…Стефано в полумраке охотничьего домика на вилле Линори поднял глаза от подобранного им с пола письма. Он никак не мог разобраться в своих чувствах, Испытывал острую жалость к отцу, которого заставили вычеркнуть из своей жизни жену и ребенка и который, чтобы спасти их, решил исчезнуть. Значит, вот как все было на самом деле… Он взглянул на привязанную к кровати мать. — И ты все это столько лет скрывала, держала внутри себя, никогда никому не говорила ни слова… Марта ответила еле слышно: — Я ведь дала ему обещание. — Но как тебе удалось, мама? Откуда у тебя такая сила воли? — Когда нужно, сила приходит. А мне это было необходимо делать, чтобы оградить от опасности тебя. Стефано подполз к ней, положил голову ей на колени. — А ты его до сих пор еще любишь? — Как же мне его не любить, когда он твой отец. — Значит, если бы нам удалось отсюда выбраться, ты, возможно, вновь вернулась бы к нему? Марта погладила его по голове, как в детстве. — Теперь прошло уже слишком много лет. Ведь мы оба тогда были совсем еще молоды, а повзрослели вдали друг от друга. И я постепенно уверила себя и привыкла к этой мысли, что его нет в живых. И в один прекрасный день, как ни странно, почувствовала, что влюблена в другого, Может, тебе этого и не понять… — Нет, мама, понимаю. Все понимаю. Послание Респиги и председатель парламентской комиссии сидели на диване в небольшом зале Палаццо ден Приори. У председателя был замученный вид — он устал после целого дня непрерывных встреч с представителями муниципальных и областных властей. — Не скрою, что я долго колебался, прежде чем пригласить вас на беседу, особенно в столь трагический момент. Но у меня такое ощущение, что мы сейчас находимся перед лицом поистине ужасающей ситуации. Респиги посмотрел на него. Его левое веко задрожало. — Надеюсь, я смогу помочь вам. Хотя, как вы знаете, я уже несколько лет как стою в стороне от активной политической жизни. — Знаю, знаю. Но ваш личный авторитет, ваше прошлое… И потом не последнюю роль играет и то обстоятельство, что закон, который я собираюсь предложить отменить, носит ваше имя… Респиги похолодел. — Вы намерены отменить закон Респиги? Председатель комиссии подтвердил: — Да, я хочу предложить правительству немедленно прекратить финансирование и заморозить ассигнованные фонды до тех пор, пока деятельность всех участвующих в осуществлении проекта фирм и компаний, начиная с «Сицилтекноплюса», не подвергнется самой тщательной проверке. Респиги прервал его: — Ни одна комиссия по расследованию никогда еще не делала ничего подобного. Председатель казался непоколебим. — А наша комиссия сделает! — Неужели то, что вам удалось выяснить, в самом деле столь серьезно? — Судите сами. В то время как государство переводило консорциуму, возглавляемому «Сицилтекноплюсом», первые двадцать тысяч миллиардов, на семейство Линори обрушились неслыханные жестокие удары. Убили даже ребенка. И только за то, что он носил эту фамилию! Не говоря уже об Аннибале Корво, которого сперва обвинили в коррупции и заставили выйти из игры в гонке за руководящими постами в «Сицилтекноплюсе», а потом отправили на тот свет! Респиги поспешил громко выразить свое возмущение: — Аншбале Корво был ни в чем не виновен. Он поплатился за других. Председатель комиссии продолжал: — Короче говоря, вокруг этих пятидесяти тысяч миллиардов разгорелась безжалостная борьба. Тут надо проявить крайнюю осторожность, необходимо все тщательно проверить, строго проконтролировать, во всем разобраться. — И каким образом в этом смысле я могу быть вам полезен? — Завтра же я направлю подробный доклад правительству. Мне бы хотелось, чтобы вы, когда возвратитесь в Рим, выступили с публичным заявлением в поддержку предпринятых мною шагов. Респиги, прежде чем ответить, некоторое время помолчал. — Вы знаете, что значит для меня этот закон. Он представляет собой вершину моей политической карьеры, кульминацию многолетней борьбы за мои идеалы… — Да, я понимаю, что спрашиваю с вас слишком много. Но я знаю, сколь высоко в вас чувство ответственности. И обращаюсь к вам как к политику, а не как к человеку. Респиги поник головой. Он был бледен, лицо у него осунулось. — Ну что ж, хорошо. Поступайте так, как велит вам долг. Я вас поддержу. Респиги находился на грани нервного срыва, ему стоило огромного труда держать себя в руках: операция с пятьюдесятью тысячами миллиардов, предусмотренными специальным законом, носящим его имя, фактически была сорвана, и со стороны Купола можно было ожидать незамедлительной реакции на провал проекта. Какова будет эта реакция, было даже страшно подумать. Он немедленно переговорил обо всем с Эспинозой. И во второй половине дня Эспиноза принял решение пойти на крайние меры. Вечером он, без всякого предупреждения, явился в палаццо Гардано. С собой у него был «дипломат», который он крепко держал в правой руке. Тано встретил его не слишком любезно. С подозрением спросил: — Зачем вы сюда пожаловали? Эспиноза положил чемоданчик на стол. — Принес вот это. Тано открыл «дипломат». В нем лежали десять пластиковых взрывпакетов и очень сложный электронный таймер. Уже соединенный со взрывчаткой и готовый к действию. Эспиноза пояснил: — Это своего рода послание, которое нужно направить парламентской комиссии и правительству. Текст составил я. А доставку и почтовые расходы… мне хотелось бы, чтобы вы взяли на себя. Тано не мог отвести взгляда от «дипломата». Его охватило волнение, пожалуй, впервые в жизни. — Вы хотите устроить кровавую бойню. Эспиноза не ответил. Но выражение лица у него было решительное. Тано пристально поглядел на него. — Где? — На Центральном вокзале. — Будет много невинных жертв. — Это война. А во время войн часто прибегают к аргументам, ничем не лучшим, чем этот. Тано покачал головой. — Вы же не думаете, что я смогу пойти гулять с этим «дипломатом»… — Не вы лично. Ваша роль ограничится тем, что вы пошлете свою сестру. В глазах Тано отразилось изумление. Эспиноза не преминул немедленно воспользоваться замешательством, в которое Тано повергла его последняя фраза. — Неужели вы могли думать, что вам удастся скрыть от меня подобный секрет? Да я знаю о вашей сестре уже много лет. — Мария не сможет, ведь она…