Эспиноза попытался изобразить участие. Однако на свой манер. — Да, я знаю. Она, бедняжка, не совсем полноценна. Но именно-то поэтому она и является идеальным исполнителем. Бойню никак не оплатишь: вряд ли удалось бы кого-нибудь найти, кто пошел бы на такое дело ради денег, не можем мы и обращаться к Куполу: они с нас слишком много за это сдерут, да и потом от них ввек не отвяжешься. А кроме того, подумайте сами: ведь кого хочешь замучает совесть после такого ужасного дела. А ваша сестра ничего не знает, не ведает. Если же вдруг что-нибудь пойдет не так, сорвется, какой может быть спрос с несчастной психически больной? Тано с ненавистью взглянул на Эспинозу. — Ну да, конечно, самое большее — доберутся до меня. — Очень жаль, но на этот раз, мне кажется, у вас нет иного выбора. Ваши будущие планы, на осуществление которых мне удалось добиться согласия многих моих друзей, теперь зависят только от этого чемоданчика. Война Самолет, вылетевший из Люксембурга рейсом через Рим на Палермо, приземлился в Пунта-Раизи вечером того же дня. Сильвия решила не ехать во Дворец правосудия. Квартира Куадри была надежнее. Там имелась комната, оборудованная под фотолабораторию, где они смогут поработать над увеличением кадров из фильма, найденного в Гармише. И то, что они не сразу покажутся в городе, позволит укрыться от слежки, которая, несомненно, за ними ведется, выиграть хотя бы несколько часов. Давиде поделился с Сильвией, что собирается первым делом предпринять он. — Я хочу как можно скорее повидать сына. Я ненадолго. Сильвия не смогла скрыть тревоги: — Мне не нравится, что ты собираешься ехать один. Возьми с собой Треви. Давиде улыбнулся: — Да я и в детстве всегда обходился без провожатых. Он взял такси и слез у гаража, где работал Стефано. Там, сидя в машине, его уже поджидал Туччо. — Можешь не искать своего сына. Ему несколько дней нездоровится, и он не ходит на работу. — Что с ним? Туччо скривился. Открыл дверцу, приглашая сесть в машину: — Садись, поедем его проведать. В вечернем выпуске теленовостей только что закончили передавать репортаж об убийстве Аннибале Корво, когда Андреа Линори взял на руку плащ и зашел в спальню попрощаться с женой. Глория сидела перед включенным телевизором, обхватив руками голову, все еще не в силах прийти в себя после того, что увидела несколько минут назад на экране. Залитое кровью лицо Корво, его бездыханное тело на ступенях собора, и люди, боящиеся отвечать на вопросы журналиста, сующего им в лицо свой микрофон, в то время как карабинеры еще делают замеры на месте преступления… Вид этого зрелища и воспоминание о словах, недавно сказанных мужем возле камина, словно парализовали Глорию. Она была не в силах пошевелиться. Андреа нагнулся поцеловать ее. Глория вытянула руку, не подпуская его к себе: — Не подходи, не смей до меня дотрагиваться. Андреа заглянул ей в глаза. Взгляд у нее был пустой. — Ты что, не узнаешь меня? Это же я, Андреа… Глория дрожала всем телом. — Нет, ты не Андреа, это уже не ты. Андреа не позволил бы убить Нинни, он бы его не подвергал опасности, увез бы из этого проклятого места, отправил бы его домой! — Глория, но кто же мог знать… Но она не слушала его. — Андреа не был убийцей. Он не приказывал убивать людей, как это делаешь ты. Ты стал таким же, как все Линори, как твой отец, как твой брат: дикие животные, хищные звери! И если бы Нинни был жив, наверно, и его ты воспитал бы таким же, как вы. Потом Глория подошла к комоду, открыла ящик с рубашками. Достала пистолет и, держа обеими руками, навела на Андреа. Он не пошевелился. — Что ты собралась сделать, Глория? Хочешь застрелить меня? Убить? Ну, давай, стреляй! Глория молча в него прицелилась. Потом уронила руки с оружием, низко опустила голову. — Нет, сейчас нет. Когда ты на меня смотришь, я не могу этого сделать. Когда-нибудь потом, через какое-то время… Может, сегодня ночью, когда ты будешь спать… Или завтра… Андреа прочел в ее глазах, что между ними все кончено. Теперь было уже слишком поздно попытаться обнять ее, поговорить с ней, что-то объяснить и ей, и самому себе. — Кто знает, где я буду завтра. Если хочешь это сделать, делай сразу. Вот, смотри, сейчас я выйду из этой комнаты и пойду по коридору. Выстрели прежде, чем я дойду до его конца. Он повернулся и пошел к двери. Глория вновь подняла руки с пистолетом, не отрывая от мужа взгляда и целясь в спину. Потом, когда он вышел на лестницу и исчез из поля зрения, она медленно опустилась на пол, прислонилась к стене и разрыдалась. Туччо и Рико втолкнули Давиде в комнату в охотничьем домике на вилле Линори. От сильного толчка в спину Давиде не удержался на ногах и свалился на колени к сидящему на полу Стефано. — Стефано… Туччо помахал в воздухе пистолетом. — Ни с места, сиди не шевелись! Давиде потянулся к Марте. — Что вы с ней сделали? Туччо ответил с гнусной улыбкой: — Да ничего особенного… Ты ведь знаешь этих женщин… достаточно отвесить пару пощечин — и они сразу теряют голову. Давиде смерил его взглядом, полным ненависти. — Ты знаешь кто? Ты полное ничтожество. Ты тут измываешься над людьми только потому, что у тебя пистолет. В моих краях таким, как ты, красная цена доллар за дюжину в базарный день. Он погладил по голове лежащую с закрытыми глазами Марту. — Марта, ответь мне… скажи хоть что-нибудь… — Прости меня, Давиде. Они заставили меня заговорить. Угрожали убить Стефано… Давиде обнял ее. — Успокойся, теперь здесь с вами я. И я вытащу вас отсюда. В комнату вошел Андреа. За ним следовал Карта. Андреа дал Карте держать плащ и пристально поглядел Давиде в лицо. — Ты мне не говорил о том, что у тебя тут есть женщина и сын. Ты также не говорил мне и о многом другом — ни о себе, ни о том, кто тебе платит. — Ты меня никогда об этом не спрашивал. Вели их отпустить. И я отвечу на все твои вопросы. Андреа оставался бесстрастен. — Прежде ты должен все сказать. — А ты должен обещать, что их отпустишь. Со мною делай все, что тебе угодно, но они совершенно ни при чем. Ты должен мне поклясться! Андреа, все так же холодно, ответил: — Хорошо, клянусь тебе.