И желание Тома стать ближе к детективу, его заинтересованность – всё это привело к странному результату. Однажды, плеснув в бокал детектива Джона Саммерса далеко не первую порцию виски, Том облокотился на барную стойку – он рассказывал детективу старый и несмешной анекдот, который слышал от другого посетителя бара, – и не смог сдержаться: коснулся руки детектива, лежащей на стойке, а почувствовав чужое, притягательное тепло, накрыл ладонь детектива своей ладонью. Прикосновение жгло, горело обжигающим пламенем прямо под кожей. Казалось, ещё чуть-чуть и на её поверхности выступят пузыри, сама кожа обуглится, слезет клочьями и обнажит горящую в эту самую минуту алую плоть, пахнущую горелым мясом и кровью. Том внутренне замер, застыл, умер. Дыхание, биение сердца, сама жизнь – всё это замерло в нём, оставляя лишь одно ощущение – случайное касание рукой чужой руки. Его руки. Но внешне Том остался спокойным. Он дорассказал старый и несмешной анекдот и улыбнулся. Детектив тоже улыбнулся, а затем рассмеялся: ему понравилось. Он залпом допил виски и вытянул свою ладонь из-под руки Тома. Не сбросил, не брезгливо выдернул, а вытянул медленно, проведя по открытой ладони Тома кончиками пальцев. Так не прерывают нежелательный контакт, так предлагают продолжить – приглашают в постель, чтобы заняться с избранным сексом и возвысить его в своих глазах или возвысится самому. Том смотрел в глаза своего детектива достаточно долго, чтобы понять – он не ошибся, это было именно приглашение. Но в тот вечер Джон Саммерс решил свою судьбу сам. Он достал из заднего кармана брюк потрёпанного вида бумажник, выложил на барную стойку перед Томом двадцатку и сказал: – Сегодня с меня хватит. И Том его отпустил. В этот раз… Но теперь он точно знал ещё кое-что. Когда он убьёт своего детектива, то сможет испытать куда большее удовольствие, чем обычно. Да. Это должно будет стать чем-то бесподобным, не испытанным им никогда ранее. Осталось запастись терпением и дождаться гула мерзких голосов, дотерпеть, когда гул станет невыносимым – громким, болезненным, разрывающим мозг на куски и заставляющим страдать от каждого мгновенья, прожитого впустую в стаде этих тупых баранов, и снова накрыть ладонь детектива рукой и сказать "да", когда он позовёт к себе домой. И он сможет убить детектива Джона Саммерса. Он сможет испытать истинное счастье… Матч "Гигантов" Матч начинался в полдень. Джон подъехал к бару пораньше, чтобы посидеть в машине, ожидая окончания смены Кевина, понаблюдать за ним и подумать. Он не хочет отношений потому, что Кевин кажется ему подозрительным? Или Кевин кажется ему подозрительным лишь потому, что за последние полтора года он только и делает, что ломает голову над очередным преступлением Призрака? Джон чуть не застонал, вспомнив о работе. Кличку «Призрак» придумал какой-то умник из «Хроника Сан-Франциско4». Сам же преступник никаким призраком не был. Типичный маньяк, убивающий приличных граждан Сан-Франциско. Из зависти, как долгое время считал и говорил всем сам Джон. Вплоть до шестого убийства – это был не бизнесмен, не управляющий, не директор компании. Студент. Обычный, мать его, студент, прибывший в город, чтобы повидать тётушку. Джон тогда даже обрадовался. Ну, как же? Нетипичное убийство, выходящее за рамки мании – это неизменно должна была быть ошибка. Именно на таких проколах и ловят маньяков. Родственные связи утопленного в ванной студента были раскручены до пятого колена. Все его однокурсники проверены на три раза – и ничего! НИ-ЧЕ-ГО! Даже соцсети, куда незадачливый паренёк регулярно выкладывал видео, ничего не дали. Пусто! Тишина! И никого, кого можно было бы найти, допросить и привлечь! С тех пор Призрак начал убивать практически без разбора. Женщины, как из высшего общества, так и обыкновенные проститутки. Мужчины всех уровней заработка, социального статуса и возраста. Не было больше зацепок. Не было догадок. И начальник Джона запросил помощи у федералов. А когда те приехали, оказалось, что его маньяк не такой уж и его (Джон занимался делом Призрака с первого убийства в родном городе, и по праву считал его дело «своим»!). Серии убийств происходили в Сан-Диего, Лос-Анжелесе и Сан-Хосе. И всегда по одному и тому же сценарию. Рядом с жертвой никто никого не видел. Странного поведения ни за кем из убитых не замечали. Просто находили их мёртвыми и всё. Ни свидетелей, ни улик, ни следов. Хотя нет. Один след маньяк всё же оставлял: вырезал на телах своих жертв одну из букв: «G», «U» или «W». Никакой последовательности или схемы не было. Просто одна из указанных букв. Аббревиатура имени? Какое-то слово? Сокращение? Кличка любимой собаки? Джон уже не один день провёл в догадках, но ответа пока не было. В итоге федералы оставили ему двух агентов, на помощь которых рассчитывать не приходилось. Ну, не мешали – и на том спасибо! Джон достал из кармана сигарету и закурил. А через пару минут, взглянув на окурок, грязно выругался и выбросил его в окно. Призрак забрал у него даже удовольствие покурить. В начале года Джон ликовал: на месте преступления нашли окурок! Жертва не курила, а окурок лежал себе рядом с телом, как будто не при делах. Джон тогда провёл все исследования, что только возможно. Ел, спал и практически жил в лаборатории. И оставил уставших от него лаборантов только когда они выдали ему первую зацепку: «Мужчина, возраст около 45 лет». Марка сигарет оказалась слишком распространённой, но вот пол и возраст – это уже было что-то! Тем более, что за предыдущий год ничего ни разу не удавалось найти. Джон почти две недели ходил довольный, словно поймал маньяка, а не выкуренный бычок нашёл. Начальник ворчал, но открыто ругать не смел. Газеты затихли. А на следующем месте преступления нашёлся другой окурок. Совершенно другой, и Джон сразу понял, что это значит. В тот момент, когда эксперт тихо шептал ему на ухо его же подозрения, он медленно погружался в своё прежнее состояние. Призрак водил его за нос. Второй найденный окурок был со следами помады и лежал в девственно чистой пепельнице. Джон запросил данные экспертизы, и его догадка подтвердилась – окурку было две недели. Всё моментально стало хуже! Журналисты, как-то прознавшие про подкинутые маньяком «левые» улики разразились морем статей о его некомпетентности. Лейтенант орал, по полной используя мощь своих немаленьких лёгких. А Джон начинал ненавидеть Призрака всей душой! Следующее место преступления «подарило» ему пять разных окурков от пяти разных людей. Они были разложены в полной пепельнице по кругу. Но, ещё до получения результатов из лаборатории, Джон уже знал – они все не имеют к убитому никакого отношения. Ни, к сожалению, к его убийце. А последнее место, где окурки были найдены, и то, как именно они были найдены, ставило точку в его догадках. В красивом белоснежном особняке, на чёрном деревянном столике в спальной, где лежал задушенный владелец всей этой красоты, окурками было выложено: «FUCK YOU». И никто теперь не сомневался, кому именно было адресовано это послание. Призрак же не поленился, взял телефон убитого, сделал снимок и отправил фотографию сей инсталляции в газету. Да-да! В ту самую «Хронику Сан-Франциско». Журналист, а Джон долго будет помнить и его имя – Дэвид Датчер, и его гадкую улыбочку, когда тот пришёл в участок для допроса, так и сказал, что «детектив верно угадал, именно Призрак присылает им новости для первой полосы». А уходя, добавил: «Если детектив допёр до такого очевидного факта всего лишь за год, то их сотрудничество с Призраком, пожалуй, затянется на несколько лет. Потому что такие бездарности, как он (это он сказал (зря) про Джона), явно не в состоянии будут найти такого осторожного и умного преступника, как Призрак». Обойдись мистер Датчер без последней фразы, в особенности, без того тона, которым она была произнесена, его нос остался бы цел, карьера Джона не подверглась бы угрозе, а сам он не был бы отстранён от службы на две недели с обязательным посещением мозгоправа. Но, что случилось, то случилось. После того случая Джон и сам превратился в маньяка. Он уже не хотел спасти чьи-то жизни, не хотел распутать дело. Он хотел только одного: добраться до Призрака! Остановить его любой ценой. Убить, если иначе нельзя, но прекратить это издевательство. Однако, лето подходило к концу, а зацепок в деле маньяка Сан-Франциско как не было, так и не появилось. Зато появились круги под глазами, извечный недосып и ненависть ко всему окружающему миру. Может, именно поэтому он принял приглашение и сейчас сидел в машине около бара «Red Jack». Джон выглянул из окна как раз в тот момент, когда Кевин вышел из двери и направился в его сторону. – Привет! – поприветствовал его Кевин. Он плюхнулся на пассажирское сиденье и огляделся. Старенький синий "Форд" Джона он видел не раз, а вот в салоне не был. Взгляд Кевина прогулялся по внутренностям автомобиля, а затем он бескомпромиссно выдал: – А изнутри она выглядит не так убого, как снаружи. – Не нравится, можешь и пешочком пройтись, – ответил Джон. Он завёл мотор и выехал на дорогу. До стадиона было минут пятнадцать, если без пробок. Но куда уж без пробок, если сегодня день матча?! Большую часть пути они проехали быстро. Двуполостная набережная Эмбаркадеро, огибающая восточный Сан-Франциско, была почти свободна. Но ближе к стадиону улицы становились уже, а машин больше. Они потратили почти десять минут на преодоление последнего перекрёстка. Наконец, светофор остался позади, Джон припарковал автомобиль и повернулся к Кевину. – Давай-ка сразу договоримся – это ни разу не свидание! Ты мне не нравишься! И твои намёки тоже! Понял? – Понял-понял, детектив! – Кевин поднял руки, словно сдаваясь. – Это не свидание, и я тебе даже не нравлюсь! Договорились! Они вышли из машины и зашагали к входу на стадион. Оказавшись в толпе желающих попасть на матч, Кевин заговорил: – Я ведь вижу, что ты мне врёшь. Не нервничай, не собираюсь я сцену закатывать, – поспешил он успокоить Джона, заметив, как тот нервно вздрогнул от его слов. – Я ведь нравлюсь тебе. И намёки мои ты не пресекаешь на корню. И если всё дело не во мне, то я согласен подождать. Они оказались в толпе, и Кевин взял его за плечо, чтобы не потеряться. Он шёл сразу за Джоном и тот слышал его негромкий голос. – Ты мне очень нравишься, Джон. И я понимаю, что ты из-за своей работы совсем дёрганным стал. Не надо делать мне никаких одолжений. Если ты не хочешь сейчас отношений, так и скажи. Я и сам ещё толком не понимаю, чего хочу. Они остановились. Джон продолжал прислушиваться, но Кевин молчал. Стоял за спиной так близко, что его дыхание опаляло шею. В голове всколыхнулись фантазии: о горячих ладонях, о поцелуе, – и Джон не стал себя сдерживать. Он одной рукой придержал Кевина, не давая тому отступить назад, прильнул к нему спиной, повернулся и, ткнувшись носом в щёку, поцеловал. – Всё хорошо, – шепнул он. Джон развернулся обратно, успев разглядеть в «странном» взгляде новые нотки: растерянность и какую-то странную радость, как будто бы опечаленную. Может, опечаленную его постоянными отказами и потому такую неявную. Джон выбросил эти мысли из головы. Он сделал первый шаг. Он согласился на эти отношения. Хотя он и понимал, что не успокоится, пока не узнает о Кевине всё. Пока не разгадает секрет его оговорок, странных взглядов и не слишком откровенных жестов. Эти мысли ушли ещё легче, их прогнало всего одно прикосновение – лёгкое, почти невесомое прикосновение губ к его волосам, и одно слово, сказанное шёпотом: – Спасибо. …тот, кого Томас ненавидит Гул в ушах нарастал, голоса сплетались в непрестанный злобный гвалт, и Томас не мог больше терпеть – он вышел на охоту. Детектив Джон Саммерс был в тот вечер навеселе: ещё бы Том сам напоил его, как следует. Последние пару бокалов он добавил "за счёт заведения". Когда смена Тома подошла к концу, Джон Саммерс еле стоял на ногах. Том понимал, почему его детектив вдруг решил напиться: Сан-Франциско застыл в ожидании очередного убийства. Все ждали Тома. Все знали, что он сделает и никто не мог бы его остановить. Тем более этот жалкий детектив, который и так никогда бы его не поймал. Том медленно шёл за Джоном в сторону его дома. Сначала до угла по Бей-стрит, затем два квартала вниз по Стоктон, и вот уже Честнат-стрит, забитая маленькими ухоженными домиками. Том ненавидел Честнат-стрит. Ненавидел эти разноцветные домики, наполненные уютом и людьми. Теми, кто тратит свою жизнь впустую. Ненавидел этих людей. За то, что они все не такие, как он. А ещё Том ненавидел детектива Джона Саммерса. Ну почему тот никак не мог позвать его к себе? Вечно юлил, отказывал, уходил, прячась за рабочими обязанностями и неуклюжими оправданиями. Том был настойчивым и доступным, но детектив словно бы нарочно держал его на расстоянии. Том крепко сжал кулаки в карманах. Как же он ненавидел! Приходилось всё делать самому. В который раз… Джон медленно плёлся по тротуару, Том следовал за ним на некотором отдалении. Детектив Джон Саммерс жил своей жизнью, регулярно звонил маме и работал без отгулов и опозданий. Он был простым человеком. Слишком простым, чтобы так усложнять Тому жизнь. Но он делал это! А Том ведь хотел так мало: сблизиться, чтобы убить. Разве это так много?! Том скрипнул зубами. В голове шумело, заставляя его морщиться и искать выход для боли. Оставалось немного, они уже были близко. Джон дошёл до дома, залез в карман и выудил оттуда связку ключей. Тяжёлое дыхание детектива Том слышал, даже находясь далеко от него, за пару домов. Джон прислонился головой к двери, пару раз вяло ткнул ключом в замочную скважину – не попал, уронил ключи …и захрапел. Том склонил голову набок, не веря собственным ушам. Детектив Джон Саммерс, тот, кто пытался его поймать и обезвредить, опора и защита, последняя надежда беззащитных жителей Сан-Франциско спал крепким сном в пьяном угаре. Том подошёл. Да, ошибки быть не могло: Джон спал. Его храп разносился по безмолвной Честнат-стрит и гас где-то далеко вдали. Том достал нож. Один удар, и он свободен: пропадёт гул голосов в голове, пропадёт ненависть, Том испытает счастье! Он должен испытать счастье, ведь только он его достоин! Джон особенно громко всхрапнул, осел, упал на дверь и медленно сполз по ней вниз. Пьяный храп продолжился. Разбудить его сейчас не было никакого шанса, а убить – запросто! Но Том стоял и не мог оторвать взгляда от раскрытой ладони Джона. Он помнил, как Джон провёл по его ладони кончиками пальцев. Интересно, а прикосновение ладони Джона будет таким же теплым? Том сел на корточки. Нож в его руке медленно покачивался, вслед за его мыслями. Он смотрел на раскрытую ладонь Джона, протянул к ней нож и коснулся самым кончиком. Джон не пошевелился. Том спрятал нож обратно в карман и прикоснулся раскрытой ладони Джона кончиками пальцев. Ладонь была тёплой, мягкой, податливой. Том посмотрел на Джона – тот крепко спал. Том взял его руку и поднёс к лицу. Ладонь Джона пахла потом и дешёвым мылом. Том поднял её выше и коснулся своей щеки. Тёплые пальцы скользнули по скуле, виску, дотронулись кромки волос. Приятно. Гул в голове притих от неожиданности. Том уронил руку Джона, вскочил на ноги и резко выдохнул. Что это было? Джон заворочался, прижал руки к груди и попытался свернуться клубочком. Том не сдержал улыбки: Джон выглядел жалким, но в то же время, в нём было что-то приятное, притягательное. Может, его беззащитность: Том с лёгкостью мог убить его. Том огляделся. Честнат-стрит была пуста. Он опустил взгляд вниз, наклонился, поднял связку ключей, которую Джон выронил в тот момент, когда уснул, и открыл ими дверь. Том занёс храпящего Джона Саммерса внутрь и долго стоял над ним и думал. Он мог убить детектива прямо сейчас. Он мог сделать это позже: в любой момент. Детектив Джон Саммерс не представлял для него угрозы, и Том ушёл. Просто ушёл. Он оставил своему жалкому детективу жизнь. Пока оставил. Но легко мог забрать её в любой момент. Он хотел забрать жизнь детектива Джона Саммерса: Том верил, что это позволит ему испытать истинное счастье, но он уже хотел большего. И Том ненавидел детектива Джона Саммерса за это! Том хотел тепла Джона Саммерса.