В цепи существований невозможно предположить первоначального звена, перед которым ничего не было, и из которого появилось первое существование. До нашей Вселенной была другая Вселенная, а перед той еще другая. Эта цепочка бесконечна в прошлое и будущее — после нашей Вселенной будет существовать другая Вселенная, а за ней другая, и конца этому не будет. Наука называет такой взгляд дурной бесконечностью — он умножает сущности без необходимости и ничего не открывает нового. Второй вариант: помимо существования есть еще и причина существования. На первый взгляд абсурдно. Если у существования есть причина, возникает вопрос: а сама она существует? Если да, то она никакая не причина, а разновидность существования. Если допустить, что у существования есть причина, ее бытие не может определяться существованием. Что существует, то не может быть причиной существования. Но как тогда определить наличие этой причины, которая есть, но не существует? От такого утверждения попахивает софистикой, если не сказать большего. На самом деле это дефицит языка. Нет слова, обозначающего то, чего не существует, но есть. Из-за этого приходиться пользоваться словами, не предназначенными для этого, что порождает труднопроходимые словесные нагромождения, через которые нужно продираться. Это как на древней латыни описывать компьютер — будет крайне неудобно и малопонятно. Но если других слов нет, ничего не остается, кроме как громоздить неудобоваримое. Определение Целого через утверждение, что всегда что-то существовало, ложится в наши стандарты мышления, но оно бесплодно, так как уводит в дурную бесконечность. Мы можем сколько угодно мастурбировать, как существование бесконечно количественно и качественно, как до нашего мира был другой, а после нашего тоже будет другой, и эти цепочки в обе стороны бесконечны, но это вообще никуда не ведет. Мысль как бы утопает в пустоте, размазываясь тонким слоем по увеличивающейся поверхности, пока совсем не исчезает. Так что двигаться в этом направлении нет физической возможности. Остается рассмотреть вариант Целого, где помимо существования есть загадочное нечто, которое не существует, но есть. Внешне он достаточно абсурден, чтобы надеяться, что, двигаясь в указанном им этом направлении, можно приблизиться к истине. Теперь нужно определиться, в какую сторону мыслить. Для этого нужно найти, за что уцепиться. Исхожу из того, что понятие «причина существования» близка к понятию «Бог». В максимально крупных штрихах, опуская все частности и индивидуальные различия, уловим суть этого понятия. Начну с того, что все религии (не путать с суевериями) учат: в истории мироздания были моменты, когда ничего не существовало. Разные религии по-разному описывают период не-существования. Кто описывает мир как циклическое появление/исчезновение, у того ничего не существует в момент исчезновения мира. Кто описывает мир как однажды появившийся, и его существование имеет линейный характер, у того ничего не существовало, когда мира не было — никакого существования не было. Главное для нас тут то, что идея «существование имеет начало» — она не нова. Следовательно, Бог — это нечто, превышающее понятие «существование», ибо он был прежде существования. Религии утверждают, что существование появилось из не-существования. Сначала не существовало ничего. Потом начали существовать идеальные миры и в них бесплотные существа. Потом возник материальный мир и плотские существа. И вот то, что было, когда ничего не существовало, вот это неведомое и немыслимое Не?что религии именуют Богом. Религии расходились в деталях и обозначениях. Древние греки называли это Хаосом, Хроносом; шумеры — Великой Бездной. В древнем Египте то, что было, когда ничего не было, именовали Мглой. В индуизме в этой роли троица: Брахма вечно создает мир из ничего, Кришна (Вишна) его сохраняет, а Шива разрушает, обращая в ничто, из которого Брахма опять создает существование. Для нашего исследования не важно, одномоментно возникло существование или множество раз. Важно, что перед существование есть Не?что. Оно не может иметь формы и качеств. Форма имеет границу, отделяющую ее от остального. Качество предполагает рамки, до которых оно простирается, и за которыми его нет. То и другое требуют фона, на котором их видно. Но если ничего не существует, нет границы и фона, а значит, формы и качества. И если так, Не?что невозможно мыслить. Если у Бога нет формы и качества, значит, он за рамками знания. Процесс познания — отделение одних форм и качеств от других. Библия говорит, что Бог сотворил все «мерой, числом и весом» (Прем. 11:21). Но при этом сам Бог не мера, не число, не вес и не величина. Его невозможно мыслить, вообразить, познать, ощутить и вообще как-либо зафиксировать. Единственное, что можно знать о Не?что, традиционно именуемом Богом — он непостижим, немыслим и не ощущаем. Кто фиксирует Бога, каким-то образом мыслит его и ощущает, — это верный признак, что он фиксирует не Бога. По этой причине в иудаизме строго-настрого запрещено именовать Бога. Всякое имя — установление рамок, за которыми именуемое заканчивается. Уловленная бесконечность не является бесконечностью. Отсюда использование вместо конкретного слова «Бог» отвлеченного термина «Господин». Богу запрещено приписывать какие-либо качества, кроме предельных абстракций — всемогущество, всезнание и прочее. Бог не может быть ничем ограничен. Заявлять Бога добрым или злым — ограничивать его. Он за рамками человеческих понятий добра и зла. Как говорил Мартин Лютер: «Бог спасает нас без нашей заслуги и обвиняет без вины». До VII века до н.э. на все онтологические вопросы отвечали через привлечение Бога. Ни на один предельный вопрос не предполагалось иного ответа, кроме религиозного. Откуда все появилось? От Бога. Как все появилось? Бог создал. Ну и так далее… Первую известную в истории человечества попытку найти ответы на онтологические вопросы вне религиозного контекста предпринимает Фалес Милетский (Греция, VII-VI век до н.э.). Не прибегая к религиозным понятиям, он ищет рациональный ответ на вопрос: откуда все появилось и что есть первопричина существования. Фалес был образованнейший человек своего времени. Он много путешествовал по миру в поисках знаний. Был знаком с мировоззрением Греции, Вавилона, Египта, Индии, Сирии. Но все они его не устраивали. Их точкой отсчета были те или иные мифические элементы, которые нужно было принимать на веру. Он же хотел понимать, а не верить. На этом основании его считают основателем современной науки, научного атеизма и родоначальником европейской философии. Он основал милетскую школу, учившую, что первопричина есть вода. Эта идея получила широкое распространение в Древней Греции. Так как Римская империя, в состав которой входила Иудея, находилась под эллинским влиянием, через семь веков эта мысль найдет отражение в словах апостола Петра: «вначале словом Божиим небеса и земля составлены из воды и водою» (2 Пет. 3:5). Если я правильно понимаю Фалеса (а не приписываю ему то, чего он не имел в виду), когда он вопрошал, откуда появилось ВСЁ существующее, он понимал под ВСЁ не только известный нам земной мир, но вообще все существующее, включая божественный мир и его обитателей — самих богов. Если это так, тогда масштаб его вопроса зашкаливает. Подчеркиваю, зашкаливает не его ответ на вопрос, а масштаб вопроса. Никто до Фалеса не выходил на такой масштаб. Предельным был вопрос: откуда взялся видимый мир — земля и небо. Национальные и культурные особенности на местах давали многообразные ответы. Но если опустить бантики, все они лежали в рамках: мир сотворили боги. Фалес же поставил вопрос: откуда произошло все, в том числе и боги. Данный им ответ на свой ответ не заслуживает внимания. С моей точки зрения, своим ответом, что первоначалом является вода, он показал ограниченность мышления, и потому никуда не продвинулся в своем начинании. Но как говорил Ницше, велик, кто дал направление — он направил мысль на поиск первопричины самого существования. У Фалеса был гениальный ученик-собеседник Анаксимандр. Он спрашивал: на каких основаниях одна стихия, вода, получила приоритет перед другими стихиями? С таким же успехом можно считать первоосновой огонь или воздух. Первопричиной существования не может быть существование. Первое звено должно быть за рамками существования. Чтобы идти дальше, уточню: существующим можно назвать только то, что можно зафиксировать чувствами, разумом или любым иным образом. Существующее — синоним фиксируемое. Фиксировать можно размер, объем, форму, качество, координаты. Что не имеет никаких характеристик, то никак не улавливается. Следовательно, не существует. В нашем мире единственное, что не имеет признаков существования, но про него нельзя сказать, что его нет, — бесконечность. У нее нет никаких качеств, характеристик и координат, и потому бесконечность нельзя определить существующей. Но и сказать, что ее нет, тоже невозможно. Это единственная сущность, про которую нельзя сказать, что она существует, ибо она не фиксируется. Равно как нельзя сказать, что ее вообще нет, так как отрицать ее не получается. Для определения природы бесконечности нужно иное слово, передающее бытие, превышающее существование — которое сверх-существует. Анаксимандр заявил первопричиной бесконечность. Она не является величиной и не имеет никаких качеств. Но она содержит потенциал всех качеств и величин. Он назвал ее апейрон (др. греч. «пейрон» — величина; «а» — отрицание; апейрон— не величина). Он сказал, что «Бесконечность божественна, ибо бессмертна и неразрушима». Остановитесь мыслью на этом моменте… Бесконечность впервые определяется как нечто отдельное, как праматерь существования, бывшая до существования. Ничего подобного до Анаксимандра никто не говорил. Все брали за точку отсчета одно из уже существующих звеньев цепи, никогда не уточняя, откуда оно взялось. Анаксимандр же дошел до начала цепи, дальше которого двинуться невозможно — до бесконечности. По моему мнению, это самая глобальная идея из всех, когда-либо высказываемых человеком. Падение Милетская школа в лице Анаксимандра искала первопричину вне бытия. Она сделала попытку выйти на масштаб, соответствующий вопросу, через понятие апейрон. Но масштаб вопроса оказался настолько огромен, что древняя мысль не смогла его удержать. Один из учеников Анаксимандра, Пифагор, понимал под апейроном принцип всех принципов, не обладающий никакими принципами. Беспрецедентная концентрация пифагорейцев на природе чисел объясняется тем, что они видели в них тень бесконечности. Цифры так же бескачественны и бесконечны. Через познание гармонии мира чисел пифагорейцы надеялись познать первоначало — колыбель существования. Но уверенно сказать что-то в этом направлении невозможно, так как пифагорейцы являлись тайным обществом и тщательно скрывали от посторонних свои знания. То, что дошло до нас, можно сравнить с колесом, докатившимся до нас от некогда целой машины. Другой ученик Анаксимандра, Анаксимен, уверенно уходит от заданного учителем масштаба на ступеньку вниз. Он ищет первопричину бытия не вне бытия, а внутри бытия. Это даже на слух звучит весьма странно… Это как искать причину сапога внутри сапога, тогда как она за его рамками. Разумеется, поиск, ограниченный рамками обуви, никогда не приведет к причине — к сапожнику. Но Анаксимен, судя по всему, не понимает этого, что видно по его заявлению, что первопричиной всего является воздух. Он учит, что при разряжении воздух становится огнем. При еще большем разряжении образует эфиром. При сгущении же он становится водой, а при еще большем сгущении — землей, камнем и так далее. Сама по себе мысль, что все состоит из одного, — гениальна. Она нашла отражение у неоплатоников: «Все есть во всем, но особым образом». Современная физика говорит, что все состоит из элементарных частиц. Плотность и качество вещества определяет положение частиц. Частицы в физике играют ту же роль, что у Анаксимена воздух. Но если держать в голове, что изначально ставился вопрос не о природе существования, а о причине, — это далеко не тот полет мысли. Милетская школа с максимальной высоты, на какую взлетел человеческий дух, уходит на более скромные позиции. С анаксимандровского вопроса, что есть причина существования, древняя мысль сосредотачивается на природе существования — на физике («физис» др. греч. — природа). Вслед за милетской возникают элейская и эфесская школы. За акцент на природе эти школы получили название натурфилософских — что вижу, то и пою. Но надо отдать должное, древние пока пытаются мыслить Целое, а не ту или иную его часть. Пока вопрос перводвигателя не ушел с поля зрения. Но ищут они его не вне, а внутри существования. Гераклит считает существование вечно становящимся и рождающимся. Он учил: все течет, все меняется. Нельзя дважды войти в одну реку — во второй заход она будет другой. Символом непрерывной динамичности, изменчивости и текучести бытия он считал огонь, который ни на мгновение не застывает, вечно колеблется и в процессе становления. Сущность, оживляющую бытие, Гераклит называет Логосом. Слово представлялось не звуком, обозначающим предмет или явление, а живой сущностью, душой обозначаемой вещи. Логос понимался не отделенной от мира сущность, а как бы душой единого мира. Природа не делилась на живую и мертвую. Звезды и люди, горы и животные, насекомые и камни — все считалось живым. Их совокупность была гигантским живым организмом. Элейская школа делит существование на две части, — на сам мир, и на стоящий над ним Божественный Принцип{74}. Она заявляет главным вопросом философии соотношение бытия и мышления. Взгляды Парменида, представителя Элейской школы, противоположны взглядам Гераклита. Если по Гераклиту мир динамичен, то по Пармениду ровно наоборот — мир статичен. Наблюдаемые изменения — это порождаемые нашими чувствами иллюзии. На самом деле никакого движения нет. Есть иллюзия движения. Чувства улавливают не бытие, а эйдос бытия — тень бытия. Увидеть истинное бытие можно только разумом. Из этого следует, что истина постигается только умом. Мнимое знание — опытное знание, продукт обманчивых и ненадежных чувств. Мир не нераздельное целое (монизм — «моно» греч. единое), а две разных сущности — материя и дух (дуализм — «ду» греч. два). Пройдут тысячелетия, и единственным мерилом истины объявят опыт. Знанию вне опыта откажут в статусе знания и переведут в статус фантазии. Но такое самооскопление мысли произойдет потом. Пока в этом направлении путешествие только начинается. В попытке примирить теорию вечно подвижного и вечно неподвижного бытия мысль древних рождает атомистическую теорию. Ее представители, Левкипп и Демокрит, учат: мир состоит из пустоты и атомов, неделимых далее частиц («том» — делить; «а» — отрицание; атом — неделимый). Атомы внутри себя недвижны и неизменны. Пустота тоже неподвижна и неизменна. С этой стороны мир на базовом уровне неизменен. Но атомы складываются в различные конфигурации, которые движутся в пустоте. С этой стороны мир подвижен, и значит, изменчив. В теории атомизма примиряют и совмещаются учение эфесской школы о подвижности бытия, и элейской о неподвижности бытия. Понятие причины существования исчезает с горизонта. Мысль развивается в рамках существования. Бытие теперь представляется совокупностью двух не соединяемых частей. Идеальная и неподвижная часть приводит в движение вторую часть, материальную. С исчезновением интереса к причине существования ставится точка на изучении Целого с большой буквы. С разделением единого физиса на две части ставится точка на изучении целого с маленькой буквы. Теперь изучается не целое существование, а лишь его идеальная часть. Материальная часть игнорируется, так как любой опыт есть опора на информацию, принесенную чувствами. Но чувствам доверять нельзя. Отрицательное отношение к опытной технологии познания усиливается эмоциональным суждением, что опыт есть физический труд. Труд — удел рабов. Свободному, мыслящему человеку недостойно им заниматься. Он должен проникать в тайны мира одной лишь силой мысли. Такая позиция приводит к курьезам. Например, Аристотель считал, что брошенный камень должен сначала лететь по дуге, а потом, когда его сила иссякнет, резко падать под углом 90 градусов к земле. Логическое рассуждение не видит порока в таком мнении. И только поставленный Галилеем опыт показал, что ядро летит по дуге, а не по Аристотелю. Прекращение осмысления целого существования ведет к глобальному разделению. Одна часть людей, мыслители и творцы, концентрируется на идеальном мире. Вторая часть, крестьяне, ремесленники и торговцы, концентрируются на материальном мире. Разделение труда приводит к резкому скачку эффективности (идея конвейера). Начинается так называемый расцвет греческой науки и культуры. Но если смотреть на это явление в ином масштабе, если охватывать его как целое, и провести до сегодняшнего дня, расцвет был началом пути в тупик, что мы видим в современной западной цивилизации. В первую очередь с ее уверенно заходящей в тупик наукой, которая как бы сама себя подвешивает в беспомощном состоянии через порождение теорий типа компьютерной симуляции окружающего{75}. Мысли древних были настолько плодотворны, что из них черпали вдохновение все последующие философы. Из эфесской школы вырастет диалектика — противостояние противоположностей. Из элейской школы сформируется метафизика, постулирующая идеальный мир как единственное истинное существование. И так как оно идеально, оно неизменно. Видимый мир — иллюзорное временное бытие, отражение идеального мира. Эту идею Платон положит в основу своего учения об эталонном идеальном мире, и нашем материальном мире — отражении идеального. Из этой идеи Кант постулирует абсолютные и вечные понятия Истины, Добра и Красоты. Корни его «вещи-в-себе», что человек может знать только свои ощущения от вещи, но не саму вещь, порождающую ощущения, лежат в элейской школе и идее Парменида про эйдос бытия. Но в целом масштаб неуклонно падает. Мысль концентрируется не на том, что вообще есть существование, а на том, что есть наш мир. Что в нем первично: идеальное или материальное. Сторонники идеализма и материализма колются внутри себя, выясняя, первичное едино, двойственно или множественно? Монизм, дуализм или плюрализм? Сам предмет спора абсурден. Нельзя спросить, сколько знаний является причиной совокупности всех знаний. Нисколько. Совокупности знаний предшествовало незнание. Аналогично нельзя спросить, сколько существований является причиной совокупности всех существований. Ответ тот же — нисколько. Существованию предшествовало то, что не может быть определено как существование. Рассматривать существование как причину и начало существования — гарантированный путь в дурную бесконечность. Всегда будет вставать вопрос: а откуда появилось то существование, которое положило начало этому? Дно Поворотный момент, после которого заданный Фалесом масштаб вовсе иссякает и все скатывается на уровень бытовой мудрости и кухонных философов, — когда предметом интереса станет не мир, а его малая часть — человек и связанные с ним институты. Одним из ярчайших представителей этого направления был Сократ. Он вопрошал своих собеседников о красоте и справедливости, не отягощая беседу вопросами об истоках этих понятий. Акцент не на масштабе суждения, а на красоте полемики, умении вести диспут и загонять противника в угол. Я не сильно погрешу против истины, если скажу, что Сократ был маньяк своего рода. Он интеллектуально развлекался, задавая вопросы, на которые ответить можно было только противоречиво. Ему было приятно наблюдать смятение человека. Сократ никогда не упускал случая поставить человека на место, когда он претендовал на что-то большее, чем являлся. Когда его ученик Антисфен выставлял напоказ дыру в своем плаще, он сказал ему: «Сквозь эту дыру видно твое тщеславие!». Антисфен развивает направление своего учителя и утверждает целью философии не познание целого, а исследование внутреннего мира человека. Попытки познать целое он объявляет ересью, и о себе говорит, что не создает теорий. Закономерный вопрос, откуда же он тогда предполагает вывести понятие блага, к которому стремится человек? Судя по поведению его последователей, называвшихся киниками (от слова — «собака»), Антисфен предполагает черпать понятие блага из инстинктов и просто жить. Как животное. Образцом для подражания этот «философ» почему-то выбирает собаку. Наиболее известный киник Диоген игнорировал условности, отрицал роскошь и обходился минимумом. Когда увидел мальчика, пьющего воду из пригоршни, выкинул свою единственную кружку. Он отрицал понятие нравственности и мастурбировал у всех на виду, приговаривая, что хорошо бы так утолять голод, поглаживая себя рукой по животу. В известных целях он вешал объявления типа «мальчика, потерявшего кольцо, ждут по адресу…» и указывал свои координаты. Мальчики сами шли к нему за кольцом, но находили совсем другое. Он проповедовал общность жен и детей, и много чего такого, что сегодня верх неприличия. Он был прямолинеен сверх всяких норм. Например, будучи в гостях у богача, он плюнул ему в лицо, сказав, что не нашел в его доме места хуже. Диоген эпатировал людей не с целью их оскорбить, а с целью привлечь внимание к воззрениям киников. Он не призывал следовать его экстравагантному образу жизни. Свои выходки он объяснял тем, что чрезмерный пример может научить людей соблюдать меру. Кто пытался оперировать в большем масштабе, тех Диоген высмеивал. Когда Платон для мира идей утверждал понятие «стольности» и «чашности», имея в виду, что идея стола и чаши отражается во всех столах и чашах и существует отдельно от них, Диоген возразил, что чашу и стол он видит, а вот чашности и стольности не видит. Платон ответил, что для видения предметов нужны глаза, которые у тебя есть. А для видения их идей нужен разум, которого у тебя нет. Диогена в ответ называл Платон безумствующим Сократом. Граждане говорили Диогену, что он сумасшедший. Он им отвечал, что у него просто ум иной — не такой, как у них. Что они рабы социальных шаблонов и общественного мнения, тогда как он свободен от всего этого, и потому счастлив намного больше их. Македонский пришел к Диогену и сказал: «Я — великий царь Александр». Диоген в том же тоне представился: «Я – собака Диоген». Македонский сказал Диогену: «Проси, что хочешь». Диоген попросил: «Отойди от Солнца». Интересна случайность: Диоген и Македонский умерли в один день — 10 июня 323 года до нашей эры. На могиле Диогена установлен памятник в виде собаки и написаны слова благодарности за то, что он указал человеку лучший способ прожить жизнь. Другой известный киник, ученик Диогена, Кратет Фиванский, выходец из богатой семьи, продал имущество, деньги раздал, и стал страстно проповедовать идеи киников. Сам жил в точном соответствии со своим представлением об истине. Внешности был уродливой, вид имел бродяги, но его идеи, его страсть были неповторимы и очаровывали. Знатная афинская красавица-аристократка Гипархия, однажды услышав его и была им очарована. Она решила стать его женой. Был скандал, в дело вмешалась ее семья. Но все усилия влиятельных родителей были тщетны. Никакие аргументы не могли поколебать желание красивой, молодой и знатной девушки, руки которой добивались первые женихи Греции. Богатая красавица хотела стать женой старого, уродливого и нищего философа.