– Это какой-то бред… Давай поговорим с барменом? Он должен был его запомнить. Кристиан молча кивает, и мы выходим из кабинета. Вчерашний бармен опять протирает бокалы, и я испытываю легкое чувство дежавю. Невольно ищу глазами стакан с коктейлем, но тут же одергиваю себя – незнакомца здесь нет. – Привет, – здороваюсь первой, за секунду до того, как детектив успевает задать вопрос. – Вы меня помните? Прошлой ночью я искала мужчину, который заказал коктейль с красным цветком, но не допил его и быстро ушел. Бармен вытирает руки полотенцем, будто невзначай скользя по мне взглядом. – Вас сложно забыть. Всего месяц назад я бы непременно обратила внимание на этот ненавязчивый флирт и на цветную татуировку, украшающую мускулистое плечо. Уверена, что не смогла бы пройти мимо его сна – чересчур велик соблазн лично узнать, на что еще способны руки, которые так умело смешивают напитки. Но все изменилось настолько круто, что сейчас мне не до случайных интрижек. Делаю вид, что не заметила заложенный во фразе подтекст. – Отлично. Вы не могли бы описать, как он выглядел? Бармен задумчиво трет переносицу. – Высокий, светлые волосы… Никаких особых примет. Парень что-то натворил? Впадаю в ступор. Затянувшееся молчание нарушает Кристиан. – Мы подозреваем, что он украл у девушки телефон, но не исключаем, что вышло недоразумение. Простите. С этими словами детектив отходит от бара, и я следую за ним. Когда ко мне возвращается способность говорить, вновь повторяю все, что произошло на концерте. Пока я пытаюсь в подробностях воссоздать в голове вчерашние события, Кристиан хмурится, сопоставляя факты. – Ли, ты снова принимаешь? Как обухом по голове. Он мне не верит. Думает, что я нанюхалась или была под таблетками, а бородатый незнакомец – не более чем реалистичная галлюцинация, плод наркотического трипа, из-за которого я не даю Кристиану провести время с семьей в теплый субботний вечер. Мне хочется заорать от обиды и несправедливости, впечатать кулак в стену рядом с лицом детектива, послать его к праотцам, уехать из этого места на максимальной скорости и никогда больше не встречаться с ним. Вместо этого я коротко отвечаю: – Нет. Детектив скептически поднимает бровь, и я понимаю: если он скажет еще хоть одно слово, скандала не избежать. Достаю из кармана две тысячи крон и кладу на столик перед ним. – Извини за беспокойство. Прежде чем он успевает ответить, разворачиваюсь и выхожу из клуба. Дерьмовые выдались выходные. *** Норвежцы гордятся Эдвардом Григом и Руалем Амундсеном, великолепными фьордами и горными склонами, сознательным отношением к вопросам экологии и независимостью от Швеции. Но далеко не все знают, что у скандинавов есть особый повод для гордости, и имя ему – аквавит. Живая вода, картофельный спирт со специями. Сейчас, по всем законам жанра, я должна сказать что-то вроде «я впитала любовь к аквавиту с молоком матери» или «у меня в холодильнике на случай важных переговоров всегда стоит пять бутылок аквавита», однако мое амплуа – разочаровывать всех вокруг. Я предпочитаю старую добрую водку и гренадин. Водка обезболивает, гранат помогает подсластить пилюлю. Опрокидываю три шота подряд и забираюсь под одеяло. На экране смартфона мигает значок мессенджера. Уип-уип, маленькая пьянчужка, идеальный парень еще несколько часов назад прислал тебе сообщение, а ты так ему и не ответила. Чувство вины неслышно скребется внутри, но я упорно его игнорирую. Мир ведь не рухнет за одну ночь? Впрочем, в свете последних событий я уже не так в этом уверена. Сон долго не приходит. Когда наконец забываюсь, чтобы через мгновение очнуться в точке входа, первым, что я чувствую, становятся холодные капли дождя. Они падают на лицо сквозь открытое настежь окно. Поднимаюсь с мягких подушек и подхожу к нему. Странно. Здесь все было неизменно с того момента, как я придумала и эту комнату, и пасмурное небо, и графические рисунки гор под потолком. Провожу пальцами по деревянным ставням, задумчиво глядя на лес, который простирается до самого горизонта. Здесь не бывает солнца. Мне слишком нравится запах дождя. Отец был другим. Он до последнего не мог привыкнуть к Скандинавии, мечтая вернуться в пустыню. Ребенком слушая его рассказы о том, как ярко сияют звезды над Сахарой, я представляла торговые караваны и затерянные оазисы, песчаные барханы и навьюченных тканями и специями двугорбых верблюдов. Ногти впиваются в кожу ладоней. Как же мне не хватает отца… Я неоднократно пыталась попасть в его сон, но меня всегда останавливала одна серьезная проблема – то, что ждало меня за дверью, было чем угодно, но только не сном. Я очень отчетливо понимала это, глядя в густой, белый, как молоко, тягучий туман, и безуспешно пытаясь разглядеть в нем хоть какие-то очертания. Никто мне этого не говорил, но я знала – шагну туда, и уже не смогу вернуться обратно, заблудившись в давящей пустоте, в лабиринте, которому не нужны стены. Многие годы я думала, что это посмертие, лимб, в который попадают после жизни. Но слова Зейна заставили меня усомниться в том, что отец мертв. Так ли легко убить джинна, если принять на веру то, что духи пребывают на земле тысячелетиями? Но где же он тогда, и что с ним случилось? Возможно, я ошибаюсь, но что-то подсказывает – следящий за мной незнакомец знает ответ на этот вопрос. Гипотетически я могла бы пробраться в его сон, но ситуация с Зейном заставила меня выучить пару уроков. Во-первых, я не единственная способна контролировать сны. Во-вторых, внезапно начавшие чудить камеры наблюдения нельзя объяснить иначе как магией. Ну или тем, что я сошла с ума – но эта теория нравится мне еще меньше. Лезть в логово ко льву, ничего о нем не зная – самоубийство. Впрочем, ничего ведь не произойдет, если я просто посмотрю на то, что творится в голове у моего преследователя. Только один взгляд изнутри. Вдруг он даст мне какой-то намек или пищу для размышлений? Подумав об этом, решительно подхожу к двери и распахиваю ее. И тут же меня выворачивает выпитой в реальности водкой: всего в метре лежит окровавленный карлик с вывороченными кишками, которые он заботливо держит в руках – так, словно самостоятельно вскрыл себе живот и вытащил внутренние органы, чтобы полюбоваться ими при свете дня и радостно мерцающей вверху тройной радуги. На сморщенном лице застыла безумная улыбка, струйка слюны вытекла из уголка рта и собралась в небольшую лужицу на земле. Что это вообще за нахрен? Этот псих устраивает в своих снах сафари на лилипутов, заставляя их убивать себя самым жутким образом? Тошнота снова подкатывает к горлу, и я резко захлопываю дверь. От того, что меня рвет во сне, а не в реальном мире, ощущения не становятся приятнее. Вдыхаю влажный воздух, пытаясь успокоиться и перестать воспроизводить перед глазами обезображенный труп. В каком состоянии должна быть психика, чтобы воссоздать такое? Другая мысль заставляет меня замереть на месте. Кажется, я даже забываю, как дышать. А что, если он действительно умеет управлять снами? Кем надо быть, чтобы сотворить такое специально? «Тебе не удастся ничего скрыть, маленькая дрянь!» Мне страшно. Я опять чувствую себя шестилетней девочкой, которая сжимается от ужаса на заднем сиденье чужой машины. Ли Хансен, которая гоняет на мотоцикле и легко посылает в ад любого, уступает место обнимающей плюшевого зайца малышке Лелии. Смрад. Повсюду смрад. Обжигающая кожу пощечина. Зловонный запах из чужого рта. Кричу, закрыв лицо ладонями, и иллюзия рассеивается. Хватит. Я не могу позволить панике лишить меня рассудка. Достаточно кошмаров на сегодня. Тянусь к ручке двери, на мгновение испугавшись, что на той стороне по-прежнему лежит разлагающееся тело, но страхи оказываются беспочвенными: никаких карликов и крови, лишь ровная крыша небоскреба, с которой видно раскинувшийся внизу огромный город. Мой личный Нью-Йорк, большое яблоко, которое я жадно надкусываю, когда хочется почувствовать вкус мегаполиса. Сажусь на край, свесив ноги в пустоту. Смотрю на кеды, кажущиеся гигантскими по сравнению с одноэтажными домами, и ощущаю себя подростком – свободным, немного пьяным и на сто процентов уверенным в том, что весь мир помещается в ладони. – Наслаждаешься видом? Нет нужды оглядываться, чтобы понять, кому принадлежит голос. – Ты когда-нибудь слышал про личные границы? – Прищуриваюсь, глядя на мелькнувший в облаках солнечный луч. – Могу порекомендовать пару книжек. Зейн игнорирует вопрос и садится рядом. Джинну абсолютно все равно, что он явился в мой сон без приглашения, и его самоуверенность обескураживает. – Однажды в Индии, в трущобах Мумбаи, я встретил гуру. – Он достает бумагу для самокруток из кармана надетого на голое тело темно-синего пиджака. Замечаю закрепленную на лацкане бутоньерку из ландышей, и вновь задумываюсь о том, какие все-таки странные у него вкусы в одежде. – Знаешь, какую мудрость он мне открыл? Болтаю ногами и без особого энтузиазма спрашиваю: – Живи здесь и сейчас, и, возможно, однажды тебе удастся выскочить из колеса Сансары и бла-бла-бла? Быстрыми и точными движениями Зейн засыпает на тонкую бумагу марихуану и кладет фильтр. – Нихрена он мне не открыл, только попросил сотню рупий. – Язык скользит по краю самокрутки. – В тот же день я пошел на пляж, и там познал истину, которую искал. Стараюсь делать вид, что мне совсем не интересно, но его рассказ увлекает. Джинн вертит косяк в руке, оценивающе разглядывая результат своих трудов, затем щелкает пальцами, как ни в чем не бывало прикуривает от вспыхнувшего между ними огня и продолжает: – Молодой американский хиппи подошел ко мне, когда я сидел на песке, любуясь закатом. Он предложил разделить с ним джойнт9. – Держа самокрутку двумя пальцами, Зейн глубоко вдыхает траву, и я вдруг отчетливо представляю его на берегу Аравийского моря. – Не знаю, сколько прошло времени, но в какой-то момент он повернулся ко мне и сказал: «Мужик, запомни – в жизни нет ничего по-настоящему важного, поэтому кайфуй, не заморачивайся, просто кайфуй…» Это был лучший совет, который я получил за всю жизнь. Он задерживает обжигающий дым в легких и протягивает косяк мне. Несколько секунд я нерешительно смотрю на сигарету с марихуаной, но все-таки нахожу силы отказаться. После того, как я завязала, стараюсь не связываться с наркотиками даже во сне. Боюсь, что, проснувшись, не смогу найти причины и дальше искать компромисс с реальностью. Зейн удивленно смотрит на меня, пожимает плечами и делает еще одну затяжку. – Так вот, девочка-джинн, тебе надо научиться расслабляться и разрешить себе получать удовольствие… Он касается рукой моих волос, заправляя их за ухо, но я тут же отшатываюсь в сторону. – Не трогай. – В прошлую нашу встречу ты была не против моих прикосновений. – Зейн лукаво улыбается, и я чувствую раздражение от того, что он прав. – Это из-за Эвы? – Нет. – Я вру, и мы оба знаем это. – Значит, да… – Он задумчиво смотрит на меня и зарывается рукой в зеленые кудри. – Не предполагал, что ты ревнивая. Он определенно испытывает мое терпение. Сдерживая гнев, отвечаю, пытаясь не выдать эмоций: – Слушай, друг, спасибо тебе за познавательную информацию о том, почему я могу контролировать сны, но на этом наши пути расходятся. Давай договоримся – я не лезу к тебе, а ты ко мне. Зейн прищуривается и, наклонив голову, произносит: – Ты в любой момент можешь проснуться. Так почему ты еще здесь? На мгновение я впадаю в замешательство, но быстро возвращаю себе самообладание. – Потому что это мой сон! – меня переполняет негодование. – Я хочу иметь возможность смотреть сны в одиночестве, не просыпаясь каждый раз, когда ты в них заявляешься! – А я хочу тебя, – он говорит это так просто, что я теряю дар речи. Нет, это уже слишком. Его наглость переходит все границы, он считает себя хозяином положения, и меня это не устраивает. – Скажи это Эве. – С этими словами я прыгаю вниз, оставляя Зейна одного на крыше. В свободном падении адреналин зашкаливает. Ощущаю мандраж и эйфорию, желание взлететь за секунду до удара и желание разбиться. С каждым метром, который приближает меня к земле, город вокруг складывается, подобно карточному домику. Этажи многочисленных небоскребов падают друг на друга, как костяшки домино. Улицы и проспекты выворачиваются наизнанку. Там, где еще полчаса назад было небо, теперь нет ничего, кроме асфальта и обмотанных электрическими проводами фонарей. Прямо подо мной – похожие на сахарную вату кучевые облака. Стремительно приближаюсь к ним, а когда достигаю очерченной в воздухе неясной границы, они обволакивают меня, легкие и мягкие, как зефир. Потрясающий контраст с пережитым только что полетом… Чувство такое, будто я до нитки промокла на улице под холодным дождем, а после вернулась в теплый дом, где горит камин и уютно потрескивают дрова. Мне кажется, я сама того гляди растаю и превращусь в облако, настолько мне хорошо и спокойно. Почти тону в этой невесомости, забывая обо всем, что беспокоит, отдаваясь неге и блаженству – такому реальному, словно не воображаемые облака, а чьи-то сильные руки обнимают меня, гладят, перебирают пряди волос, касаются губ, приоткрывая их для поцелуя… Руки?! Поверить не могу, что он сделал это. – Зейн! От моего крика стекла в небоскребах над нашими головами дрожат и разбиваются на тысячи осколков. Похожие на хрустальные капли воды, они падают на нас, но не ранят. Появившийся из ниоткуда джинн насмешливо смотрит на меня, поправляя ландыши на пиджаке. – Ты серьезно пытался трахнуть меня в образе облака?! – Признай, у меня почти получилось. – Он смеется, искренне находя это забавным, а я ощущаю, как во мне закипает ярость. В прямом смысле. Если я – дочь джинна, то и в моих венах течет огонь. Пусть это не то пламя, что рождается из расплавленного солнца в песках пустыни, но и оно способно обжечь. Я раскидываю руки, и в раскрытых ладонях возникают искры мерцающего сине-зеленого света – яркого, как взрезающее небосвод северное сияние. Зейн больше не улыбается, только завороженно наблюдает за тем, как искры разгораются, превращаясь в пляшущие языки пламени. Он слишком поздно понимает, что я собираюсь сделать. – Ли, подожди! Его крик тонет в вихре огня, который сносит окружающий мир, высасывает из него кислород, создает новую реальность сна. Я стою в цветном танцующем пламени, и не чувствую жара – лишь необычное, но приятное ощущение, когда огонь, будто лаская, касается моей кожи. Зейн исчез – наверняка проснулся в холодном поту, разбудив Эву. При мысли об этом я испытываю странное удовольствие и едва заметно улыбаюсь самыми уголками губ. – Кайфово получилось, правда?