Сны всегда были моей отдушиной, местом, куда я убегала от надоевшей реальности. Засыпая в своей постели, уже через несколько минут я выходила на крыши небоскребов или безлюдные пляжи, горные пики или площади мегаполисов. Путешествия на другие планеты, свидания в параллельных вселенных, турне по придуманным мною же мирам – не было ничего невозможного, когда я открывала дверь в сны. Теперь я больше не могу засыпать спокойно. Вопрос в том, смириться с этим и ждать, пока Асаф перебьет всех, кто мне дорог, или прийти к нему первой. Я выбираю второе. Осталось самое сложное – убедить в правильности этого решения Зейна. – У меня получится. Крепкий кофе оставляет на языке горькое послевкусие, когда я делаю небольшой глоток, глядя с палубы лодки на отражающиеся в волнах облака. – Ты слишком слаба, Ли. Мы не можем так рисковать. Зейн бросает в воду камешек и тот возвращается в его ладонь, едва коснувшись воды. Затем все повторяется: быстрое и легкое движение, полет по знакомой траектории, капля на камне, и обратный полет – вопреки всем законам физики. – Пожалуйста. Мы должны попробовать. Слежу за тем, как камешек вновь оказывается в ладони джинна. Зейн хмурится, подбрасывая его вверх и заставляя замереть в воздухе. – Ты осознаешь, что попытка будет только одна? Это не компьютерная игра, которую всегда можно запустить заново. Либо мы убьем Асафа, либо он нас. Перехватываю и сжимаю камешек в кулаке. – Нам не понадобится вторая попытка. *** С тоской смотрю на точку входа. От мансарды, которую я создавала с такой любовью, осталась лишь треугольная рама окна и дверь. Под ногами, над головой, справа и слева – пустота. Подхожу к ставням и распахиваю их. Ничего. Ни леса, ни смешанного с дождем запаха опавшей листвы. Как изголодавшийся паразит, Асаф высосал энергию моих снов, и точка входа изменилась до неузнаваемости. Сейчас она выглядит почти так же, как в первый раз, когда я оказалась здесь. Интересно, сколько понадобится времени, чтобы восстановить ее? Вернее, будет ли у меня такая возможность в принципе, или же сон, в который я собираюсь выйти, станет для меня последним… Поворачиваю ручку двери и зажмуриваюсь от яркого солнечного света. В тот день было пасмурно, но мои сны больше не слушаются меня. Ступаю на траву, чувствуя под босыми ногами прохладную землю, смотрю на дом, в котором прошло мое детство. Перед тем, как я вышла в сад с Пушистиком, мама дала мне тарелку с клубникой и вернулась на кухню готовить обед. Но сейчас ее силуэт не мелькает в окнах. Все в точности, как тогда. Все в точности наоборот. Подхожу к лежащему на лужайке плюшевому зайцу. Он насмешливо глядит на меня пластмассовыми глазами, словно приглашая поиграть вместе. Однако нам обоим известно, что из этой игры никто не выйдет победителем – будут только выжившие… и проигравшие. Сажусь на лужайку и беру Пушистика в руки. Вздрагиваю, когда искусственная шерсть касается ладоней. Отвратительный заяц, паршивая подделка, дешевая иллюзия. Но я продолжаю держать его. Что-то останавливает меня от того, чтобы отбросить игрушку в сторону. Будто, сделав это, я нарушу негласные правила. На лицо падает тень, и человек в черном капюшоне садится передо мной. – Почему ты выбрала это место? Я впервые замечаю на его коже оспины. Отвечаю, не в силах оторвать взгляда от вспоровших заросшие бородой щеки мелких рубцов: – Потому что все должно закончиться там, где началось. Асаф молчит секунду, а после заходится в приступе жуткого хохота. – Ты действительно думаешь, что все началось здесь? – В сверкающих глазах – смесь ярости, ненависти и… отчаяния. – О нет, этой истории намного, намного больше лет. Трава, на которой я сижу, вдруг колышется, будто тронутая порывом ветра, и рассыпается на миллиарды горячих песчинок. Растерянно зачерпываю горсть и пропускаю сквозь пальцы, завороженно наблюдая за тем, как наш с мамой дом теряет привычные очертания: стены покрываются необожженным кирпичом, перед фасадом появляются величественные колоннады. Норвежские улицы тают, подобно миражам в пустыне. На их месте возникают широкие площади и рынки, а далеко, у самой линии горизонта, вырастают скалистые красно-желтые холмы. – Пальмира, – пораженно шепчу я, узнав древний город, который когда-то показал мне Зейн. В одно мгновение круглый диск луны скрывает солнце и все вокруг погружается во тьму, как во время солнечного затмения. Вот только воцарившаяся ночь закончится нескоро – в этом я почему-то не сомневаюсь. У колоннады стоит на коленях сгорбившийся мужчина. Его голова опущена, но когда он поднимает ее, простирая руки вверх, я узнаю в нем Асафа. По телу пробегает дрожь, стоит мне услышать его голос – полный одновременно надежды и безысходности. – Могущественный ифрит, исполни мое желание! Вылечи мою жену и сына – это все, о чем я прошу! Перевожу взгляд на того, к кому он обращается, и в глазах темнеет. Над ним, возвышаясь на два метра, в высоком фиолетовом тюрбане, с вырывающимся из зрачков алым пламенем, стоит мой отец. Такой, каким я его запомнила, и одновременно другой. Не осознавая, что делаю, вскакиваю и бегу к нему. – Папа! Папа! Это я, Лелия, я здесь! – кричу так громко, что горло саднит, но он не оборачивается ко мне. Когда между нами остается не больше метра, я натыкаюсь на невидимую стеклянную стену, которая не пропускает меня дальше. Бью по ней, мечтая разбить и поговорить с отцом, но она не поддается. – Смотри, – приказывает первый Асаф откуда-то из-за спины, и я понимаю, что он показывает мне свои воспоминания. Замираю, боясь даже дышать и старательно прислушиваюсь, чтобы не пропустить ни слова. – Одно желание, бербер, – говорит отец, и от силы, которая исходит от него, по коже бегут мурашки. – Ты знаешь правила. Выбирай: либо жизнь жены, либо сына. Замечаю на пальце второго Асафа блеск огромного изумруда. От внезапной догадки ноги подкашиваются. Отец и был тем джинном, которому он загадал желание. Тем джинном, что обманул его. Не шевелясь, смотрю на разворачивающуюся передо мной сцену. – Будь милостив! Я искал джинна в городах и среди песков, но не находил, и тогда люди сказали мне: «Асаф, иди в Тадмор. Если тебе суждено встретить того, кто исполнит твое желание, то ты найдешь его в городе, построенном джиннами». И вот я здесь. – В глазах Асафа застыла мольба. – Помоги мне, ифрит, умоляю тебя, помоги. Они умрут от болезни, если ты не вылечишь их. Суровое выражение на лице отца смягчается, но он отрицательно качает головой. – Асаф, так тебя зовут? За тысячи лет многие приходили ко мне с историями, которые причиняли моему сердцу боль, но я не могу нарушить правила. – В его глазах мелькает затаенная печаль. – У тебя есть одно желание, не больше. Проси, что угодно, кроме жизни для того, кто уже мертв. Каждая смерть происходит по воле Аллаха, и даже джинн бессилен обратить ее вспять и вернуть телу душу, однако я все еще могу вылечить твою жену или сына. Асаф в гневе скрипит зубами. Исподлобья глядя на моего отца, он с презрением плюет ему под ноги. – Ты – шайтан, хладнокровно позволяющий умереть женщине и ребенку. Но я знаю, какое желание я загадаю. – На его губах появляется полубезумная улыбка победившего самого себя триумфатора. – Я желаю обрести силу джинна! Вот мое желание! Исполняй, ифрит! Исполняй то, что я говорю! Отец прищуривается и на секунду мне кажется, что он убьет Асафа, но вместо этого он коротко произносит: – Будь по-твоему. Асаф поднимается с колен, бросая на него недоверчивый взгляд. Отец молча кивает, и тогда он направляет неловкий жест в сторону лежащих вокруг песков. Сначала ничего не происходит, но спустя пару секунд на поверхности показывается виноградная лоза. Асаф смотрит на нее, не веря, что она настоящая, трогает ветки и листья, срывает спелую гроздь и пробует ягоды, а затем с восторгом восклицает: – Да! Да, у меня есть магия! Я вылечу их сам! Отец встает рядом, прерывая ликование. – Я дал тебе силу джинна, но она не бесконечна. Сила иссякнет, ибо ты человек, а не джинн. Используй ее мудро. Лоза увядает, роняя на песок сморщенные ягоды. Отец глядит в звездное небо пустыни, но обращается к Асафу. – Всему живому отмерен срок. Человек должен научиться смирению и принять волю Аллаха. Воспоминание останавливается, будто кто-то поставил видео на паузу, и я ощущаю зловонное дыхание Асафа, который хрипит мне в ухо: – Слышишь, дочь шайтана, что он сказал мне? Твой отец посоветовал смириться с ужасной смертью, которая постигнет мою семью без его помощи. А что, если бы речь шла о тебе или о твоей матери? Как думаешь, допустил бы он, чтобы вы умерли в муках, моля Аллаха об избавлении от боли? – Так и не дождавшись ответа, он опять приказывает. – Смотри, смотри, на что он обрек их. Картинка за стеклом разбивается на миллион осколков и собирается заново. На этот раз я вижу незнакомую местность и бедно обставленный дом. Безжалостно палящее солнце вновь находится в зените, и я невольно щурюсь. Асаф из прошлого радостно подбегает ко входной двери и распахивает ее. – Я здесь! Я вернулся! Я нашел джинна и теперь вылечу вас! Никто не отвечает. В оглушительной тишине назойливо жужжат мухи. У меня возникает плохое предчувствие, когда я наблюдаю за тем, как Асаф проходит вглубь комнаты, к грязной, накрытой тряпками кровати. Приглядевшись, различаю на ней два тела – одно принадлежит женщине, другое – мальчику лет пяти. Ослепшие из-за многочисленных язв глаза бездумно смотрят на прохудившуюся крышу. Ноги, руки, спины и лица покрыты безобразными рубцами и гноящимися пустулами. Отворачиваюсь, сдерживая приступ тошноты, но, схватив меня за волосы, Асаф заставляет повернуться обратно. – Смотри, Лелия. Смотри, что сделал проклятый ифрит, давший тебе жизнь. Он сравнил мою жену и сына с виноградной лозой. Вот только растения не умирают, в отличие от людей, заразившись черной оспой! Асаф, говорящий мне это, исходит злобой. Асаф за стеклом воет от горя и рвет на себе волосы. – Я опоздал! Я вернулся слишком поздно!.. Мне не хватило сил, чтобы прийти раньше и спасти вас! Он рыдает, целуя покрытые язвами веки жены, а потом берет на руки хрупкое тельце ребенка. Я чувствую, как слезы текут по моим собственным щекам, и резко оборачиваюсь к нему. – Мне жаль, мне очень жаль, но ты слышал – твою семью не вернуть, даже с помощью магии! Что ты хочешь от меня и зачем тебе кольцо отца?! У тебя было одно желание, ты больше ничего не можешь загадать! Сумасшедший блеск во взгляде Асафа заставляет меня отшатнуться. – А я и не собирался. Новые желания мне не нужны. Я пойду дальше – я обращу вспять смерть, ибо мне известно то, что неизвестно никому. Но ведь ты хочешь знать не это? Двадцать лет я использовал силу Саида для того, чтобы продолжать жить и собирать в себе энергию джиннов. Двадцать лет я следил за тем, чтобы он не очнулся, но контролировать его все сложнее. Однако я нашел его имя, Лелия, я нашел имя ифрита, которого ты зовешь отцом. Осталось получить кольцо, чтобы заставить его заплатить. – Он говорит, как одержимый, как фанатик, не замечая ничего вокруг, в том числе, приближающегося к нам Зейна. – Как думаешь, ифрит – достаточно живое существо, чтобы я отмерил ему срок как судья и палач?! – Ты болен, – произношу я, пытаясь справиться с первым шоком. Но в висках стучит только: «Он жив, он жив, он жив. Жив, пока никто не знает, где его перстень». Будто прочитав мои мысли, Асаф хватает меня за горло и злобно шипит: – Где оно, Лелия?! Где кольцо? Я убью всех, кто тебе дорог, если ты не отдашь мне его. В глазах темнеет, и я проклинаю все на свете, пытаясь понять, почему Зейн ничего не предпринимает. Почти теряю сознание, когда хватка неожиданно ослабевает. Сначала я замечаю мерцающее сияние рубина, а потом и касающиеся головы Асафа руки джинна. За мгновение до того, как Зейн сворачивает ему шею, покрытое оспинами лицо искажает гримаса боли. Асаф падает на землю и я, пошатываясь, отхожу на несколько шагов, с трудом восстанавливая дыхание. – Он мертв? Не верится, что все оказалось так просто. Неужели для того, чтобы справиться с тем, кто убивает джиннов, достаточно одного простого движения? Нет, конечно, нет. Голова Асафа медленно поворачивается обратно – как в долбаном фильме ужасов. Это выглядит настолько пугающе, что я инстинктивно прячусь за широкую спину Зейна, который негромко произносит: – Все еще хуже, чем я думал, киска. – Джинн… – Хрипит Асаф, вставая на ноги. – Опять ты. Я планировал вернуться за тобой, решив проблему с ней, но раз ты торопишься… Издевательская усмешка появляется в уголках его губ. Двигаясь с невероятной скоростью, он опрокидывает Зейна и впечатывает его в землю, рыча, давит ладонями на грудную клетку с такой силой, что кажется, я слышу хруст ломающихся ребер. Крик джинна сотрясает сон, сливаясь с криком, который вырывается у меня. Асаф давит все сильнее, словно хочет раздавить его сердце, а вместе с ним – и мое. Зейн обхватывает запястья Асафа, пытаясь сбросить его и освободиться, но вместо этого получает только размашистый удар кулаком. Вижу кровь на губах, которые с такой нежностью касались моей кожи, и это наконец заставляет меня выйти из ступора. Я должна помочь ему. Не зная, что делать, пробую оттолкнуть Асафа силой мысли, но ничего не происходит. Счет идет на секунды. Мне надо хотя бы отвлечь его, чтобы Зейн смог освободиться. Поднимаю ладони, вспоминая ощущение искрящегося сине-зеленого пламени. Оно там, внутри, мне надо лишь разбудить его. Смотрю на Зейна. Боже, что же мне делать?! Он ловит мой взгляд, и в этот момент земля под ногами сотрясается от нового крика боли. Последняя искра, которая была нужна мне, чтобы засиять, зажигается – не в сердце, еще глубже, там, где рождается любовь. Языки огня вспыхивают, танцуя между пальцами, разгораются, скользят по линиям ладони, стремясь вырваться, чтобы найти цель и взорваться. Я собираю в руках всю силу, что еще осталась, и с воплем направляю сияющий сине-зеленый шар огня в Асафа. Пламя касается его лица так легко, будто ласкает, подобно искушенной любовнице, но кожа на огрубевшей щеке тут же краснеет. На ней появляются волдыри, и теперь уже Асаф воет от боли, забыв о джинне. Всего одно мгновение, но его оказывается достаточно. Зейн скидывает с себя Асафа, однако вместо того, чтобы атаковать его, стремительно приближается ко мне. – Почему ты не сказала, что твой отец был не просто джинном, а ифритом? – Убедившись, что Асаф еще не поднялся, он отводит меня от него и продолжает. – Впрочем, неважно, сейчас это может сыграть нам на руку. Растерянно перевожу взгляд с него на Асафа.