— Убедиться, что со мной все в порядке? Папа, это безумие. Ты ведь понимаешь, что раньше я жила одна и сумела выжить? — Мне станет легче, если я буду знать, что кто-то тебя проверяет. — Я не маленькая девочка и могу о себе позаботиться. — Гнев воюет с паникой. Мой отец, снова толкающий Лукаса на меня, может напугать его. В конце концов в последний раз это закончилось Гейджем. — Сделай это для меня, ладно? Дай своему старику немного покоя. — Но Лукас… — Он не будет возражать, Шай. — Я слышу громкий стук его рабочих ботинок, когда он идет через маленький переносной офис к моему столу. — Откуда ты знаешь? То, что ты даешь ему место для ночлега, еще не значит, что ты можешь им пользоваться. Его глаза сужаются, и он наклоняет голову. — Я не пользуюсь им. Я бы попросил Коди сделать то же самое. — Но он мой брат. Лукас — мой… — я вскидываю руки. — Никто. — Это слово имеет кислый привкус во рту. Он наклоняется ближе. — Ты уверена в этом? — Папа! — Запри дверь, когда будешь уходить. — Он топает мимо меня и выходит за дверь, бросая через плечо. — Увидимся в воскресенье вечером. Этот человек когда-нибудь слушает, черт возьми? Лукас — … поэтому я был бы признателен, если бы ты заглянул и проверил Шай, пока нас не будет. Я сжимаю зубило с V-образным пазом и заставляю себя оставить каминную полку, над которой работаю, когда он появляется. По вечерам воздух прохладнее, и как раз перед тем, как солнце опускается за линию деревьев, все в лесу, кажется, становится в фокусе. Тени танцуют, а свет отскакивает. Я переношу свой стул на крыльцо, чтобы поработать, не подозревая, что мой тихий вечер вот-вот будет прерван. — Да, сэр. Я киваю, в то время как мое тело жаждет закричать «нет». Не готов встретиться с ее острым взглядом и пытливыми вопросами; мне едва удается проглотить все сделанное мной, вернее Гейджем. Единственное, что я помню и никогда не смогу забыть — это момент соприкосновения наших губ, прежде чем Гейдж отбрасывает меня в темноту. Я вновь переживаю это во сне, едва уловимый вздох, который она делает, когда я прижимаюсь губами к ее губам. И чувство надвигающейся черноты, хотя я думал, что смогу ее сдержать. Ошибка. Но я помню тот поцелуй. Что касается того, что происходит между ним и Шайен, я все еще в неведении. Мне нельзя доверять рядом с Шайен. Но Нэш Дженнингс верит в меня. Он дает мне работу, место для жизни, помогает найти свой талант и использовать его для зарабатывания денег. Он делает для меня больше, чем Калифорнийский центр содержания несовершеннолетних, больше, чем приюты на моем пути со всеми их благими намерениями, больше, чем я когда-либо могу сделать сам. Он заслуживает того немногого, что я могу ему дать. Нэш поднимает взгляд от собачьих мисок, которые стоят слева от нижней ступеньки. — У тебя есть собака? — Бродячая. Он только пожимает плечами. — Хорошо. Собака отпугнет грызунов. Я киваю. Он хлопает себя ладонью по бедру, давая понять, что разговор окончен, но поднимает свою мускулистую мозолистую руку, как будто забывает мне что-то сказать. — Честно говоря, Шай не любит, когда за ней присматривают. Если бы ты мог, я не знаю, сделать так, чтобы твой визит выглядел непринужденно, это помогло бы делу. — Он кивает и поворачивается, даже не взглянув на дом, и возвращается к своему грузовику. — Вернусь в воскресенье. — Да, сэр. — Он меня не слышит, и я торчу на крыльце, пытаясь понять, как, черт возьми, мне удастся непринужденно заскочить к Шайен. У меня потеют ладони и учащается пульс. Тревога наполняет мои вены. Просто загляни. Постучись, убедись, что с ней все в порядке, и уходи. — Я могу это сделать. — Прерывисто вздыхаю и опускаюсь на стул. Дневного света остается немного, поэтому я кладу деревяшку себе на колени и наклоняю зубило. Острый металлический край дико ударяется о дерево. Меня трясет. Поражение наваливается на меня. Я опускаю дерево на пол и закрываю глаза. — Черт возьми, Шайен. Ты мне все испортишь. Шайен — … официальные лица еще не прокомментировали то, что, по прогнозам, станет экономическим… Щелчок. — … ЦКЗ сообщает, что этот год был худшим сезоном гриппа с… Щелчок. — … самолет упал после того, как пилоты сообщили по радио… Щелчок. — … Канье Уэст снова взялся за дело… Щелчок. Телевизор вспыхивает и становится черным, и я бросаю пульт на кофейный столик. Мой отец отказывается платить за кабельное телевидение, поэтому в шесть часов вечера в пятницу у меня есть выбор — новости или развлекательные новости. Повезло мне. Я лучше буду смотреть, как оседает пыль, чем на других людей, живущих так, как мне хочется в будущем. Хорошая новость заключается в том, что жалость к себе и погружение в собственные ошибки удерживает меня от мыслей о Лукасе. Но, конечно же, как только отвлечение исчезает, мои мысли возвращаются к прекрасно сломленному мужчине. Какой была для него жизнь? Он говорил о своих братьях и даже о сестре. У него есть семья, так почему же он здесь один, в Пейсоне? Может быть, его выгнали из-за его состояния? Я встаю с потертого дивана и иду на кухню. Мое сердце сжимается, когда воспоминания о готовке для моей мамы вытесняют мысли о Лукасе из моей головы. У нее была страсть к кулинарии, из-за чего последние несколько месяцев с трубкой для кормления казались ей жестокой шуткой. Она была так молода, ей не исполнилось и сорока, когда поставили диагноз, и через два года наступила смерть. Мы… нет, она заслуживала больше времени. Захлопывая шкафы, я решаю, что после ужина поеду в город, может быть, посмотрю кино. Все, что угодно, лишь бы подальше от этого дома и его гнетущих воспоминаний, которые, кажется, никогда не утихают. Быстрый осмотр морозилки, и я останавливаюсь на замороженной пицце. Вскрываю упаковку и бросаю ледяной диск в духовку, не дожидаясь её полной разморозки. Громко тикает кухонный таймер, нарушая страшную тишину. Я барабаню пальцами по столешнице. Это занимает целую вечность, и каждая секунда тишины кажется столетием. Я включаю огонь, чтобы быстрее разморозить свой ужин. Раздается стук в дверь, и я подпрыгиваю. Мои инстинкты кричат: «Убийца!», пока логика не напоминает мне, что это, вероятно, моя нянька, но, если бы красивая внешность могла убивать, мне пришел бы конец. Как бы ни было неловко, что меня проверяют, я солгу, если скажу, что немного не взволнована встречей с Лукасом, чтобы взглянуть на предмет всех моих мыслей. — Иду. — Я прохожу по кухонному полу в носках и делаю успокаивающий вдох, прежде чем распахнуть дверь. — Привет, Лукас. Мое сердце подпрыгивает под ребрами, когда я вижу его, стоящего там и выглядящего таким же робким и красивым, как всегда, в джинсах, которые, кажется, обтягивают его длинное тело во всех нужных местах, и синей кофте с длинными рукавами. Верхняя половина его лица скрыта под этой чертовой бейсболкой, и я начинаю жалеть, что не могу ее спрятать, чтобы беспрепятственно смотреть в его глаза. Он засовывает руки в карманы. — Твой отец, он… — Знаю. Он немного чересчур заботлив. — Я подхожу к двери и прислоняюсь плечом к косяку. — Ты не должен был этого делать. Мне хорошо здесь одной. Он смотрит по сторонам, куда угодно, только не на меня. — Я обещал мистеру Дженнингсу это сделать. — Как видишь… — я указываю на себя, от выцветшей футболки «Дженнингс Подряд» до розовых пижамных штанов, — у меня все хорошо. — И тут я понимаю, что не слышала, как он подъехал. Здесь, в горах, где земля покрыта камнями, грязью и сосновыми иглами, невозможно никуда добраться, не производя шума. — Ты пришел пешком? Он смотрит на тропинку, ведущую к дому у реки. — Ага. — Лукас, тебе не следует ходить так далеко в такой поздний час. По крайней мере, без винтовки. Впервые его глаза встречаются с моими.