— Он никогда не опаздывал так надолго, — возражает Сара и снова припадает к окну. Снаружи щебечут птицы — ласточки или гаички. На тропинке мелькают двое бегунов. Студенты, арендовавшие угловой дом, разжигают на веранде мангал. Синего пикапа отца по-прежнему нет. С улицы доносится аромат — в соседнем доме готовят ужин. Сам дом серый, с застекленной верандой и белым крыльцом, там живут новые соседи — супружеская пара с малышом. Эти профессора, как называет их отец, срубили сосну, росшую на границе участков много лет — никто даже не помнит, сколько именно. Ее посадили еще до рождения отца, а ему стукнуло тридцать пять, когда девочки появились на свет. «Это было наше дерево, — повторяет он, не упуская случая взглянуть на пень. — Не они сажали, не им рубить». У Сары перехватывает дыхание — то ли от астмы, то ли от нервов. Она выуживает из рюкзака ингалятор и дважды нажимает на колпачок. Потом проверяет время на дисплее микроволновки. Отец задерживается на час десять минут. Но вот по гравию шуршат шины, слышится знакомое дребезжание сломанной выхлопной трубы. Сара выскакивает на порог. Столько раз несчастье могло постучать в дверь и столько раз обходило их стороной. — Мы проголодались, — докладывает Сара, старательно скрывая радость при виде отца. В его бороде серебрится седина. Синяя форменная рубашка износилась. — Поэтому я приготовила сэндвичи. Отец хлопает дверцей пикапа. — Еще мы покормили котят. — Сара босиком встает на ощетинившееся занозами крыльцо. — Стой на месте! — командует отец. Она покорно замирает. Да, отец иногда злится, но обычно на то имеются веские причины. Сара ждет объяснений, однако отец молчит. Вместо того чтобы зайти в дом, он бежит на задний двор, под подошвами рабочих сапог хрустит гравий, сумерки оглашаются громким топотом. Отец распутывает садовый шланг, поворачивает вентиль. Сара распахивает заднюю дверь: — Папа, в чем дело? Шланг с хлюпаньем волочится по грязи. — Принеси мне мыло. И полотенце. — Отец лихорадочно расстегивает рубашку. — Живо! Сара ощущает стремительный выброс адреналина. На дне ванны валяется малюсенький обмылок. Полотенце обнаруживается на сушилке, где семейство хранит чистые вещи, не утруждаясь раскладывать их по ящикам. — Чем он там занимается? — спрашивает Либби. У нее на ладони свернулся клубочком крохотный котенок, его ротик широко открыт, острые зубки оскалены. Только тренированным ухом можно уловить тоненький писк. — Понятия не имею, — отвечает Сара. — Не имею ни малейшего понятия. Она сбегает вниз и вглядывается в окно. Москитная сетка и тусклый свет блокируют обзор, вдобавок отец забился в самый дальний угол двора, за грядки картофеля и кабачков. Однако Сара продолжает напрягать зрение и не верит своим глазам: отец стоит практически голый, в одних боксерских трусах, и поливает себя из шланга. Под струей воды грудь кажется впалой, борода прилипла к подбородку. Остальная одежда валяется в грязи, как белье, упавшее с веревки. Новые соседи ужинают на ярко освещенной кухне, на столе мерцают бокалы с вином, женщина качает ребенка. Саре хочется крикнуть: «Папа, они же тебя увидят! Там женщина!», но крик застревает в горле. — Подай мыло, — просит отец. Даже сквозь стрекот сверчков слышно, как он дрожит в темноте. По грядкам носятся светлячки. — Только не подходи близко, — предупреждает он. — Просто брось его мне. Белый обмылок молнией мелькает в свете соседского фонаря. Женщина смотрит в их сторону. — А теперь быстро в дом! — командует отец. Он яростно трет мылом лицо, плечи, ноги и руки — руки особенно. Сара уже привыкла к причудам отца, но сейчас на нее волной накатывает новый страх. А вдруг он совершил преступление и теперь заметает следы? Рядом скрипит половица — Либби в носочках спешит к сестре. — Какого черта? — спрашивает она. Сара безумно счастлива, что Либби рядом. Младшая сестренка с карими глазами, звонким голосом, пятнистыми сережками в ушах, которые та носит не снимая, — «божьи коровки» якобы принадлежали маме, но наверняка никто не знает. Даже запах хвороста в дыхании Либби лишний раз напоминает о ее близости. Сестры долго стоят бок о бок, молча наблюдая за отцом, как раньше наблюдали за умывающимися енотами: так забавно следить за движениями их крохотных лапок. Либби упорно допытывается, чем занят отец. Сара упорно качает головой. Многие считают их чуть ли не близняшками — мама родила их с разницей меньше года и умерла, когда девочкам даже не исполнилось четырех. Вскоре отец выключает воду, поднимает с земли полотенце. Напоследок он швыряет всю одежду в мусорный бак. Отец, не выбрасывающий ничего и никогда, оставляет в баке отличный кожаный ремень, по-прежнему продетый в петлицы джинсов. Поначалу отец молчит. — Мне надо подумать. — Он воздевает руку, словно в попытке усмирить толпу. Ссутулившись, садится за кухонный стол, полотенце повязано на талии. Вода с бороды капает на линолеум, ей вторят подтекающие краны: все коммуникации обветшали, особняк нуждается в починке. — Дайте мне минутку поразмыслить. — Отец выпроваживает дочерей из кухни. Либби поднимается наверх, к котятам, Сара перебирается в соседнюю комнату, поближе к отцу, и замирает в ожидании новостей. Успокаивает телевизор. Успокаивают не программы, а голоса, люди и осознание, что не одна она смотрит «Колесо фортуны» — вместе с ней к экрану припали тысячи человек. Сара ощущает их присутствие, уповает на него — вдруг в случае беды сработает обратная связь и многочисленные зрители придут ей на помощь. Сквозь замедляющееся вращение «Колеса фортуны» слышно, как отец барабанит пальцами по столу. Открывает банку пива. Из гостиной Сара внимает каждому звуку в надежде отыскать ответы, разгадать мысли отца: вот скрипнул стул, вздохи перемежаются с глотка?ми, опустевшая банка с мягким стуком опускается на столешницу. Звонит телефон, но отец не трогается с места. Сара решает последовать его примеру. Трубку снимает Либби, через секунду она уже в гостиной, шепчет на ухо Саре: — Это тебя. Какой-то мальчик. Сара настораживается. Она не избалована звонками, особенно от мальчиков. — Алло? — Ее голос слегка дрожит в трубке. — Сара? — раздается на том конце провода. — Это Акил. Акил! Удивление и восторг захлестывают Сару с головой. Акил новенький. Играет мужа Сары в пьесе «Наш городок». — Привет. — Сара с трудом переводит дыхание, не представляя, как вести диалог. — Это твой сотовый? — уточняет Акил. Разговаривает он очень правильно, с легким, почти британским акцентом, однако его семья родом из Египта, отец какой-то профессор. — Я хотел позвонить тебе на сотовый. — Ой, а у меня его нет, — признается Сара и тут же сожалеет о сказанном. Зачем выставлять себя чудачкой? — Хм… — произносит Акил. Либби напряженно вслушивается в разговор. — В общем… — Акил откашливается, и сердце Сары замирает в предвкушении. — Ты не в курсе, во сколько завтра репетиция? Сара вспыхивает от стыда — это деловой звонок. — Я забыл записать, — продолжает Акил. Их беседа занимает меньше двух минут. Следом возвращается реальность: отец в одном полотенце за столом, выражение его глаз, зловещее молчание. «Колесо фортуны» крутится. Одна загадка решена, переходят к следующей. Постепенно челюсти сводит от боли. Сара только сейчас осознает, как крепко стиснула зубы. Наконец из кухни доносится голос отца. — Сара! — окликает он. Брезжит надежда. Вот-вот все прояснится, кусочки мозаики сложатся в картинку. — Ступай вниз и проверь, сколько у нас галлонов воды, — велит отец. Тогда она понимает: произошло нечто поистине ужасное. Сара ненавидит подвал — лишнее доказательство, что катастрофа может случиться в любой момент. Здесь хранятся консервы, чтобы пережить ядерную зиму. Вода, чтобы пить, когда у других иссякнут запасы. Патроны, которые можно использовать как бартер, когда деньги потеряют ценность. А еще в подвале хранится оружие, чтобы защищать консервы, воду и патроны от тех, кто попытается их украсть. От перспективы спать в подвале бросает в дрожь: голые лампочки, пауки, стойкий запах грязи, наглухо заколоченное окошко. Однако в углу лежат одеяла и подушки — мало ли. Три раскладушки стоят наготове. С трясущимися руками Сара добирается до бутылей и начинает считать. Потом пересчитывает. Погода меняется, неустанно повторят отец. Моря выходят из берегов, вода и нефть заканчиваются. Еще астероиды. Астероиды пугают больше всего. По ночам, лежа в кровати, Сара смотрит на звезды и временами чувствует их медленное приближение, в ожидании астероида она всегда начеку. — Может, все обойдется? — постоянно спрашивает она у отца. Никому не дано заглянуть в будущее. Не дано знать наверняка. — Может, на наш век хватит? — Может, — отвечает отец и выразительно качает головой, словно говоря «нет». — Но рано или поздно что-нибудь произойдет. Ничто не длится вечно. Поэтому они выращивают во дворе овощи. Поэтому закатывают в банки кабачки и пропускают через сублимационную сушку картофель. Поэтому на самой верхней полке в подвале прячут двухгодичный запас сменных ингаляторов. И никто не знает про это хранилище. Даже Джо, родной брат отца, родившийся в том же доме. Прошлым летом Джо приезжал погостить — впервые за долгие годы, проведенные на наркотиках в Аризоне. Целых две недели, пока Джо не уехал, они держали дверь подвала на замке, поскольку основное предназначение подвала — сохранить в тайне его содержимое. С лестницы доносится шорох. Сара поднимает голову. На пороге стоит Дейзи, белая лапка вытянута, огромная тень ложится на ступени. В памяти всплывают слова отца. Когда беда нагрянет, от кошек придется избавиться. Продовольствия на всех не хватит. Но страдать они не будут, обещает отец. Скорее всего, он их застрелит. Самый безболезненный вариант. Сара вспоминает новорожденных котят, их крохотные острые зубки, слепые глаза, вспоминает, как с первого дня Дейзи уверенно носила их в зубах, схватив за складку кожи на загривке. В горле встает комок. Они же совсем крохи! Надо будет переубедить отца. Отец по-прежнему сидит за столом, уставившись в пустоту. Его глаза необычного зеленого цвета. В волосах на груди прибавилось седины.