Настроение стремительно меняется. Страх лопается, как нарыв. На третью ночь парни и девушки набиваются в комнатку Аманды, чтобы выпить, лица собравшихся сияют от облегчения. Столы ломятся от кофейного ликера «Калуа» и молока — для девочек, а также бесчисленных пакетов со льдом, пива, текилы и вина с персиковой отдушкой. Завывает блендер, звякают рюмки, музыка играет чуть громче положенного. Все разговоры о том, как почтить память Кары. Может, повесить именную табличку или посадить дерево. Да, дерево — отличная идея, а еще лучше клумба с ее любимыми цветами. Они пьют за их короткую дружбу, за славные шесть недель. Кара была такой милой, соглашаются студенты, наверное, самой милой из всех. Компания постепенно напивается, процесс неизбежный — слишком силен дух легкомыслия в комнате. Они молоды, здоровы и пережили страшное потрясение. Ребекка сидит в уголке, свесив ноги с верхней койки, ей спокойно и море по колено. Каким-то чудом рядом оказывается Калеб. — Поганый день, — замечает он так тихо, что слышит только Ребекка. Она кивает, ощущая теплоту его бедра, головой Калеб почти упирается в потолок. — Хуже некуда, — соглашается Ребекка. Сквозь пьяный угар она думает, что завтра снова попробует наладить отношения с соседкой Кары — как там ее зовут? Мэй? Следом накатывает раскаяние: никто не соизволил пригласить Мэй на вечеринку. Внизу гудит блендер, дребезжит лед. То и дело слышится: «На, попробуй», пластиковые стаканчики передаются по кругу, каждый делает глоток. К одной рюмке разом прикладываются по нескольку человек. Рано или поздно веселящиеся сегодня студенты-биологи узнают: отдельные паразиты способны управлять поведением носителей в свою пользу. Происходит это следующим образом: несколько человек собираются в тесном помещении, несколько пар легких дышат одним воздухом, несколько ртов пьют из общего бокала — и так на протяжении многих часов. Наконец вечеринка заканчивается. Заканчивается, как всегда, стуком в дверь и голосом дежурного. Дежурный на три года старше остальных и умеет не замечать спиртное. — Ладно, ребята, на сегодня достаточно. Расходимся. Студенты вываливаются в залитый флуоресцентным светом коридор и, покачиваясь, разбредаются по комнатам — кто по одному, кто по двое. Немного отстав от подруг, Ребекка в одиночестве идет к себе, как вдруг затылок обжигает чье-то дыхание. — Пошли. — Калеб берет ее за руку. Так непривычно ощущать внезапное переплетение их пальцев, так непривычно вдыхать аромат его кожи, жевательной резинки и мыла, и так приятно чувствовать себя желанной. — Здесь нам не помешают. — Калеб толкает пожарную дверь и выводит Ребекку на лестницу. Створка за спиной захлопывается, отрезав свет и гомон в коридоре. Они остаются одни, парень и девушка, тихо сидящие в темноте на холодной ступеньке. Другие девчонки считают Калеба тощим, но в глазах Ребекки он высокий и поджарый. В резких чертах лица просматривается ум, некая практичность, как у хорошего дизайна. Ребекка ждет, когда он заговорит. Калеб вытаскивает из кармана пакетик «M&M’s». — Хочешь? В звенящей тишине даже хруст упаковки кажется оглушительным. Калеб высыпает драже ей в ладонь. Какое-то время сидят молча. Пока Калеб громко грызет конфету, Ребекка гадает, с чего начать. — Мне так стыдно, что я не поговорила с ее родителями, — произносит она чуть погодя. — Просто не знала, что им сказать. Калеб бросает конфетку в лестничный пролет. Пролетев десять этажей, та приземляется с характерным «бамс». — В таких случаях никто не знает, — замечает он. До Ребекки дошел слух, будто у Калеба умер брат. Опьяневшие, сонные, они продолжают болтать. «Калуа» окутывает сознание приятной дымкой. Все вокруг — тусклый свет, ржавые перила, приглушенный стук капель вдалеке — наполняется смыслом, точно события всего вечера уже стали воспоминанием. Ребекке хочется столько ему рассказать! Рассказать о строгих порядках в ее семье, о запрете на кино, косметику и походы в школу, об уроках алгебры вместе с братьями за кухонным столом, пока мать штудировала пособия по домашнему обучению, а отец тщетно пытался устроить дома приют. Однако слова застревают в горле, и Ребекка тихонько кладет голову Калебу на грудь, словно надеется передать мысли по другим каналам — через тепло своей руки, прижатой к его плечу. Калеб методично швыряет драже вниз, точно они сидят у края глубокого колодца и загадывают желания на камешках. — Люди не знают, что сказать, потому что на самом деле сказать нечего, — резюмирует он, и Ребекка словно заглядывает в его прошлое. — Ничего тут не скажешь. И тут Ребекка явственно слышит, как много лет спустя сама рассказывает эту историю — кошмар своей юности — о девочке Каре в общежитии, о первом соприкосновении со смертью на втором месяце учебы. Наблюдая, как последняя конфетка рассекает воздух, они сталкиваются лбами. Отпрянув, смотрят друг на друга — их лица так близко в полумраке — и начинают хохотать. Калеб гладит ее по волосам. Следом происходит долгожданный поцелуй. Его губы отдают шоколадом. Их зубы соприкасаются — Ребекка не знает, правильно это или нет. Ладони Калеба ложатся ей на бедра. Палец скользит по обнаженной полоске кожи на талии. Юношу слегка трясет, однако его нервозность приятнее самоуверенности. Ребекка чувствует, что вступает в новую жизнь — прямо здесь и прямо сейчас. Ее согревает лихорадочная надежда, восторг, свойственный лишь молодости. Девочки спят допоздна, головы гудят от ликера. Постепенно они просыпаются — сходить в туалет, попить водички, принять спрятанное в тумбочке болеутоляющее или задернуть шторы, морщась от яркого света очередного безоблачного дня. Одна за другой они возвращаются в постель и вскоре проваливаются в яркие грезы поверхностного сна. Ближе к полудню происходит нечто экстраординарное: все начинают видеть похожие сны, с одинаковым сюжетом и отчетливым одинаковым звуком. Девочкам снится, что где-то кто-то кричит. Спустя пару секунд они просыпаются, и сон становится явью: кто-то действительно кричит. В коридоре девочки натыкаются на Калеба, в боксерских трусах, без рубашки. От истошных воплей худая грудь ходит ходуном. Для многих вид насмерть перепуганного парня в новинку. — Ребекка! — Калеб тычет пальцем в сторону своей кровати, где по подушке разметались ярко-рыжие локоны. — Ребекка! — повторяет он. — С Ребеккой беда! 4 «Ну и жуть творится в колледже!» — судачат обыватели Санта-Лоры в скобяной лавке, в супермаркете, на прогулках с собаками. «Слыхали, какой кошмар приключился в колледже?» — спрашивают соседи через забор, перешептываются старшеклассники на переменах. Ощущение, будто колледж — неприступный остров, откуда не просочится ни один микроб. Местные журналисты окрестили недуг сонной болезнью. Одна девочка мертва, другая в коме, обе проживали буквально через дверь. Калифорнию накрывает засуха. За три месяца ни капли осадков — хуже, чем в прошлом году. Никогда еще озеро Санта-Лоры не опускалось до такой низкой отметки, никогда еще песок не наметало дюнами, старые доки стоят на отмели, в пятидесяти футах от кромки воды. Хуже засухи не видели уже лет сто, если не пятьсот. Впрочем, сама по себе погода восхитительная. Солнце светит шесть недель кряду. Казалось бы, страдать в такую погоду противоестественно, целительная сила красоты должна отгонять смерть, однако виноградники в долине чахнут, лужайки буреют день ото дня, высушенные тем же солнцем, что прогревает садовые качели на много месяцев вперед. Но людей по-прежнему одолевают сомнения: как могла восемнадцатилетняя девочка умереть в такую дивную погоду. Однако Санта-Лора страдала и прежде. Здешняя местность склонна к землетрясениям, горы — к оползням, а лес — к пожарам, поэтому особо боязливые жители хранят семейные фотографии в чемоданах, сложенных у входной двери на случай непредвиденного бегства. Племя, охотившееся в окрестных лесах, пало жертвой оспы, завезенной торговцами пушниной, группа первопроходцев умерла от голода в горах. Десять лет спустя деревянные дома рудокопов в первую же весну смыло трехфутовой волной талого снега. В антикварной лавке на углу Марипоса- и Кляйн-стрит хранится фотография, свидетельство давней трагедии: женщины в темных платьях, мужчины в потрепанных сюртуках и дети — все как один серьезные, исхудавшие — стоят по колено в воде, во взглядах читается немая покорность судьбе. Потом оползень уничтожил все бунгало на востоке городка, а крохотная ратуша с куполом и колокольней — лишь подобие оригинала, разрушенного землетрясением. На старом кладбище, закрытом для захоронений, нашли последний приют многочисленные жертвы испанки. Поговаривают, будто призраки умерших до сих пор витают в особняках на Каталина-стрит, ныне запущенных и населенных студентами. Обыватели Санта-Лоры знали о грядущей эпидемии. Предупрежденные об угрозе с запада, они решили перекрыть единственную дорогу, но болезнь все равно просочилась в городок и распространилась со скоростью сплетен. Испанка унесла здесь вдвое больше жизней, чем в окрестных поселках, тогда-то и начались пересуды, будто Санта-Лора проклята. Эта мысль нет-нет да всплывает у людей суеверных. Стоит очередному подростку утонуть в озере или туристу пропасть без вести в лесу, как в Санта-Лоре гадают, уж не создан ли городишко специально для катастроф. Способна ли местность притягивать несчастья, как магнитом? 5 Если на закате четвертого дня какому-нибудь путнику случится забрести в Санта-Лору и пройти десять кварталов к востоку от колледжа, он заметит желтый особняк, построенный не меньше века назад и сохранивший жалкие остатки былого величия: водосточная труба проржавела, качели на веранде расшатались, садик заполонили зеленые бобы. Приглядись путник повнимательнее, он бы увидел в окне особняка девочку, а после в присущей путешественникам манере задался бы вопросом, почему девочка так долго стоит у окна, серьезная, неподвижная, точно прикованная к стеклу. Девочке двенадцать. Худенькая, темноволосая, в обрезанных джинсах. Очки, браслеты, загар. Зовут Сара. У нее предчувствие, что сегодняшний вечер запомнится надолго. Впрочем, предчувствия посещают ее регулярно. В этом она похожа на своего отца — оба считают, что беда может случиться в любую секунду, вопрос только когда. Но сегодня для беспокойства есть причина: отец задерживается с работы. Сара наблюдает, как другие машины сворачивают на подъездные дорожки. Хлопают двери, шуршат пакеты с продуктами, звякают ключи, звучат спокойные голоса соседей — другие люди всегда спокойные, — пока те разговаривают с детьми, мужьями, собаками. — Наверное, заехал куда-то по пути, — произносит Либби, сестра Сары, младше ее на десять месяцев. Либби наверху, возится с котятами. Котятам пять месяцев от роду, они спят в коробке. — Вечно ты себя накручиваешь, — продолжает сестренка, — а потом все оказывается в порядке.