переговоры явно зашли в тупик, и, честно говоря, надеяться теперь оставалось только на желтые ботинки — вернее, на то, что их новый владелец до сих пор находится где-то здесь, в лагере. Да и эта надежда, если разобраться, представлялась достаточно зыбкой. Данилыч не пойдет на штурм без разведки; разведка требует времени, а как раз его-то, похоже, и не осталось. Кто же мог знать, что и. о. президента майору Бвамбе приспичит устраивать казнь ни свет ни заря? Не терпится ему, до утра подождать не мог… — Может быть… — начал Юрий. — Нет, — отрицательно качнув лоснящимся черепом, отрезал майор, — не может быть. Ты не иметь, что мне предложить. Ты не уметь хорошо лгать, не уметь торговаться. Ты — воин и умереть, как воин. — Уж я постараюсь, можешь не сомневаться, — по-русски ответил Якушев. Глава 22